Разговоры беженцев

Калле. Внешность у вас в общем-то демократическая, мне кажется, что это нужно отнести за счет вашей полноты, она уже сама по себе говорит о покладистом характере. Демократический означает как бы дружеский, разумеется, если демократические склонности проявляет человек порядочный, а не какой-нибудь голоштанник, с чьей стороны поползновение на демократизм было бы равноценно бесстыдству. Один знакомый кельнер жаловался мне на богатого торговца пшеницей, никогда не дававшего приличных чаевых. Торговец считал, что, будучи настоящим демократом - а именно так он себя во всеуслышание отрекомендовал другому посетителю, - он не хочет унижать кельнера. "Я ведь не позволю никому дать мне на чай, - добавил торговец, почему же я должен считать, что кельнер хуже меня?"

Циффель. Я не думаю, что демократичность можно трактовать как свойство человеческого характера.

Калле. А почему бы и нет? Я, например, нахожу, что сытые собаки имеют вид более демократичный, чем голодные. Я убежден, что внешний вид имеет первостепенное значение, и даже больше того - в нем вся суть. Возьмите Финляндию. Фасад у нее вполне демократический; а если вам плевать на фасад и вы уберете его, что останется? Что угодно, но не демократия.

Циффель. Мне кажется, что нам следует все-таки пойти в ваш ресторан-автомат. (Охая, встал и потянулся за своим пальто.)

Калле (остановил его). Будьте же тверды, слабость - недостаток всех демократий. Вы же не станете оспаривать меня, если я скажу, что Германия, до того как у нее стал фашистский вид, имела вид абсолютно демократический. Побежденные генералы разрешили трактирщику Эберту проложить прямой провод в главную ставку, чтобы он мог докладывать по телефону о народных волнениях. Высшие должностные лица и судьи высоких рангов совещались с ним, как будто иначе и быть не могло; а если кто-либо из них иногда зажимал нос, это служило верным доказательством того, что они уже не могут идти куда хотели бы, а должны идти именно к трактирщику Эберту, чтобы не лишиться должностей и пенсий. Я слышал, как-то раз один из рурских промышленников, известный своими пангерманскими настроениями, попытался воспротивиться этому. Тогда трактирщик твердо, но вежливо попросил его сесть на стул, двум социал-демократам велел поднять себя повыше и победоносно уперся промышленнику пяткой в затылок. Господа поняли, что без народного движения дело не пойдет. И тогда две-три удачные операции привели к цели. Сперва они путем инфляции устроили кровопускание мелкой буржуазии, да так, что она вконец разорилась. А тарифно-таможенная политика в интересах прусских юнкеров разорила крестьян. Выкачав из иностранных банков миллиарды, хозяева заводов подняли на такую высоту рационализацию производства, что оно смогло обходиться гораздо меньшим количеством людей, чем прежде. В результате большая часть профессиональных рабочих превратилась в профессиональных нищих. Затем из разоренной мелкой буржуазии, разоренных крестьян и рабочих было организовано национал-социалистское народное движение, с помощью которого так удобно было развязать новую мировую войну. Все эти события развивались, не нарушая порядка внутри страны. Порядок обеспечивала вновь созданная армия наемников, которую союзники с самого начала разрешили навербовать для борьбы против внутреннего врага.

Циффель. И все же это была демократия, хотя демократы были слишком благодушны. Они не понимали, что такое демократия, я имею в виду буквальный перевод этого слова - народовластие.

Калле. Вы никогда не замечали, что слово "народ" - крайне своеобразно? Его внутренний смысл абсолютно не совпадает с внешним. Вовне, по отношению к другим народам, крупные промышленники, юнкеры, высокопоставленные чиновники, генералы, епископы и т. п. выступают, конечно, от лица немецкого и никакого другого народа. Но внутри страны, где речь идет о власти, оказывается, что все эти господа третируют народ, называют его не иначе как "инертной массой", "мелкой сошкой", "низами" и т. д. Себя они к ним не причисляют. Хорошо было бы, если бы народ последовал их примеру, то есть перестал причислять их к немецкому народу. И тогда, согласитесь, слово "народовластие" приобрело бы вполне разумный смысл.

Циффель. Но такое народовластие было бы не демократией, а диктатурой.

Калле. Верно, это была бы диктатура девятисот девяносто девяти над одним.

Циффель. Все это было бы чудесно, если бы не означало коммунизма. Согласитесь, что коммунизм кладет конец свободе индивидуума.

Калле. А сейчас вы очень ощущаете свою свободу?

Циффель. Если уж вы так ставите вопрос - то не очень. А зачем мне менять отсутствие свободы при капитализме на отсутствие свободы при коммунизме? Вы ведь, кажется, не отрицаете, что при коммунизме полной свободы не будет?

