Раздол туманов. Страницы шотландской гэльской поэзии XVII–XX вв.

Однако в целом гэльская поэзия XIX века таким большим разнообразием значительных поэтов, как в предыдущий век, похвалиться не могла; на общем фоне выделяется лишь колоритная фигура крупнейшей поэтессы Мари нан Оран Макферсон, большой Мари Песенницы, начавшей сочинять лишь в 50 лет, когда на шесть недель она по ложному обвинению попала в тюрьму. Гэльская периодика в то время была запрещена, как и преподавание на этом языке, лишь песни в домах и на митингах оставались своеобразной формой журналистики. Казалось, языку конец, но с приходом нового века пришла и новая действительность.

Гэльское Возрождение ХХ века в Шотландии связано с именами нескольких выдающихся писателей, в первую очередь Сорли Маклина, а также таких поэтов, как Йан Крайтон Смит и Джордж Кэмпбелл Хэй, появление высшего учебного заведения для гэлоговорящих студентов на острове Скай (Sabhal M`or Ostaig), появление все новых и новых изданий, в том числе периодических, радио- и телевизионных программ на гэльском язык, – все это ко временам появления интернета привело к тому, что количество тех, кто говорит и читает по-гэльски, стало неуклонно расти. Стали подниматься материалы старых архивов, а в них обнаружились сотни забытых стихотворений, кое-что из них специально было переведено для книги, которую читатель сейчас держит в руках.

«По поводу языка Earse – я не понимаю на нем ничего, не могу сказать больше того, что мне сказали. Это – грубая речь варваров, обладавших скудным запасом мыслей, дабы облечь их в слова, и счастливых тем лишь, что могли родить хоть что-то, доступное пониманию <…> Я уверен, что и на всем языке Earse не может набраться пятисот строк, хоть как-то свидетельствующих о том, что им сотня лет», – заявил в 1779 году больной на всю голову доктор Джонсон.

Дело не в древности литературы, если говорить о традиции, то ирландская, к которой восходит новая гэльская литература, много старше английской. Дело в том, что, по крылатому выражению Станислава Ежи Леца, «ложь отличается от правды тем, что не является ею». Предлагаемая читателям антология ни в коей мере не ставит целью утвердить древность гэльской поэзии; для этого пришлось бы переводить все семь томов антологии Carmina Gadelica Александра Кармайкла, вышедшие с 1900 по 1971 годы, или хотя бы извлечь старинные тексты из «Книги настоятеля острова Лисмор» (1525). Перед переводчиками на первый раз стояла весьма скромная задача: продемонстрировать русскому читателю светскую поэзию шотландского гэльского мира трех последних столетий.

Если с изучением языка оба переводчика как-то все же справились, что в эпоху интернета много проще, чем в былые времена, то с доставанием оригиналов дело обстояло куда как скверно. Мы столкнулись не то чтобы с прямым противодействием нашей работе (хотя было и это, причем именно со стороны организаций, казалось бы, в нашей работе заинтересованных), но с полным отсутствием интереса к ней со стороны всех, кроме наших близких друзей, бескорыстно снабжавших нас и копиями недоступных изданий, и самими изданиями, когда их удавалось купить. Работа над книгой заняла у нас десять лет, ее можно было бы продолжать, но мы решили, что для первого знакомства хватит и того, что уже сделано.

Евгений Витковский

2007–2017

Мурхад Макконих (ок. 1650)

Перевод Е. Витковского

Мурхад Макконих (Мардо Маккензи) стоял во главе своего септа в Стратпеффере близ Дингуолла. Он принадлежал к поколению бардов, попавших под влияние непрофессиональных поэтов, знакомых с Библией и перешедших в творчестве на более понятный гэльский язык. Считается, что приводимое стихотворение направлено против тех, кто предал Карла II.

Суета сует

Суета – волос твоих седина,Суета – любовь, суета – война,Суета – богатства на дне ларей,Все – суета, если смерть у дверей.Суета – ускользающие лета,Суета приют, где царит нищета,Суета дворцов, суета пустырей,Все – суета, если смерть у дверей.Суета полей, суета крепостей,Суета отцов, суета детей,Суета земель, суета морей,Все – суета, если смерть у дверей.Суета – бесполезных снов череда,Суета – монета за день труда,Суета холопов и бунтарей,Все – суета, если смерть у дверей.Суета – богатства души и ума,Суета все что свет и все то, что тьма,Суета слепцов и поводырей,Все – суета, если смерть у дверей.Все – суета, человече: прозрейСуету рабов, суету царей,И, поскольку на свете все – суета,Я в смирении затворяю уста.

