Разговор на кухне

– И всех задавила, - заметил Лёха.

– Слушай, ты такой умный сегодня, - хлопнув его по плечу, примирительно сказал я.

– Стараюсь, - ответил он, странно широко улыбаясь. Натянутость во всём Лёхином поведении бросалась в глаза. Я не понимал, что с ним происходит.
– Хотя блещет во все стороны сегодня у нас Василий-свет Иваныч. Сегодня его бенефис.

Леха встал и пошёл к холодильнику доставать новую, кажется четвертую бутылку из морозилки.

– Конечно, и в Европе аристократия была вся сплошь военная, заниматься чем-то другим им было стрёмно, но когда пошло развитие капитализма, то все дружно об этом забыли, теперь там зарабатывать своим трудом считается нормальным, а мы не смогли перестроиться. Наша аристократия так и не перешла в капитализм, навсегда оставшись в феодализме. Мы все, если честно, остались в нём.

– Остались в ём, - констатировал от холодильника Лёха.

– Да, остались в феодализме, - повторил твёрдо Василий Иваныч. Его начинала раздражать Лёхина клоунада.
– Не будем забывать ещё и про то, что в Православии нет доктрины спасения через исполнение предназначения. У нас никогда не было религиозного стимула много и честно работать, это для протестантов маркером исполнения предназначения является наличие богатства, как материального воплощения Божьей благодати. В России так: если силой можно всё забрать, то обязательно заберут, капиталистическая мишура в виде судов и других глупостей нужна только для урегулирования взаимоотношений среди низшей касты смердов, но не для остальных трёх.

– А какие три ещё, о, умнейший из смертных?
– Лёха уже перелил водку в графин и разливал её по рюмкам. Василий Иваныч снова пропустил иронию мимо ушей, но лёгкая тень пробежала по его лицу.

– Духовенство-бюрократия, силовики и государь.

– Значит, у нас феодализм?
– уточнил я.

Василий Иваныч утвердительно кивнул.

– Вот признайтесь, что в нашей русской деревне всегда считалось как-то зазорно, что ли, быть зажиточным. Не выделяйся, живи так, как живёт община, и ты будешь в тренде. Не стяжай, много зарабатывать - плохо. В абсолюте эта философия есть у наших северных народов: бери ровно столько, сколько тебе надо для выживания.

– Как у хищников. Они не убивают ради забавы или запасов, им это чуждо.

– Да, Саня, именно так, - Василий Иваныч всем корпусом повернулся ко мне, как бы отгораживаясь от Лёхи.
– Минимальное вмешательство в природу, жизнь в гармонии с ней. Поэтому у нас расширенное воспроизводство не было распространено. Нашим людям это неинтересно.
– Мне показалось, что, говоря это, Василий Иваныч боковым зрением следит за Лёхой.
– Экстенсивная натуральная модель хозяйствования за счёт увеличения населения - и всех делов. А раз нет расширенного воспроизводства, то нет и прибыли, нет прибыли - нет и капитала для инвестиций. Короче, когда вся Европа уже двести лет жила в капитализме, у нас по факту не было ни традиции расширенного воспроизводства, ни, как следствие этого, сколько-нибудь значительного объёма инвестиционных средств для экономического роста. Мы только во второй половине девятнадцатого века, после поражения в Крымской войне начали понимать, что нужно, чтобы окончательно не отстать от цивилизованных стран. Тогда дали волю крестьянам, высвободив мощную предпринимательскую инициативу, а капиталы стали брать под проценты в богатой Франции и Англии, добавив к двум имеющимся факторам производства третий в кредит. Именно тогда начался не только грандиозный экономический подъём, но и наметился колоссальный внутренний разрыв между старой архаичной "нестяжательной" частью крестьянства и дворянства, кстати, и новыми русскими, которые восприняли этику капитализма. Я здесь термин "новый русский" использую не в общепринятом нынче смысле с соответствующей коннотацией.

– Да, да, мы все помним "Вишневый сад" и всё такое, - кивнул Лёха.

Василий Иваныч повернулся к нему и хотел что-то сказать, но я оказался быстрее, и вставил свои "три копейки", пытаясь сбить нарастающее между ними напряжение.

– В 17 году "нестяжатели" взяли реванш, который всё так и продолжается изо дня в день на протяжении ста лет, - закончил я мысль.
– Хотя сейчас разрыв между богатыми и бедными ещё больший, вообще сумасшедший. Наши дети природы - нестяжатели всё время сажают себе на шею каких-то вороватых пид...сов, которые каждый раз выгребают всё подчистую из их карманов.

– То есть, вы хотите сказать, что если бы победил Новгород, а не Москва, мы были бы сейчас не страной с народом-ребенком, а по-настоящему первой сверхдержавой в мире?
– пуская в потолок дым кольцами, спросил опять закуривший Лёха.