Калле. Совершенно верно. Я и не обещаю полной свободы. Абсолютной свободы вообще ни для кого не существует. Ни для тех, кто стоит у власти, ни для народа. Капиталисты тоже не абсолютно свободны, это же ясно! Они, например, не имеют достаточной свободы, чтобы назначить президентом коммуниста. Или чтобы изготовить ровно столько костюмов, сколько требуется, - не больше, чем население может купить. С другой стороны, при коммунизме вам запрещено позволять себя эксплуатировать, - с этой свободой уже покончено раз и навсегда.

Циффель. Вот что я вам скажу: народ захватывает власть только в крайнем случае. Это связано с тем, что человек вообще думает только в крайнем случае. Когда уж вода к горлу подступит. Люди боятся хаоса.

Калле. Кончится тем, что из-за страха перед хаосом им придется смирно сидеть в подвалах разбомбленных домов под дулами эсэсовских револьверов.

Циффель. В желудке у них будет пусто, и они не смогут выйти на улицу хоронить своих детей, но зато будет царить порядок и им почти не придется думать. (Встал. У него снова появился интерес к разговору, несколько угасший во время политических рассуждений Калле.) У вас может возникнуть ложное впечатление, будто я их критикую. Совсем наоборот. Слишком напряженное мышление мучительно. Здравомыслящий человек избегает его всюду, где только это возможно. В известных мне странах, где мышление требуется в огромных масштабах, просто невозможно жить. Жить так, как я это понимаю. (Он озабоченно выпил свою кружку пива.)

Вскоре они попрощались и разошлись - каждый в свою сторону.

15

Перевод Е. Никаева.

Мышление как удовольствие. Об удовольствиях. Критика слов. Буржуазия не

обладает историческим мышлением

Калле. Любопытно, что необходимость мышления вызывает в вас, интеллигенте, такую неприязнь. При этом вы ведь ничего не имеете против своей профессии - скорее наоборот.

Циффель. Только одно: что это - профессия.

Калле. Всему виной современное развитие общества. Образовалось целое сословие, интеллигенция, которая должна заниматься мышлением и которую специально этому обучают. Она должна продавать предпринимателям свою голову, как мы продаем руки. Вы, конечно, уверены, что мыслите для всего общества; с таким же успехом и мы могли бы думать, что для всего общества производим автомобили; мы этого не думаем, мы знаем, что они для предпринимателей, а общество - черт с ним!

Циффель. По-вашему, я думаю только о себе, когда думаю, как мне продать то, чт_о_ я думаю, а то, чт_о_ я думаю, на самом деле предназначено не для меня, то есть не для общества?

Калле. Именно.

Циффель. Об американцах, намного опередивших нас в своем развитии я читал, что у них принято смотреть на мысли как на товар. В одной из ведущих газет мне встретилась такая фраза: "Главная задача президента - продать войну конгрессу и стране". Подразумевалась мысль: вступить в войну. Когда американцы ведут дискуссии по вопросам науки или искусства и хотят выразить свое одобрение, они говорят: "Идет, покупаю!" Просто у них слово "убедить" заменено более точным словом - "продать".

Калле. Понятно, что при таких обстоятельствах можно проникнуться отвращением к мышлению. Это уж никакое не удовольствие.

Циффель. Во всяком случае, мы сходимся на том, что жажда удовольствий одна из высших добродетелей. Там, где ей приходится туго или вообще в ней видят порок, - там что-то подгнило.

Калле. Удовольствие от мышления, как мы видим, основательно подорвано. Да и все удовольствия вообще. Во-первых, они слишком дороги. Чтобы только взглянуть на пейзаж, надо платить деньги, живописный вид - это прямо-таки золотое дно. Даже чтобы отправить естественную нужду, надо платить - ведь уборная и та стоит денег. В Стокгольме ко мне регулярно заходил один знакомый; я думал, ему нравится беседовать со мной, но оказалось - его привлекает моя уборная, в его собственной было слишком грязно.

Циффель. Французский поэт Вийон в одной из своих баллад, сетовал на то, что не имеет возможности прилично питаться и что из-за этого он стал не способен к любви. Об удовольствии от еды он уж и не помышлял.

Калле. А подарки? Да и все прочее, начиная с приема гостей и кончая выбором перочинного ножика для сынишки. Или, скажем, вы идете в кино. Вам должно доставить удовольствие то, что не доставило никакого удовольствия авторам фильма. Но вот что самое главное: удовольствия начисто отделены от прочей жизни. Они предназначаются только для того, чтобы человек мог отдохнуть, а затем снова приступить к тому, что удовольствия не доставляет. Вообще деньги платят лишь за то, что не доставляет удовольствия. Мне однажды пожаловалась проститутка, что какой-то клиент отказался ей платить только потому, что у нее случайно вырвался сладострастный вздох. Она спросила меня, а как при коммунизме?.. Но мы отвлеклись от темы.