Разговорчики в строю. Лучшее за 2008-2009 годы
Шрифт:
– Смотри, не запускай!
– Конечно. Ну, давай Наташку ещё на пару слов.
Олег поболтал с сестрой, вернее послушал её безостановочный трёп на тему школы, учителей, подружек и всего остального, периодически подбрасывая монетки в щелкающий автомат, и попрощавшись со всеми, повесил трубку.
Открыв дверь кабинки, оглянулся на тёмные лужицу на полу и, стараясь не встречаться ни с кем взглядом, быстро вышел на совсем уже тёмную улицу.
Prestissimo
Обежав по дуге район, опасаясь новой встречи с неудовлетворёнными милиционерами-собаководами, Олег, осмотрясь, выбежал к забору такого родного и безопасного училища, и быстро перепрыгнул домой, мягко присев на газон возле аллеи с туями. Привстав, сделал шаг и…
– Товарищ курсант, ко мне! – из-за темноты дерева вышел майор Гладкий, помощник дежурного по училищу, старший преподаватель кафедры физподготовки, бегун,
«А вот это уже перебор», – подумал Скворцов. И тут вдруг все психологическое напряжение сегодняшнего дня, дикая усталость, антипатия к майору и чувство внезапной безысходности, когда уже, казалось бы, все закончилось, выплеснули из спокойного и вежливого Олега невозможное:
– Да пош-шёл ты…! – неожиданно для самого себя, с чувством сказал Олег и, отвернув лицо, сразу стартанул в сторону.
Он тут же пожалел о своих словах, потому что, во-первых, майор их, вроде бы, не заслуживал, а во-вторых, теперь догнать Олега стало для него не просто службой, как он её понимал, а делом принципа. Хотя, странное дело, после высказанного, Олегу стало как-то легче и веселее бежать.
«Зря я сегодня так с утра на футболе выкладывался», – думал он, – настраивая дыхание. Курилка, лазарет, казармы, ещё курилка, спортплощадки, всё пролетало мимо со скоростью поезда. Майор был зол, но в сапогах, Олег был заряжен на победу, но уставший. Он петлял и прыгал через лавочки, пытаясь усложнить майору задачу, майор не отставал, но и не приближался. Когда они пробегали мимо полосы препятствий, у Олега мелькнула в голове дикая мысль забежать за стенку и подставить майору подножку, но остатки здравого смысла пересилили адреналиновый кураж. Автопарк, столовая, продсклады, учебный корпус, тир, Олег бежал по самому большому периметру, стараясь держаться в тени, но силы уже уходили окончательно, без надежды на третье дыхание. Необходимо было что-то решать. Скворцов сделал резкий зигзаг и понёсся через освещённый, но пустой плац по направлению к сияющему всеми окнами трёхэтажному зданию казарм. На первом этаже было открыто одно окно, в него и влетел в прыжке Олег. Без остановок пробежав сквозь проходы своего курса и, выбежав на лестницу, в несколько прыжков поднялся на третий этаж к пятикурсникам, заскочил в кубрик, залетел под ряд кроватей и затих, пытаясь унять дыхание и оглушительно бьющееся об доски пола сердце.
Piano
Через некоторое время – Олег так и не понял – пять минут или полчаса, прозвучало: «Дежурный по курсу, на выход!»
– Товарищ майор, за время моего дежурства происшествий не случилось!
– К вам сейчас кто-то заходил в спортивной форме?
– Никак нет!
– Если найду, пойдёте на гауптвахту, товарищ курсант, – и хромовые сапоги медленно зашагали по центральному проходу, останавливаясь, приседая, и снова медленно шагая, поскрипывали, проходя до конца кубрика. Олег перестал дышать и двигаться. Замер.
Конечно, ему повезло. На пятом курсе порядок был ещё тот. Одеяла с кроватей свисали до пола, под кроватями валялись чемоданы и сумки, и майору, чтоб просмотреть оба кубрика, пришлось бы всё это везде отодвигать и оттягивать. Кроме того, он уже наверняка снял запал на предыдущих двух этажах и сейчас просто дорабатывал до конца. После того, как майор вышел, Олег полежал ещё минут пять, осторожно покинул своё в буквальном смысле слова убежище, кивнул «Спасибо» дневальному и, тихо спустившись на первый этаж, зашёл в свою казарму уже в одних трусах, держа костюм подмышкой.
Lacrimoso
И тут же наткнулся на Котова.
– О! А я уже волноваться начал. Как дела, дозвонился, всё нормально? – Димка улыбался, хотя в глазах застыл невысказанный вопрос.
Олег молчал.
– А где ты щёку так расцарапал и подбородок разодрал? Ого, вон кровь капает, – Димка опустил глаза,– а с коленями что? А руки!! Ха-га, ты что, под бульдозер попал? А где… – Димка замолчал, на глазах меняясь в лице. Потом открыл рот, желая что-то сказать, и снова закрыл. Потом опять открыл:
– И что это такое? И где, интересно, мой блестящий воздушный шарик? И откуда, интересно, взялась тут эта тряпочка? – он потянул скомканный костюм из-под Олеговой руки и, развернув, встряхнул на вытянутых руках. Потом поднял и посмотрел сквозь него на лампу. Потом опять скомкал и вернул Олегу:
– Держи, он теперь твой. Дарю. А сейчас – бегом в умывальник и надень на себя что-нибудь, пока старшина не засёк, потом в лазарет сходим, покурим, расскажешь. Так дома-то все в порядке? Чё молчишь? Открой воздухозаборник, давай рассказывай.
