Раздолбай

– Привет, красавица. Скучала по мне? – Соня подобрала Симу, поцеловала ее в мордочку и понесла в комнату.

Взрослые работали, а старшая сестра давно съехала, чтобы не пересекаться с отчимом.

– И что мне делать, чтобы помочь Ромке? А, Сима? – Соня села в кресло, положила кошку на колени. Та свернулась уютным клубочком и тут же замурчала, требуя поглаживаний. – Может, позвонить нашему общему другу? Как думаешь?

Сима фыркнула.

– Лёня в лагере, но вдруг возьмет трубку? Попробую? – Соня взяла смартфон устаревшей модели, выбрала контакт и позвонила.

– Сонька! – обрадовался Нестеров. – Чего звонишь? Соскучилась?

– Можно и так сказать. Как работа?

– Отлично. Мне даже заплатят, представляешь? – Лёня засмеялся. – Тут вообще классно: свежий воздух, песни у костра, зефир…ну, он не всегда есть, но когда есть, тогда вообще шик!

– Ты что-нибудь слышал из последних новостей? – спросила Соня. Желудок сжался комком в ожидании.

– Нет. А что-то случилось?

Соня сглотнула. Сказать о проблемах Ромы означало испортить настроение Лёне. Умолчать об этом – шокировать Нестерова позже.

– Рома очень по тебе скучает, – сказала она, не решившись признаться. – Он тебе не звонит, чтобы не мешать. Но ты все же набери его, ладно? Он себе от нечего делать даже работу нашел.

– Ромка-то? Работу? Я думал, этот лоботряс никогда работать не захочет, – хмыкнул Лёня. – Ладно, раз уж ты так просишь.

– Только не говори ему, что это я попросила. Скажи, что тоже соскучился. Сможешь?

– Позвонить-позвоню, но таких признаний делать не буду. Как-то слишком по-гейски звучит. Сонь, я бы еще поболтал, но раз ничего срочного, я пойду. Созвонимся позже, идет?

– Идет.

Скрип поворачивающегося ключа в двери был для Сони самым страшным звуком. Ее тело тут же напрягалось, в голове переплетались мысли. Иногда первой приходила мама и она могла дышать спокойно еще пару-тройку часов. Но когда первым возвращался отчим, дома начинался хаос.

Он невзлюбил падчерицу с первой встречи, еще когда они с мамой не были женаты. Он притворялся перед ней и старшей сестрой, что любит детей, всегда угощал их сладостями, но стоило Соне остаться с отчимом наедине, как он шептал ей всякие гадости, делал едкие замечания, щипал за щеку, плечо, бок.

После женитьбы он почувствовал себя хозяином дома и постепенно стал грубо высказываться в присутствии сестры и жены. Поначалу он делал Соне выговоры только за дело, а когда все к этому привыкли, начал приставать к ней чаще. Ругал за четверку, за испачканную одежду, когда ее облили грязью из осенней дорожной лужи, крепко стягивал растрепанные волосы в хвостик на затылке, отчего у Сони слезились глаза.

Когда старшая сестра съехала, отчим начал распускать руки. Если бил падчерицу, то так, чтобы следов от побоев не оставалось. Иногда шлепал ее по попе, как провинившегося ребенка. В последнее время его рука стала задерживаться на ее ягодицах дольше положенного, и Соня боялась любых контактов с ним.

Этим вечером отчим застал ее, читающей книгу на кровати. Рядом с Соней дремала кошка.

– Чем это ты тут занимаешься? – спросил он, уперев кулаки в боки. От него не пахло алкоголем, зато разило потом и чесноком. Отчим устроился на стройку и пропадал там почти все лето. Он работал, но чем меньше отдыхал, тем злее становился.

– Читаю заданную литературу к школе… – тихо ответила Соня. Ужас сжимал ее за горло. Любое ее слово могло превратиться в камень и полететь в нее, больно ударив.

– Литературу, значит, читаешь? – отчим грузно опустился на кровать. Кошка подпрыгнула, ведь он придавил ей хвост, недовольно мяукнула и гордо ушла по ковру в кухню.

«Хорошо, что он хоть животных не трогает», – подумала Соня.

– Да.

– А Набокова вас еще не заставляли читать? Говорят, годное чтиво у него, – отчим смотрел на нее, как кролик на удава. Его глаза странно блестели, а губы выгнулись подозрительной улыбкой.

– Нет.

– Может, прочтешь для меня «Лолиту»? Мне интересно, что ты думаешь об этом романе. Ты, Сонечка, уже девочка взрослая, – он положил руку ей на колено, – сама можешь понять, о чем там написано.

Она ждала, что он проведет рукой выше, провоцируя ее, но отчим был не их тех, кто поступает опрометчиво. Он лишь сжал ее колено, чтобы ей было больно, и провел по нему большим пальцем.

– Почему не отвечаешь? Страх потеряла? – отчим повысил голос.

– Я…не уверена, что смогу осилить Набокова, – Соня сглотнула.

– Ну, ты же не тупая курица, хотя иногда именно так себя и ведешь. В шкафу есть книга, возьми и прочти, – он убрал руку, махнул в сторону падчерицы указательным пальцем и погрозил им. – Будь паинькой, Сонечка. Я же твой папа, я просто так тебя никогда не ругаю, и ерунду читать не заставляю. Список литературы тебе ничего не даст. Читай то, что помогает развиваться…духовно и физически.

Отчим ушел в кухню, а Соню накрыло дрожью. Она провела руками по плечам, чтобы скинуть это мерзкое ощущение. Если раньше он только бил ее, то теперь между ними витало что-то отвратительное. Что-то, о чем она не хотела думать.

Глава 6. Демьян

Полдня Демьяна опрашивали полицейские. Он рассказывал им о своей дружбе с Егором, о возможных причинах самоубийства друга, говорил, что Полосков ни о чем его не предупреждал, и что накануне рокового дня они играли в ММОРПГ¹, переговариваясь через «Дискорд».

Дома он отказался от ужина и притворился, что лег спать. Когда родители уснули, Демьян открыл окно. Они жили в частном разваливающемся деревянном доме посреди города. Демьян перелез через подоконник, прикрыл окно и зашагал к дому подруги, скинув ей сообщение.

Слова о смерти Егора вертелись на языке, но он боялся обсуждать их с родителями, боялся говорить с полицейскими. Единственной, кто его поймет, была Самара. Она знала и его, и Полоскова с пятого класса, когда перевелась к ним из другой школы. Сначала они крепко сдружились, их звали неразлучной троицей, а потом…

– Почему он прыгнул? – Самара подловила Демьяна у двора. Ее глаза раскраснелись от слез. Он не смог ответить, и тогда она обняла его за шею. – Я не могу в это поверить…его больше нет!

– Я тоже, – Демьян закрыл глаза, прижимая к себе подругу, уткнулся носом в ее прямые коричневые волосы. От них пахло яблоками и табаком. В седьмом классе у Самары выросла небольшая грудь, на лице появилась косметика, а в речи застревали едкие матерные словечки. Тогда Демьян понял, что у него к ней совсем не дружеские чувства.