Разговоры запросто

Эразмий. Раз уж я начал, выужу всё до последнего. К проповедям как ты расположен?

Гаспар. Наилучшим образом. К проповеди хожу с неменьшим благоговением, чем к божественной литургии. Но при этом выбираю, кого слушать. Есть проповедники, которых лучше не слышать вовсе. Если взойдет на кафедру один из таких или же вовсе никто не взойдет, время, отведенное на проповедь, провожу в чтении Святого писания: читаю Евангелие и Послания апостольские с толкованием Златоуста [53] , или Иеронима, или иного благочестивого и ученого толкователя.

53

Прозвище одного из святых и Отцов восточной (греческой) церкви, Иоанна (347—407 гг.). Он был блестящим проповедником и едва ли не самым замечательным среди греческих церковных писателей. Ему принадлежали комментарии на Ветхий и Новый заветы.

Эразмий. Но живое слово доходчивее.

Гаспар. Не спорю, и больше люблю не читать, а слушать, если проповедник попадется сносный. Однако ж я не считаю, что вовсе остался без проповеди, если выслушаю Хризостома или Иеронима, который говорит со мною из книги.

Эразмий. Ты прав. А исповедь тебе доставляет, радость?

Гаспар. И еще какую! Я исповедуюсь ежедневно.

Эразмий. Ежедневно?

Гаспар. Да.

Эразмий. Выходит, тебе нужно содержать собственного духовника.

Гаспар. Зачем? Я исповедуюсь тому, кто единственный поистине отпускает прегрешения, тому, у кого вся власть целиком.

Эразмий. Кому же именно?

Гаспар. Христу.

Эразмий. И, по-твоему, этого достаточно?

Гаспар. Для меня — вполне, раз было достаточно для предстоятелей церкви и принято обычаем.

Эразмий. А кого ты называешь предстоятелями церкви?

Гаспар. Пап, епископов, апостолов.

Эразмий. И среди них числишь Христа?

Гаспар. Он, бесспорно, всему возглавие и венец.

Эразмий. И создатель исповеди в нынешнем ее виде?

Гаспар, Он создатель всякого блага. А сам ли он установил тот порядок исповеди, который принят ныне в церкви, пусть разбираются богословы: я, мальчишка и неуч, довольствуюсь веским суждением старших. Во всяком случае, эта исповедь особая: Христу исповедоваться нелегко, ему лишь тогда исповедуешься, когда проникнешься ненавистью к своему, греху. И я выкладываю ему все, как есть, и горько плачу, если провинился тяжело, — лью слезы, рыдаю, кричу, взываю к его милосердию. И так до тех пор, пока не почувствую, что ощущение греха изгнано из глубин души совершенно и что на смену ему приходит какая-то ясность, бодрость — свидетельство прощения! Когда же время призывает ко священной трапезе [54] тела и крови господней, я исповедуюсь и священнику, но совсем коротко и лишь в заведомых прегрешениях или в проступках особо сомнительных. Вообще-то говоря, я не усматриваю тяжкого греха в проступке, направленном против каких бы то ни было человеческих установлений, если он не сопрягается со злобною гордыней. Скажу больше: если нет злобы, то есть злой воли, тогда и смертного греха быть не может.

54

То есть к причастию.

Эразмий. Хорошо, что ты такой богобоязненный и, однако ж, не суеверный. Мне кажется, и тут уместно помнить пословицу: не всё, не везде, не кому попало.

Гаспар. Я выбираю такого священника, которому могу доверить тайны сердца.

Эразмий. Мудро. Ведь есть немало и таких, которые бездумно разглашают услышанное в исповедальне, — это известно точно. Есть и бесстыдники, и просто несведущие, которые расспрашивают о том, что лучше бы обойти молчанием. Есть неучи и глупцы, грязные стяжатели, — не душу обращают они к тебе, но только слух, а сами не способны различить меж виною и правым деянием, ни наставить не могут, ни утешить, ни утишить. Что это так, я слышал часто и от многих, да и по собственному опыту знаю.

Гаспар. Я тоже, и даже слишком. Потому и стараюсь сыскать человека испытанного бескорыстия, образованного, положительного, сдержанного на язык.

Эразмий. Честное слово, ты счастливец, если понял это в такие юные годы!

Гаспар. И, наконец, главная моя забота — не совершать ничего такого, что было бы опасно доверить священнику.

Эразмий. Вот это всего лучше, но только можно ли уберечься?

Гаспар. Конечно, до крайности трудно, однако ж с помощью Христовой — легко. Первым делом, необходима добрая воля, и я обновляю ее в себе неукоснительно, особенно воскресными днями. Затем, по мере сил, избегаю общения с нечестивцами. Ищу дружбы с людьми безукоризненными, чтобы через такую дружбу и самому сделаться лучше.

Эразмий. Разумная — осторожность: худые речи портят добрые нравы.

Гаспар. Праздности бегу, словно чумы.