И они пошли в умывальник.
Piligrim
Туман как объективная реальность, данная нам в ощущениях«Ёжик сидел на горке под сосной и смотрел
на освещённую лунным светом долину, затопленную туманом.
Красиво было так, что он время от времени вздрагивал:
не снится ли ему все это?»
Туман бывает разный.
Густой и не очень, высокий и низкий, серый, белый и даже сиреневый. Но, в отличие от других природных явлений, он всегда тихий.
Вот, например, просыпаешься рано под первые посвистывания лесных птичек, выкарабкиваешься из палатки на светлое, но ещё без солнца утро, и вдыхая свежесть леса, видишь над озером это висящее махровое тихое чудо. Зябко прижав к телу руки и ощущая утреннюю свежесть голыми ягодицами, погружаешься в светлую мглу, подходишь к воде, и, ступая в серебристый гладкий шёлк, раздвигаешь его руками и мягко паришь в воде-тумане. И никого и ничего вокруг. И тишина. И ты один на всей планете. И нет неба над тобой, и нет земли под тобой. И тишина. И мягкий обволакивающий уют…
Но быстро восходящее солнце переходит из розового в белое и делает окружающий мир всё прозрачнее и прозрачнее. И вот уже ты видишь берег, и палатки на нём, и кострище, и торчащие из земли шампуры, и лес, и кончилось очарование невидимости и невесомости. И ты выбираешься из зеркала воды, и бежишь к палатке в тепло, и, присев, залезаешь под просвечивающийся брезент, и едва касаясь, целуешь припухлые губы спящей, и она, не открывая глаз, протянув такие тёплые руки, обнимает тебя и затаскивает к себе под одеяло, и ты, прижимаясь всем телом к этим горячим белым выпуклостям и изгибам, шепчешь на ухо: «Ты такое пропустила», а она шепчет: «Помолчи», – и прижимается сильнее в ответ. И сказка продолжается.
Это был добрый туман.
«Расскажу – не поверят!»– подумал Ёжик, и стал смотреть ещё
внимательнее, чтобы запомнить до последней травинки всю красоту».
Или вот, например, в пять утра идёт подготовка к полётам. Две эскадрильи уже позавтракали, техники подтягивают самолёты со стоянок на стартовую площадку, лётчики в «высотке» [24] разбирают плановую таблицу, а курсанты собираются в кружки и, тайно покуривая, со смехом обсуждают подробности вчерашних полётов. Над аэродромом стоит шум разноголосицы, работающих двигателей автомобилей, громкого звяканья бросаемых тормозных колодок и отсоединяемых буксировочных водил. Комэска с командиром полка, отсвечивая ярко-белыми ЗШ, [25] неторопливым и уверенным шагом идут по траве от КДП к старту, переговариваясь на ходу и даже не глядя в полностью прозрачное голубое небо. Идут на разведку погоды над точкой и в пилотажных зонах. Истребитель-спарка готов, заправлен, командир батальона обеспечения доложил о готовности средств, инженер о готовности запланированных самолётов, всё идёт по плану. И вдруг. Из ниоткуда, огромными белыми клубами, быстро заволакивая все вокруг, появляется Он. Тихий и вездесущий. Густой до того, что из кабины самолёта не видно тягача. И сразу наступает тишина. Останавливаются буксировщики, замолкают курсанты, останавливается командир полка, а за ним и комэска. Все ошалело оглядываются вокруг в поисках того, что только что было аэродромом. Командир разворачивается, и, ориентируясь по тропинке, таким же уверенным шагом отправляется обратно на КДП, тихо приговаривая: «Ёханый туман». Техники, не раздумывая, тут же зарываются в скомканные на самолётных плоскостях чехлы и засыпают сном младенцев. Курсанты под впечатлением такого изменения действительности начинают вполголоса обсуждать характер явления. Конденсация, сублимация, испарения, охлаждения,– вылетают слова и тут же гаснут в молочно-белой дымке. Комэска, развернув в голове плановую таблицу и произведя нехитрые расчёты, видит, что полётами с курсантами пожертвовать нельзя, а вот два его, с таким трудом запланированных перехвата, наверняка вычеркнут, а вместе с этим автоматически вычеркнутся три литра спирта, и, соответственно, не будет новых бархатных чехлов в салон «Жигулёнка», которые уйдут к замполиту. «Ёханый туман!» – думает он. Начальник группы РЭО, молодой улыбчивый капитан, раскладывает на крышке ящика централизованной заправки доску с нардами и снова начинает вечный бой со своим круглолицым малорослым механиком. Потом, спохватившись, рычит на него:
24
«Высотка» (жарг) – высотный домик.
25
ЗШ – защитный шлем.