Разгон
Шрифт:
– Не одна, очевидно?
– Ну, а с нею... Разве я не сказал? Совинский. Иван Совинский, помните, был у нас... Наладчик. Меня учил тоже.
– Как он тут очутился? Совинский в Приднепровске. Ты что-то напутал. Как мог Совинский быть тут, у тебя, и с Анастасией?
– Так вы знаете Анастасию? Так называемую Анастасию?
– Почему так называемую?
– Потому что не разберешь, манекенщица она или журналистка, невеста Совинского или не невеста. А Совинский приехал на республиканское совещание. Угрожает камня на камне не оставить. Раздраконить нашу продукцию. За то, что половина
– На принципиальной основе?
– А что? Так называемые принципы!
– Все же я не понял: почему ты купался в одежде? Что это?
– Это? Так называемая репетиция. Мы тут немного репетировали.
– Репетировали?
– Способы признания в любви. Любовь без нахальства и без синяков на руках. Интеллигентная плюс бытовая электроника.
– Ты же прекрасно знаешь, что я не люблю, когда даже простейшую истину оскорбляют анекдотами, косноязычием или банальностью.
Но Юрий уже не мог остановиться:
– Пришел товарищ Кучмиенко и объяснил нам популярно значение равноправия в нашем обществе, включая и равноправие на больницу и смерть. Мол, когда заболеет лодырь, пьяница, бездельник и чрезвычайно ценный для общества человек, то перед бесплатным лечением все равны.
– Не болтай!
– строго предупредил его Карналь.
– Что у вас тут произошло?
– Ну, вышла небольшая так называемая игра... То есть не игра, а борьба. Совинский пришел меня заедать. И не столько меня, сколько всю нашу фирму. Ну, я объясняю - мол, не наше это дело, простых трудяг, нам лишь бы план, да темпы, да прогрессивка. А он снова за свое... Ну, мне это надоело, я ведь не совет по электронике, и не Госплан, и не академик Карналь, то есть не вы, Петр Андреевич. Поэтому я разволновался и... ушел...
– Так сразу и ушел?
– Да не... не сразу... Немного мы тут...
– И никто тебя не удерживал?
– Никто... Я удрал... Не успели...
– У меня есть подозрение, что ты либо выдумываешь, либо что-то здесь натворил.
– Каждый тесть должен лучше других знать своего зятя. Немножко было.
– А потом еще и надумал кое-что?
– Было.
– Что же именно? Может, поделишься?
– Очень просто. Позвонил им из автомата.
– Ага, позвонил, что на Русановке множество телефонов-автоматов?
– И ни одного общественного туалета.
– Ты наблюдательный. У тебя, очевидно, коммунальный талант? Что же ты им еще сообщил?
– Чтобы они вышли в направлении залива, если хотят меня найти. Потому что они хотели меня найти. Особенно товарищ Кучмиенко, который является моим отцом.
– Где же ты назначил встречу?
– У моста.
– И забыл сказать, у какого?
– Забыл. А они не спросили. Люка, та бы спросила, но трубку схватил товарищ Кучмиенко, а вы же знаете, что уж если он за что-то схватился, то добровольно не отдаст.
– Так, - Карналь обошел вокруг Юрия, - значит, в направлении залива и у моста... А сам домой?
– Искупался.
– Прости, я совсем забыл. Ты еще искупался, а уже потом домой.
– Пришел на жилплощадь, на которой прописан...
– Но ты не учел одного варианта. К сожалению, не учел.
–
Какого же?– Ты забыл обо мне.
– Я никогда не забываю о вас, Петр Андреевич. Вы такой мудрый и уникальный человек, но...
– Но сегодня я должен был бы спать, а меня черти принесли на Русановку. Странствующий тесть. Так ты меня называешь?
– Только из уважения и любви.
– Ты забыл добавить "так называемой".
– Без так называемой.
Карналь заново поставил пластинку "Лав стори", посмотрел с балкона, не возвращаются ли те, то искал Юрия, а тот сновал по комнате, оставляя после себя потеки воды.
– Тебе не удалось скрыться, - почти с сожалением сказал Карналь.
– Разве я от вас когда-нибудь скрывался, Петр Андреевич?
– Не обо мне речь. Ты забыл про Люду и про гостей. Ты подумал, где они могут быть?
– Ну, там... У моста.
– У которого?
– Ну, я не знаю... У Патона.
– Они тебя ищут.
– Кто ищет - тот всегда найдет, - так поется в старой моряцкой песне.
Карналь подошел к Юрию, взял за мокрую сорочку, заглянул в глаза, тряхнул его так, что с него посыпались брызги, как с мокрого щенка.
– Прекрасно, мой дорогой зятек. Мне всегда нравилось, что ты помнишь хорошие старые песни. Но эти песни пелись не просто так. Они понуждали к действию. Требовали действий.
– Действии? Каких? А я тут к чему?
– Очень к чему. Иди и ищи!
– Я? Искать?
– Да, ты. И сейчас же! Иди и ищи всех! И не возвращайся без них! Понял? А я тут подожду. Уберу, поставлю на место перегородку, приведу все в порядок.
– Но я могу долго искать, - с угрозой в голосе произнес Юрий.
– Не страшно. На это порой тратится вся жизнь, мой мальчик!
Карналь почти вытолкал Юрия на площадку, послушал, как тот неохотно спускается по ступенькам, вернулся в комнату и вышел на балкон. Киев лежал за Днепром на сонных круглых холмах, а над ним неслышно плыли золотые шапки соборов, задумчивые и таинственные, как целые века.
Карналь вздохнул и принялся наводить порядок в квартире.
9
Набережная. Точная геометрия улиц. Фонари - как развешанные маленькие солнца с чужих галактик. Призрачный свет пытается пригасить память, но ночь возбуждает ее, бьет в нее темнотой. Все знакомо словно бы с сотворения мира: зеленая трава газонов, серые столбы, бессильно повисшие провода, темная вода залива, белые пески на острове, далекое плывучее золото киевских соборов.
Людмила вздрагивала не от прохлады, ночь была теплая. Анастасия ее успокаивала:
– Все будет хорошо.
Они шли впереди, мужчины сзади. Охрана, почетный эскорт. Пошли сразу к мосту Патона.
Юрий, прокравшись с другой стороны, вскочил в дом тотчас, как они пересекли улицу. Незамеченный, прыткий, бодрый от дурацкого купания. Прыгнул в воду просто из озорства: кто-то увидит, поднимет переполох. Но запал пропал зря, только и добился, что пришлось мокрому бежать через всю Русановку. Он еще не знал, какая неожиданность ждет его дома, и в мыслях не держал, что придется в тех же мокрых брюках бежать назад разыскивать Людмилу.