Раздвоенное сердце

– Уже поздно, - о, Колин снова прогоняет меня.

– В данный момент мне это до лампочки, - ответила я вызывающе.

Колин опустил голову, и тёмные пряди упали на его совершенный лоб.

– Иди домой. Я прошу тебя, иди, - сказал он так серьёзно, что я посмотрела на него, хотя в уголке глаза появилась ещё одна слеза. Его левая рука поднялась, но он схватился за неё своей правой рукой и удержал.

– Колин что ...

У меня на несколько секунд потемнело в глазах. Я сделала глубокий вдох, и поле моего зрения снова очистилось. Колин лениво прислонился к столу, как будто бы ничего не случилось. Он смотрел на меня со стороны - взгляд, который не терпит противоречия. И всё-таки такой грустный.

– Если пойдёшь по дороге, покрытой гравием, за манежем, через полчаса дойдёшь.

Я снова хотела сказать ему, что он мне не отец, и поэтому пусть не ведёт себя так. Почему он думает, что может послать меня домой? Но горечь в его голосе, казалось, относиться не только ко мне. На один момент я подумала, она относиться к нему самому.

– Я уже упоминала о том, что ненавижу приказы?
– спросила я нерешительно. Он вздохнул, взял меня за плечи и развернул. Его хватка была нежной.

– Доверься мне, Эли. Мне ещё нужно загнать Луиса в трейлер. Мы отсюда уезжаем.

– Почему я должна тебе ...?
– я не стала говорить дальше, потому что когда я обернулась, Колина уже не было. Ну, хорошо, бесследное исчезновение было ему присуще. Луис разгрыз, хрустя, морковку. Он выглядел довольным, но он и я одни в конюшне, даже с перегородкой между нами - это было не для меня.

Разочарованно я вышла на улицу и поплелась по дороге, покрытой гравием. Значит, всё кончилось. Назойливое насекомое, значит, вновь прогнали. На минуту я подумала, что не смогу больше никогда улыбаться. Моё лицо, казалось, сделано из гипса, холодное и твёрдое. И всё-таки на мои щёки постоянно капали горячие слёзы.

Что со мной случилось? Я уже достигала настоящих рекордов, не плача. И сама себя щедро за это награждала. Один месяц не плакала – компакт-диск. Два месяца не плакала - новые джинсы. Три месяца не плакала - две новые книги, компакт диск и посещение сауны с расслабляющим массажем.

Но теперь шлюзы снова открылись. Я ненавидела это. Мои слёзы прогнали Колина. Иначе, зачем ему посылать меня домой? И вс-таки это прозвучало так, как будто для него это было не так просто. Или как будто он сделал это с триумфом, потому что не было выбора. Он что, ожидал другую девушку в конюшне, с которой я не должна была встретиться?

Но зачем он меня тогда вообще разбудил? Он мог бы меня оставить лежать. Кто знает, когда я проснулась бы сама. Может быть, это была одна из этих глупых игр, в которую играли ребята с девушками. В кошки-мышки. Я не хотела играть ни одну из этих ролей. Я не играла даже в игру "менш эргере дих нихт"*.

(прим.переводчика:* немецкая настольная игра)

Я шагала одна через тихую, тёмную местность, окружённая непроходимым лесом и шелестящими ручьями, и хотела слиться с ночью - как животные, которые незамечено крались сквозь заросли рядом со мной, и были на своём месте, а не чужая, как я.

Которые могли ориентироваться в темноте, чувствовали каждого врага и могли быстрее двигаться, чем мы люди могли мечтать, со своими двумя кривыми ногами.

Дома я сразу пошла спать.

Когда я закрыла глаза, я снова оказалась у старой конюшни. Но в этот раз я смотрела не на Луиса. Я смотрела на Колина, как он неподвижно стоял в серо-голубых сумерках, а летучие мыши кружились вокруг его головы чудными спиралями.

Громкое стрекотание поднималось из высокой травы, что разрослась возле забора, и наполняла вечернею тишину тоскливыми звуками. Теперь светящийся голубым мотылек отделился от своего роя и опустился на затылок Колина. Колин только улыбнулся.

Но я плакала. Я плакала, и слёзы стекали тёмными солёными ручейками с моего тела, проходили через песок, сливались в потоки и в конце концов образовывали тёмно- синее, бесконечно глубокое солёное море. Я тонула.

– Колин, я тону, - попробовала я закричать.

Луис пронзительно заржал. Но Колин ничего не сделал. Он меня не слышал. Он на меня не смотрел. Безмолвно он парил над солёным морем, которое угрожало всё поглотить. И меня в том числе. Я была так опечалена.

Птица на краю леса вытащила меня с пронзительным, но почти ласковым криком из моих сновидений. И глубокий сон, с нежной силой, похитил меня в далекую, утешительную страну.

Глава 15. Ночной танец теней

Я смущенно посмотрела в зеркало. Затем на мои ладони, на которых четко выделялись две маленькие круглые контактные линзы, потом посмотрела в окно на улицу.

Я могла видеть. Без помощи. Крутая крыша гаража резко выделялась на бирюзовом небе. Я могла даже увидеть мох на черепице, темные крапинки на штукатурке.

Впервые за много дней уголки моего рта сами по себе поползли вверх, и это была не натянутая улыбка. Я улыбнулась себе, этому существу в зеркале, больше не такому бледному, но ненакрашенному и непричесанному. Я радостно положила обратно контактные линзы в контейнер. Мне они больше не нужны. По крайней мере, не сегодня.

Что бы ни случилось с моими глазами, мне это нравилось. Ладно, вершины деревьев на горизонте всё ещё расплывались. А там дальше, на пастбище, на краю деревни, я только могла предположить, что это были коровы. Но по сравнению со всеми годами до этого, моё зрение стало сенсационным. Оно стало в прямом смысле слова просветом после небогатой событиями отупляющей недели.

Да, это снова была суббота. Впереди предстояли два дня, и я не знала, чем мне заняться. Птичий утренний концерт разбудил меня слишком рано, и я встретила рассвет, перебирая в голове аргументы, которые говорили «за» или «против» дискотеки в стиле 80-х сегодня вечером. Я старалась по возможности найти много минусов, но у меня было подозрение, что я всё равно бы туда пошла. В противном случае, мне нечем было заняться.

Колин меня выгнал. Ещё раз я не хотела с этим мириться. В этом решении нечего было менять. Пусть приглашает других девушек, а потом выгоняет их. Я больше не желала быть назойливым насекомым.

Несмотря на моё разочарование, я спрыгивала с лестницы гораздо оживлённее, чем в последние дни. Мама и папа завтракали, в виде исключения, вместе - папа был хорошо выспавшимся и отдохнувшим, мама же была скорее мертвой, чем живой.

– Контактные линзы мне больше не нужны, - объявила я в эйфории.

Папа посмотрел на меня, сомневаясь, поверх своей газеты - немного долго и внимательно. Что ему не нравилось?

– Честно, я снова могу видеть намного лучше.

Мне кажется, что в течение всей жизни я не могла видеть так хорошо. Моя близорукость привела к драме. Её обнаружили только в начальной школе. Многие месяцы никто не понимал, что я плохо вижу, до того момента, когда школьный врач не поймал меня и не провёл со мной несколько тестов. Проверку слуха я прошла с блеском. Я слышала даже то, что не должна была слышать вообще.