Разговорчики в строю. Лучшее за 2008-2009 годы

Акимов оттянул пальцем кусок и отпустил. Раздался сухой треск пистолетного выстрела. Командир глянул на старлея. Тот кивнул и сам несколько раз щёлкнул фанерой. Потом кивнул уже совсем уверенно.

– И кто… – начал было командир, но тут Дембель внёс ясность. Запрыгнув на край стола, он проехал на попе сначала по столешнице, а потом по куску фанеры и приземлился на гору прошлогодних листьев. Раздался выстрел, а Дембель гордо посмотрел на присутствующих. Дескать, ну как я?

Помолчали. Командир повернулся к Акимову:

– Тебе ведь домой уже? Иди, собирайся, завтра едешь в отпуск с последующей демобилизацией.

Акимов умоляюще посмотрел на командира.

– Таааащ подполковник, а нельзя сначала в отпуск, а потом на дембель?

– Так ведь послужить придётся?

– Послужим!

Командир усмехнулся.

– Ладно, раз обещал, но смотри, поймаю кого – дембель в июле через губу.

– Да хер там… Ой, тащ подполковник, извините, я не то… Да мы и не думали…

Старлей в голос заржал. Командир подавил смех.

– Вот поймаю, тогда посмотрим там или не там.

Всё закончилось благополучно, отвальная прошла тихо. Только наутро у дедов и дембелей были красные глаза и докладывали они как-то в сторону. Коту Акимов привёз из отпуска много рыбных консервов и большой кусок сала, а Дик получил целую посылочную коробку копчёных костей.

Флот

Павел Ефремов Погиб при исполнении…

…для сопровождения гроба с телом покойного в пути следования до места похорон приказом командира воинской части или начальника гарнизона (военного комиссара) назначаются два–четыре человека, которые должны быть проинструктированы и при себе иметь: извещение о смерти; свидетельство и справку о смерти; письмо семье покойного, подписанное командиром воинской части, с изложением обстоятельств смерти; собственные вещи, ценности и награды умершего, упакованные и опечатанные сургучной печатью…

(Устав гарнизонной и караульной службы ВС СССР)

Утром в понедельник на подъем флага не прибыл старшина команды спецтрюмных, старший мичман Петров Михаил Иванович. Командир дивизиона, зная старшего мичмана как старого опытного и ответственного моряка, особо не разозлился, мало ли чего бывает, а только дал команду командиру группы спецтрюмных выяснить, что со старшиной, и в обеденное построение доложить. Старший лейтенант Серёга Бузичкин, ещё в субботу утром наводивший вместе с Петровым порядок в насосных реакторного отсека, тоже не проявил сильного беспокойства по поводу отсутствия своего старшины и решил его поисками не заниматься, благо, Петров был человеком серьёзным, пьющим в меру, и вообще ценящим свою репутацию. Но на обеденном построении старший мичман тоже не появился. Так как на носу был проверка инспекцией по ядерной безопасности во главе с внушающим ужас адмиралом Бисовкой, отсутствие одной из ключевых персон попадающего под проверку реакторного отсека было замечено уже командиром. Командир в коротком, но ёмком выступлении объяснил всем, куда мы катимся, и отдал боевой приказ разыскать прогульщика и предоставить его ему лично в любом состоянии. Механик, получив ощутимый нагоняй, вставил по полной комдиву–раз и Бузичкину, после чего Бузичкин уже в приватной беседе выслушал от комдива–раз все предыдущие нагоняи в незамысловатом рабоче-крестьянском варианте, после чего командиру отсека не осталось ничего, кроме как нахлобучить фуражку и лично отправиться за Петровым домой.

Старшина жил в старой девятиэтажке у поста ВАИ, который был одним из двух «небоскрёбов» посёлка. Доковыляв до седьмого этажа по лестнице и чертыхаясь по поводу «мёртвого» лифта, Бузичкин дома никого не застал. Послонявшись около подъезда минут сорок в надежде, что либо сам Петров, либо его жена появятся откуда–нибудь, Сергей плюнул и отправился обратно на корабль, справедливо полагая, что уж вечером–то кто–нибудь из Петровых дома будет. На корабле механик, угрюмо выслушав доклад старлея, приказал вечером кровь из носа добыть старшину, и утром без него в строй не становиться. Бузичкин откозырял и отправился заниматься отсеком.