Шейла на Кеппок [Шейла Макдональд] (ок.1660–1729)

Перевод Е. Витковского

В отличие от большинства знатных (в гэльском понимании слова) горских леди, дочь Макдональда из Лохабера Шейла Макдональд была католичкой. О ней почти ничего не известно до 1688 года, да и до тех пор, пока она не овдовела в 1720 году, сведения более чем скудны. Она была явной якобиткой; считается, что до весьма поздних лет к поэзии не обращалось. Ее песни были обращены прежде всего к слушателям различных ветвей и септов клана Макдональд. Сохранилось 23 произведения Шейлы Макдональд (вошедшей в поэзию как «Шейла на Кеппок»), среди них – знаменитый плач «Аластар Гленгарри» (ок. 1720), один из самых известных образцов жанра элегии на смерть героя.

Аластар Гленгарри

Гордый Аластар Гленгарри, Светоч блага и приязни!..Гаснет разум, как в угаре, Тело просит ран и казни.Горек жребий, тяжек случай: Слез сегодняшних причина;Чем ветвистей дуб могучий — Тем скорей его кончина.Злая участь виновата, Где ты, Дональд, – век твой прожит.Искупить утрату брата Ранальд ни один не сможет.Древний дуб сметен судьбиной, Сколь могучий, столь же старый;Где ты, клич тетеревиный, Ястребиный клекот ярый?!На воителе великом Благодать была Господня;Мудрый и приятный ликом, Ты покинул нас сегодня.Похвалы любой достоин, Предводитель, где ты ныне?…Ярый лев, великий воин — Плачь, Иаков, на чужбине! [1] Дональд, властелин на море, Не приплыл на лодке к бою.Пусть ни с кем не делит горе, — Так не стало бы с тобою.Но когда в прибрежной дали Ты бы в лодке был замечен,Мы б заранее рыдали: Ведь герой – недолговечен.Был ты страшен перед войском, Полон огненною жаждой,В исступлении геройском Был ты первым в битве каждой:Был лососем пресноводным, Был орлом высокогорным,Был ты львом высокородным И оленем был проворным.Даже в бурю не прогневясь, Был ты бездною озерной,Был огромен, как Бен-Невис, Был ты – замок необорный.Был ты башней твердостенной, Был скалой неколебимой,Был ты – камень драгоценный, Был ты – флаг, вождем любимый.Был ты дубом мускулистым, Был ты тисом непокорным,Был цветущим остролистом, Был неумолимым терном.Страстью полные до всхлипа Рощи ластились любовней —Но ольха, осина, липа Не были с тобою ровней.Ты берег жену с любовью; Нет тебя со мной – ужели?Но сегодня участь вдовью Остальным сносить тяжеле.Пусть полегче станет вдовам, — Тем, которых горе гложет, —Ибо делом, ибо словом Лишь Господень сын поможет.Бури ты прошел и войны, Душу спас, народ прославил;Но едва ли так спокойны Те, кого ты здесь оставил.Об одном мечтаю даре: Не забудь в молитвах сына.Гордый Аластар Гленгарри, Горьких слез моих причина.

1

т. н «Старый претендент», низложенный король низложенный король Джеймс Стюарт.

Йан Маккей [Слепой Волынщик] (1666–1754)

Перевод Е. Кистеровой

Поэт и музыкант Йан Маккей родился в Россшире; он от рождения был слеп или почти слеп. До нас дошло только шесть его стихотворений, правда, по-гэльски длинных. Сохранились также его многочисленные пиброхи (симфонии для волынки). Приводимое стихотворение считается у него лучшим, в частности, появляющиеся в нем каскады прилагательных вызвали позднее много подражаний.

