Разговорчики в строю. Лучшее за 2008-2009 годы
Шрифт:
– Пашулька, у меня от твоего будильника, между ног и на попке царапин, как будто меня розгами секли…
И я их снял. После чего ещё на пару часов потерял способность что-либо соображать по причине постоянно возрастающей физической перегрузки организма. И когда, наконец, я выпустил из губ перенапряжённый сосок Капелькиной груди, и переводя дыхание, взглянул на настенные часы, то мир для меня на мгновенье померк. На часах было 23.10. Даже бегом я не успел бы на мой последний катер, в 23.30. Я опоздал.
Одевался я как матрос-первогодка. Очень быстро. Меньше 45 секунд, это точно. Капелька была девочкой сообразительной, и
Бежал я как мог. Даже быстрее. Через минут пять, меня подхватил арсенальный грузовик с бравым мореманом за рулём. Узнав, в чем дело, моряк проявил несвойственную для простого матроса солидарность с будущим офицером и газанул, как мог. На пирс мы влетели, когда катер был уже метрах в десяти от пристани. Водила, высадил меня, сплюнул, пробурчал « Не судьба…» и укатил по своему маршруту.
Кроме меня, на пирсе сиротливо и понуро курили двое первокурсников. Им тоже светила судьба оказаться в списке дежурного по училищу как злостным нарушителям, опоздавшим из увольнения.
– Товарищ главный корабельный старшина, а вы не знаете, во сколько следующий катер?
Я, лихорадочно перебирая в голове возможные варианты перелёта через залив, буркнул:
– 24.00. Опоздаете…
Первокурсники тяжело вздохнули.
– Товарищ, главный корабельный старшина, а нам здорово достанется, нас не….
И в этот момент, я вдруг вспомнил легендарные истории о героях былых времён, форсировавших залив, вплавь, когда в послевоенное время за опоздание из увольнения, отчисляли сразу и без разговоров. Я вдруг понял, что ничуть их не хуже. Огляделся. Брёвен на берегу валялось предостаточно. Вынул из пакета со снедью, сунутого мне в руки предусмотрительной Капелькой, провиант, и кинул первокурсникам:
– Подкрепитесь ребята.
И начал раздеваться. Брюки, фланка, тельник, носки и ботинки перекочевали в пакет. Фуражку я оставил на голове, затянув под подбородком ремешком. Спустился к воде. Первокурсники с оторопью наблюдали за моими манипуляциями. Привязал пакет к бревну.
– Ну, что, бойцы, 1-й факультет не сдаётся!
Оттолкнулся от берега, и улёгшись на бревно поплыл.
Сентябрьская ночная вода оказалась нежной и тёплой. Она приняла меня, как родного, обняла, и казалось, подталкивала и убыстряла моё импровизированное плавсредство. И ещё было чертовски красиво. Сияющие огни города, лунная дорожка… Я даже как-то подзабыл, зачем я оказался посреди севастопольской бухты. Где-то посредине пути мне пришлось немного притормозить. На выход из бухты на всех парах мчался большой морской буксир, и мне как более мелкой плавающей единице, пришлось уступить ему фарватер, согласно, всех правил МППСС. [34] Жалко, что на моем бревне не было никаких сигнальных средств, а то бы я обязательно отсемафорил буксиру слова приветствия. Я видел паром, приближающийся к нашему пирсу, и понимал, что когда он подойдёт, мне останется ровно 10 минут до 24.00. Я спешил, насколько мог.
34
МПСС – Международные правила предупреждения столкновения судов.
Моё бревно уткнулось в камни
где-то метрах в пятидесяти от пирса. Пирс был уже пуст. Увольнение закончилось, и кадеты, вернувшиеся из города, разбрелись по казармам. Даже дежурные по факультетам не ждали своих опоздавших, и только горящие у корня пирса лампы одиноко покачивало на ветру. Я вылез из воды, и отвязав пакет начал пробираться по камням к асфальту. Часы доставать было долго, да я и так понимал, что опоздал, не смотря на свой «героический переход». И вдруг, вдалеке, в полумраке деревьев, я заметил удаляющуюся долговязую и высокую фигуру.– Товарищ капитан 2 ранга!!! Михаил Иванович!!! Это я, Белов!!!!
Фигура остановилась.
– Товарищ командир! Я на катер припозднился!
Фигура повернулась, и вдруг нескладно, по стариковски, широко раскидывая руки, побежала ко мне.
– Белов, ты…ты… Я тебя… Дурак!!! Идиот водоплавающий!!!
Шаламов, продолжая размахивать руками, подбежал ко мне, и с ходу, залепил мне по лицу увесистую и звонку пощёчину.
– Кретин!!! Ты что, ничего лучше придумать не мог!!! Искупаться на ночь, глядя, захотелось? А если бы ты утонул? А? Если бы ты….
Шаламов продолжал честить меня по полной программе, а я вдруг представил себе, как мы выглядим со стороны. На берегу, в непроглядной темени летней крымской ночи, на единственном ярко освещённом пятачке, около пристани стояли двое. Высокий, статный и седоволосый капитан 2 ранга, в полной форме одежды, при портупее и повязке отчаянно жестикулировал, и напротив него мокрый понурившийся курсант в одних только плавках, но с фуражкой пристёгнутой к голове и большим пакетом в руках, на котором прелестная таитянка тоже куда-то плыла… Картина, представленная мной в голове, была до того смешна, что я непроизвольно улыбнулся.
– Смеёшься!?
Шаламов, вдруг резко прекратил свои словесные излияния.
– Смеёшься?
И неожиданно для меня широко заулыбался.
– Хм! Придурок ты придурок, Белов… Ну, что тебя понесло вплавь-то? Не стал бы я докладывать сразу, минутой раньше, минутой позже… Я же знал, что ты не опоздаешь. Если бы не знал, не отпустил бы…Ой, придурок…Кстати?
Шаламов поднял руку и посмотрел на часы.
– Московское время 24.00. Ты ведь и не опоздал. Ладно, облачайся и пошли в казарму….
Я оделся. Мы молча пошли по направлению к казармам. И только когда мы были уже у подъезда, мой бывший командир положил мне руку на плечо, и уже совсем другим голосом, похожим на голос старого, умудрённого опытом доброго деда сказал, подталкивая меня к ступенькам:
– Иди отбивайся, старшина… Мне ведь, Белов, тоже когда-то пришлось вот так же через залив плыть, правда, через другой, чтобы за меня другие не пострадали… Но больше так никогда не делай… Очень прошу!
И, одёрнув мундир, чётким военным шагом пошёл в дежурку.
Куда ушли они, эти офицеры, дети послевоенных лет, более всего ценившие в людях, не способность затоптать в грязь любого своими погонами, а честность, ответственность и преданность? Где они, эти капитаны 2 ранга, за которыми было не страшно пойти хоть на край света, и рисковать своей жизнью, за одну только похвалу от них? Неужели достойные люди могут рождаться только в самые тяжёлые годы? Как бы там ни было, но я горд тем, что хотя бы в этой безрассудной глупости был пусть на микрон, но, похож на них, постепенно уходящих от нас в вечность.