Эразмий. Не удивительно! Ведь нет такой пакости, в которой праздность не была бы наставницей. Но по нынешним нравам, если не хочешь сообщаться с дурными, надо жить в одиночестве.

Гаспар. Ты судишь небезосновательно. «Большинство скверно», — как говорил греческий мудрец [55] . Но я избираю лучших меж немногими. И нередко бывает так, что товарищ на товарища действует благотворно. В играх, подстрекающих к беспутству, я не участник; если забавляюсь, то невинно. Вежлив я со всяким, но близок только с хорошими. Если ж когда столкнусь с дурными, то либо пытаюсь исправить их осторожными увещаниями, либо зажмурюсь и терплю, а как скоро удостоверюсь, что проку от этого никакого, бегу втихомолку при первой же возможности.

55

Слова эти приписываются Бианту (VI в. до н. э.), одному из полулегендарных «семи греческих мудрецов».

Эразмий. А желание надеть капюшон прельщало когда-нибудь душу?

Гаспар. Нет, никогда, хоть и не раз меня искушали, призывая от сокрушительных волнений века сего в тихую монастырскую гавань.

Эразмий. Что я слышу? На тебя уже охотились?

Гаспар. Как только ни подступались они ко мне и к моим родителям, эти ловчие! Но я твердо положил не вступать ни в брак, ни в священнический сан, ни в монашеский чин, ни в иное любое состояние, из которого уже не смогу освободиться, — до тех пор, покуда не узнаю себя по-настоящему.

Эразмий. А когда это случится?

Гаспар. Может, и никогда. Но раньше чем по двадцать восьмому году никаких решений принимать не стану.

Эразмий. Отчего так?

Гаспар. Оттого, что повсюду слышишь, как священники, монахи и мужья оплакивают свое безрассудство, ввергнувшее их в рабство.

Эразмий. Опасливый ты человек — боишься пойматься.

Гаспар. Пока что у меня три заботы.

Эразмий. Какие?

Гаспар. Совершенствоваться в добрых нравах. Далее, если в этом не преуспею, то хотя бы хранить незапятнанною свою чистоту и доброе имя. Наконец, приобретать знания и усваивать науки, которые при любом образе жизни будут мне на пользу.

Эразмий. Значит, поэтов ты обходишь стороною?

Гаспар. Не совсем. Но читаю лишь самых целомудренных, а если и у них встретится что нескромное, бегу поскорее мимо, как некогда проплыл мимо сирен Улисс, заткнув себе уши.

Эразмий. А какого рода занятиям ты отдаешь предпочтение? Медицине, светскому или церковному праву, богословию? Ведь языки, словесность и философия ведут к любому из них одинаково [56] .

Гаспар. Я еще не делал выбора и вкушаю понемногу от каждого, чтобы ни в одном не остаться полным невеждою и чтобы, испробовав все, вернее определить, к которому именно я годен. Медицина в любых краях прокормит надежнее всего. Правоведение открывает путь к высоким званиям. А богословие мне особенно по душе, зато не по душе нравы иных богословов и мелочные их распри.

56

Эти дисциплины изучались на факультете «семи свободных искусств», или «артистическом (artes — „искусства“ по-латыни), который был как бы необходимою подготовительною ступенью по отношению к трем высшим и специальным — богословскому, юридическому, медицинскому.

Эразмий. Кто ступает так сторожко, оступится не скоро. В наши времена, когда сомнению подвергается всё без изъятия, очень многие избегают богословия, опасаясь пошатнуться в католической вере.

Гаспар. Что я читаю в священных книгах и в Символе, который зовется Апостольским [57] , тому верую непоколебимо и далее не допытываюсь. Остальное пусть обсуждают и определяют богословы, ежели им угодно. Впрочем, если что принято у христиан обычаем и не расходится впрямую со Священным писанием, я подчиняюсь, чтобы никого не ожесточать.

57

Апостольскому символу веры посвящен особый диалог — · «Исследование веры» (см. ниже).

Эразмий. Какой Фалес выучил тебя этой философии?

Гаспар. Еще совсем мальчишкою я бывал в доме у Иоанна Колета [58] , человека редкостных качеств. Ты его знаешь?

Эразмий. Еще бы! Как тебя.

Гаспар. Он и напитал нежный возраст подобными наставлениями.

Эразмий. А что, если и я последую твоим правилам, с тобою наперерыв? Ты не будешь гневаться?

Гаспар. Наоборот, полюблю тебя еще сильнее, и намного! Ты же знаешь, схожестью нравов крепнет взаимная приязнь.

58

Иоанн Колет — Джон Колет (1466—1519), английский церковный деятель и богослов, настоятель собора св. Павла в Лондоне, ближайший друг Эразма. Он основал школу при соборе и сам ею руководил. Взгляды Колета оказали решающее воздействие на весь жизненный путь Эразма; так и в этом диалоге — педагогические принципы, которые излагает Гаспар, столько же принадлежат Эразму, сколько Колету.