Плач у Водопадного Раздола

Ухожу сегодня далечеСквозь олений лес знаменитый,Без гроша в кармане: что было —Всё могильные скрыли плиты.Пестрой речкой к Сырому логу —Склон полог, в корчагах водица;Иоанновым днем осеннимВ здешней сени олень резвится.Вот и он – Водопадный Раздол мой,В теплом воздухе порох чую:Здесь борзых пускают по следуЗа оленем в чащу лесную.О Раздол, приют без порока,Здесь бывал и Роберт, я знаю;Говорю о тебе иль с тобою —Сердце боль сжимает немая.– Это я – Раздол Водопада,Коль отраден мой дом зеленый,Что принес мне, певец, поведай —Пусть услышат здешние склоны.– Что ты нынче хочешь послушать?Равнодушен полог тумана;Если нас покинул Полковник,То о ком беспокоиться стану?О беда, терзанье, и горе,И уйдут не скоро печали:В землю скрылись лучшие люди,Те, что чудны в деяньях бывали.Коль во мне увидишь, Раздол мой,Сердца боль, души сокрушенье, —От печали песен не чая,Ты молчанью подаришь прощенье.– Ты, сын Родрика, мне напомнилВновь Полковника добрые нравы:Чтил он тех, кто к благу способен,А особенно – ум нелукавый.Я слыхал Ирландии песни:Помню славный голос Маккея;С ним и Родрик Слепой, и иныеПели мне, хвалы не жалея.– О, Раздол, твой горестный шелестОб ушедших героях услышу;Принесу и я тебе песнюИ нелестный голос возвышу.Ждет нас горе, грядут печали —Их начало скрыто от взора;Вместо прежней хвалебной дани —Ты рыданьем наполнишься скоро.Вот плачевный напев – сильнееИ нежней не слыхал с колыбели:Буду помнить горькие стоны,Что зеленые кроны пропели.– Битвы день покуда неведом:Пусть победа венчает героя,Ради песен – милости златоДо заката пребудет с тобою.– О, Раздол, ты столп светоносный,Слёзный, росный, с запахом мёда,Для оленей – пастбище сочно,Склон молочный, проточные воды.Будь обилен мох и осоки,И высокие, стройные травы,Выше – склон тенистый, пятнистый,В чистых листьях ветвистые главы.Оторочка лёгкой пушицыБудет мягко виться на склонах;Пусть живут олени повсюдуИ ревут в этих зарослях сонных.Ни капусты, ни злака не смеетСеять здесь рука человека:Будут травы рослы, богатыДля рогатых хозяев до века.Колокольчик, вьюн, маргариткаИ ракитник чуют прохладу, —Их от бури скроют свирепойИ согреют скалистые гряды.Пестро-клеверный, с клейкой смолкой —Мшисто-влажный, торфяно-болотный,Вересковый, каменно-гладкий —Щавелю и лапчатке вольготно.Я иду тропою с отрадой;На прохладе вод – листья кресса;Шелковиста, холмиста, равниннаИз былинок тонких завеса.Пусть же зелень тянется споро,По озёрам плещет пеганкаИ охотнику встречь оленухуВо весь дух гонят псы спозаранку.Мрачно-темный, полный ревущихИ несущих рога горделиво;Нежно-травный у вод родниковых,А где овод – быстро-гневливый.Влажноглазый, сморщенноносый,На утес – копытный, стремнинный;Ввечеру робея резвится,Мчится птицей прочь из долины.На рассвете поднят борзыми,И любим, и хвалим, хлопотливый,Избегает шума и крика,Гнётся дикой трепетной ивой.Солнце к западу клонится снова —Полон крови, грома и треска,Острый, гулкий, разящий, матерый,Смелый, смертный, рваный и резкий.Будет время для новой встречи —Будут свечи, тепло разговора:Мелодично, винно и струнноПьется кубок без ссор и укора.А теперь, о Раздол, пора мне:Я был рад беседе приятной,Коль Шотландия встретит Маккея,Я сумею вернуться обратно.Так прими мой привет прощальный;Я приду опять, будет случай:А покуда – в город уходим,Спотыкливой тропой через кручи.

Йан Маккодрум (1693–1779)

Перевод Е. Витковского

Поэт-сатирик, всю жизнь проведший на родном острове Северный Уйст. Как многие гэльские поэты до и после него, он не умел ни читать, не писать, что было естественно для общества, целиком основанного на устной культуре сказаний, восходящих к ирландской древности и к временам войн с норвежцами; некоторые сказители помнили до восьмидесяти тысяч поэтических строк. Первое стихотворение поэта, злая и, возможно, несправедливая «Свадебная песнь» вызвала скандал: семнадцатилетний поэт явился незваным гостем туда, куда не был приглашен. Песня стала широко известна, и отец Йана приказал ему больше стихи не сочинять. По крайней мере до 1740-х годов, когда умер отец, поэт приказание выполнял. В 1760 году с ним встретился Джеймс Макферсон, ведший записи эпических сказаний для создания их английской обработки, но контакт не состоялся, судя по всему, из-за иронического отношения к записям того, что сочинено не самим бардом; возможно, поэт и не стал бы помогать: Макферсон не записывал песен, он искал только рукописи, что кончилось не совсем удачно, как мы знаем. Позже случилось важнейшее событие в жизни поэта, он был назначен придворным бардом Шемаса Макдональда, восьмого вождя клана Макдональдов из Слита, прямого потомка прославленного «короля на островах» Сомерледа. Вождь назначил барду во владение не облагаемый арендной платой хутор, серьезную по тем временам зарплату в два с половиной фунта (40 шотландских марок), пять кругов сыра и т. д. Сохранилось письмо вождя от 1763 года, где он восхищенно описывает сказания, которые Йан Маккодрум пел ему по полчаса ежедневно. Лишь тогда семидесятилетний поэт серьезно занялся сочинением собственных песен, причем прославился прежде всего как сатирик, хотя по обязанности слагал и песни, восхваляющие героев его клана. Вскоре молодой вождь был ранен на охоте, пытаясь восстановить здоровье, уехал в Италию, и 1766 году умер, преемник же оказался человеком совсем иной культуры, но продолжал выплачивать барду жалование до самой смерти. Практически все, что было им создано, можно датировать временем до 1769 года, лишь две песни были сложены позже. На могиле поэта, расположенной у самого входа на кладбище, согласно его последней воле был поставлен безобразный кусок гнейса: история гласит, что, когда барда спросили, почему он выбрал такой уродливый камень, он указал, что именно поэтому будут спрашивать, кто похоронен здесь, а в итоге о местоположении его могилы никогда не забудут.