– Весьма возможно, поскольку Новгород делал ставку на капитал, а не на территорию. Капитал - это, прежде всего, результат личных усилий. Его сохранение - личная ответственность. В нынешней русской культуре личной ответственности не существует как класса, все происходит помимо воли индивидуума, мы лишь игрушки в руках царя и Бога.

– Хорошо, Новгород делал ставку на капитал, но тогда как объяснить его политику по захвату восточных земель с обложением их данью?
– засомневался я.

– Видишь ли, - растягивая слова, начал Василий Иваныч, - соблазна лёгких денег ни одна страна ещё не избежала, каждое государство ведёт себя так, как ему позволяют вести его подданные и соседи, здесь христианские заповеди плохо работают. Москва и Новгород имели очень схожих соседей, а вот население совершенно разное. Новгород торговал, и его основой был капитал, с принципом личной, как я уже сказал, ответственности. Управление осуществлялось общественными представителями на Вече. Москва воевала, и её становым хребтом была сила, поэтому народ ответственность вместе с правами передал наверх, отказавшись от управления государством, да и своей личной жизни.

– А новгородские ушкуйники?
– опять засомневался я.
– Разве они не воевали?

– А английские пираты?
– парировал Василий Иваныч.

– Вот именно, ты сам напомнил. Британия обладала огромным военным флотом и армией. Она полтора столетия властвовала над миром.

– Саня, ты всё правильно говоришь, но она создавала армию и флот для обеспечения безопасности торговли, ну и навязывания оной тем, кто не хотел торговать, например, Китаю. В основе её политики и экономики всё равно лежит торговля, то есть обмен. Пусть часто неравнозначный и нечестный, но ОБМЕН, - Василий Иваныч сделал упор на последнее слово. У России в основе был и есть простой отъём без какой-либо взаимности. Чувствуешь разницу?

– Херню вы говорите, - подал голос Лёха.
– У кого что Русское государство отобрало? Мы всегда только оборонялись и в результате защиты приобретали земли.

– В официальной историографии действительно всё хорошо, мы вели исключительно оборонительные, освободительные войны, но с Турцией, например, какие войны были?

– Там мы помогали освободиться братским славянским народам. Да и вообще, какая нахрен разница? Мы такие, какие есть, и нам не за что оправдываться.
– Лёха налил себе водки и выпил. Он заметно опьянел, и его понесло...
– Вы такие правильные, что тошно становится. "Запад нам поможет", да ни хрена такого хорошего не будет. Что вы делать будете, когда ваш Запад придёт? Ты, Саня, как управленец, нихера не стоишь, командуешь своими холуями и ох...шь от собственной значимости. Кого ты собрал вокруг себя?

– Я подобрал хороших, крепких профессионалов.

– Ты подобрал профессиональных жополизов.

– Ерунда, холдинг, возглавляемый мной, входит в десятку ведущих региональных строительных компаний, а этого не добиться с некомпетентными людьми.

– У вас всё куплено за взятки, как и у конторы, в которой я работаю, как вообще у всех. Ваша успешность обеспечена связями в администрации города и области. А ты, Саня, свой путь наверх усеял трупами друзей и врагов.

– Лёха, ты чё, какими трупами?
– Василий Иваныч в недоумении уставился на него.

– Это я образно выражаясь, простите меня великодушно, - он встал и картинно склонил голову, приложив руку к сердцу, затем резко сел, упёрся ногами в соседний стул, скрестил руки на груди и стал раскачиваться взад-вперёд на стуле, посматривая на нас по очереди, высоко задрав подбородок.

Повисло молчание. Я понимал, что надо отыграть назад, хотя то, что сказал Лёха, сильно задело и покоробило меня. Где-то в глубине души я осознавал, что Лёха, уволившийся из нашей конторы по собственному желанию несколько лет назад, сделал это исключительно из-за того, что я давил на него. Я тогда занимал должность заместителя генерального директора по строительству, а Лёха - начальника рекламного отдела холдинга. Именно по моей протекции его взяли на это место, где в течение двух лет он рьяно разрабатывал и продвигал рекламные кампании, а потом, когда перегорел что ли, закончился кураж, и Лёха ушел в аут, из которого уже не выходил. Мне было неловко перед руководством, что мой протеже не работает. У нас всегда все нацелены на результат и делают всё от них зависящее, чтобы добиться цели, так я подбирал команду, а Лёха своим поведением компрометировал меня. После полугода тщетного ожидания возобновления работы, разговоров по душам, увещеваний, я был вынужден на одной из наших посиделок попросить его уйти по собственному желанию, что после месяца раздумий Лёха в итоге и сделал. Он тогда как-то на меня обиделся, но потом нашёл новую не пыльную работу, успокоился, и совместное непрерывающееся употребление водки для нас снова стало комфортным.