На вечернем докладе в центральном посту командир вновь вспомнил о Петрове, снова прошёлся по всей БЧ–5, вскрыл все недостатки электромеханической боевой части и закончил традиционной констатацией того, что все механики не простые раздолбаи, а военнослужащие–вредители, и по ним плачет 37–й год, ссылка, каторга и расстрел на корне пирса. Завершив на этой жизнеутверждающей ноте доклад, командир удовлетворённо отправился в каюту спать, а все остальные, воодушевлённые начальством, побрели по домам. Бузичкин снова отправился к Петрову домой, и на этот раз застал в квартире жену старшины. На вопрос о муже она как–то сильно скривилась и с совершенно безразличным видом заявила, что не видела его с субботы, и по большому счету и видеть не хочет, и где он, её абсолютно не интересует. Бузичкин пытался расспросить поподробнее, где его можно поискать, но супруга мичмана решительно захлопнула дверь, и больше на звонки к ней не подходила. Выходя из дома, старлей вдруг припомнил, что в последнее время Петров, не отличавшийся говорливостью, несколько раз как–то тоскливо отзывался о доме, и часто оставался на корабле гораздо дольше обычного. Мысль мелькнула и ушла, и Бузичкин побрёл домой, справедливо решив, что какие–то семейные неурядицы Петрова вылились, скорее всего, в банальный запой, что хотя и было для его старшины нехарактерно, но не исключалось, принимая во внимание обстоятельства. Побродив для очистки совести по посёлку и порасспрашивая о Петрове у встречных знакомых, Бузичкин ничего не выяснил и ушёл домой спать.

На утреннем построении тема старшины отсека встала уже ребром. Доклад командира отсека о проведённом расследовании поднял командира на дыбы, вследствие чего почти вся офицерско–мичманская составляющая БЧ–5 во главе с комдивом–раз ринулась в посёлок искать исчезнувшего старшего мичмана. Жена Петрова работала в поселковой администрации, и когда к ней за информацией прибыл уже старший офицер с довольно серьёзным лицом, была вынуждена нехотя признать, что у них в семье уже давно все напряжённо, и что она собралась уходить от мужа, а он был против. В субботу они очень сильно повздорили, она высказала ему все в лицо, и он ушёл, хлопнув дверью. С тех пор она его не видела. Как оказалось потом, когда все искавшие Петрова по посёлку собрались в обед на построение, его после субботы не видел никто. Так как дело прияло уже серьёзный оборот, командир доложил по всем инстанциям, и в посёлке начал раскручиваться маховик поиска пропавшего мичмана. На корабле остался минимум людей, а все свободные офицеры и мичмана рыскали по всем старым знакомым Петрова в его поисках. Комендантские патрули обшаривали все закоулки городка, известные «пьяные» квартиры и общаги, подвалы и гаражи. Мичмана нигде не было.

Петрова нашли в среду в обед. Случайно. Он висел за стеной своей квартиры, на заброшенной, заваленной мусором и грязью неосвещённой пожарной лестнице, которой издавна никто не пользовался. Висел он там с субботы, и так бы и висел дальше незнамо сколько, если бы не их ленивый сосед, собравшийся по привычке выкинуть пакет с мусором, не выходя из дома. Чертыхаясь и спотыкаясь на темных ступеньках, он просто упёрся носом в уже распухшее тело Петрова, висевшее в темени площадки с запиской в руках. Что было в той записке, мы так и не узнали, да и не надо было, наверное, знать, но позже стало известно, что писал он её, да и смерть принял совершенно трезвым, а значит, осмысленно и обдуманно. Что там случилось в семье мичмана, двадцать лет прожившего с женой, вырастившего двух детей, сходившего в два десятка боевых походов, было непонятно, да и разбираться уже никому не было нужно. Потом говорили, правда, что жена его закрутила с кем–то очень серьёзный роман в администрации, но это только говорили, а сама она с детьми скоро покинула посёлок, не оставив о себе никаких сведений.

Через два дня после этих печальных событий меня вызвал в каюту командир.

– Садись, Павел, разговор есть…

Я сел на диван. Командир сидел за своим столом, монотонно крутя ручку в руках.

– Ну что, Паша… Такое дело… Короче: надо Петрова домой везти. Извини, но я кандидатуры лучше тебя не вижу.

Я обречённо молчал. Отказываться, судя по тону командира, смысла не имело, а радоваться было совершенно нечему.

– Что молчишь, Белов?

Окончательно поняв, что обречён на этот «подвиг», я начал уже более осмысленно смотреть на поставленную мне задачу.

– Александр Иванович, мне только доставить… груз 200, или ещё…

– Именно «или», Паша, именно «или»… сопроводить цинковый ящик сможет любой. Понимаешь… старший мичман, заслуженный подводник, целых две боевых награды… А его по закону должны хоронить… самоубийц не хоронят с воинскими ритуалами… А он заслужил. Не смертью своей конечно, а всем, что до неё было. Надо всё по-людски сделать, чтобы и нам стыдно не было, и его родственники увидели, что для нас он не просто галочка был… Да ведь и мы сами недоглядели-то по большому счету… Сделай так, чтобы хоть это было красиво… А там, в свидетельстве о смерти, сам понимаешь, что написано… Обойти надо закон этот, будь он проклят…