Размышления о жизни и счастье

Мораль самому себе

Большая часть людей удовлетворена своей жизнью. Вешаются или прыгают с балконов немногие. Более того, мы втайне гордимся своей честностью, широтой натуры, изворотливостью или богатством. Некоторые — даже внешностью.

Я же всю жизнь гордился правдолюбием. Свою правду-матку я «резал» всем близким и друзьям и потому, в конце концов, остался почти один.

Я думал, что если человеку нельзя сказать всего, что о нем думаешь, то нечего и продолжать с ним отношения. При этом мне казалось, что и сам я готов с благодарностью выслушать любую критику. Однако получалось так, что если я слышал-таки ее, отношения сами собой прекращались.

И все же гордость за свое правдолюбие сидела во мне вплоть до прошлой недели.

Мне шестьдесят два года, голова, как и борода, седая. Каким же надо быть дураком, если неписаные законы человеческого общения, благодаря которым люди до сих пор как-то существуют, надо объяснять в этом возрасте!

Своей железобетонной «правдой» я разогнал близких. Рассорился даже с другом детства.

Надо сказать, что ссорился я далеко не со всеми. Для этого «жертве» нужно было быть либо моим родственником, либо другом, но обязательно тем, кому бы я мог «открыть» свою душу. На этом основании я и сам влезал в его дела и давал «мудрые» советы. С приятелями я не ссорился. И рад бы, да не было оснований.

Моя терпеливая жена не раз предупреждала, что вечная борьба за свою субъективную правду есть обыкновенная глупость, приводящая к одиночеству, но угомонить свое гипертрофированное правдолюбие я был не в состоянии.

Каждому известно, что одиночество в старости — вещь страшная, но люди предпочитают об этом не думать. Человеку вообще кажется, что он будет жить вечно. Я как раз из таких.

Нельзя сказать, что я не люблю людей, стремлюсь к отшельничеству. Напротив, я без них жить не могу. Я сутками готов болтать о так называемом духовном багаже: творчестве, музыке, стихах или живописи. Это не только интересно, но дает мнимое ощущение внутреннего роста. Как же? Приобщаемся к прекрасному!

В такой болтовне, как после бутылки портвейна, собеседники кажутся замечательными людьми, а от собственной персоны ты просто в восторге. Итак, в последнее время, не отдавая себе отчета по старой привычке, я подыскивал жертву, в которую мог бы вонзить свои правдолюбивые зубы.

И жертва нашлась, точнее даже две.

Первой на эту роль годилась жена одного из племянников, которую я терпеть не мог. Пять лет назад я даже не пошел на их свадьбу, дабы не выглядеть лицемером в собственных глазах.

Жили они по молодости лет и нашей российской глупости довольно скандально. Но это не помешало им родить сына, которого каждый из супругов очень любил.

К малышу душой привязалась и бабушка, полюбила его наша внучатая племянница, в которой мы с женой души не чаем.

Для начала я объявил жене, что не желаю видеть в нашем доме эту особу, ибо она «невежественна и скандальна». Затем я стал готовить обвинительную речь. Надо сказать, что я не думал над ней и не записывал ее на бумажку, как это делаю сейчас. Такие речи зреют независимо от сознания, они взращиваются где-то в глубине утробы, в почках или желчном пузыре.

Однако кровожадному организму, который носит мою фамилию, показалось мало сожрать хрупкую, хотя и упрямую девчонку, и он стал искать кусок пожирнее.

И тут я вспомнил, что есть у нас подруга, которая поверила в мою «мудрость» и стала спрашивать, как ей жить. Не то, чтобы она была дурочкой, даже совсем наоборот. Она имела мужа, двух детей, заботливо их воспитывала. В семье царило согласие. Но женщина эта была любознательна, имела склонность приобщаться к чужому опыту. Видимо, она решила, что если дядя седой да еще что-то там пишет, значит, он должен быть умным, тем более, что мое красноречие убеждало ее в этом.

С этой особой мы вместе водили детей на английский. Их приходилось ждать, и у нас было время поговорить. Она задавала обычные вопросы о воспитании, просила помочь разобраться в некоторых поступках мужа. Я, польщенный вниманием, куковал во всю. По части воспитания у меня был немалый опыт: свою дочь я воспитывал так, что она даже не пригласила меня на свою свадьбу, а знание мужской психологии я черпал, общаясь, главным образом, с зеркалом. И, тем не менее, женщина мне верила, наши дети подружились, и мы стали ходить друг другу в гости.

Дружба продолжалась уже четыре года. Повода для ссоры не находилось. Однако змея, сидящая в моей утробе, просилась наружу. Я, опять же не слишком сознавая это, стал раздувать в себе неприязнь к ее мужу. К жене и детям он относился ответственно, их сын к отцу был привязан, дурных привычек мужик не имел. Так что моя задача оказалась нелегкой: надо было раздуть из мухи слона. Мухой стала его работа — он был милиционером.

Кто из нас любит милицию? И взяточники они, и хамы, и с криминалом связаны. Словом, было над чем поработать. Правда, ко мне он относился с уважением, однако копыто мое чесалось все больше. Лягнуть я собирался не его, а его доверчивую жену: слушает, понимаешь ли, мои уроки нравственности, а живет на взятки мужа! Нехорошо получается, аморально! Дети все видят, значит, вырастут моральными уродами!

Пора, пора, казалось мне, прекратить отношения с этой гадкой семьей! Пора вмешаться в их жизнь со своей «великой правдой!»

Слава Богу, что на этот раз у меня хватило ума предупредить о «готовящейся акции» собственную жену.

Сейчас, когда я анализирую процесс созревания в себе помойки, я сам себе кажусь смешным и диким. Но поворот в сознании произошел не сам по себе, а под влиянием мощного словесного «мордобоя» жены. До полтретьего ночи она мылила мою нравственную физиономию, и на этот раз, кажется, достигла успеха. Такие разговоры случались и прежде, но побеждала моя уверенность в праведности борьбы с людскими недостатками. На этот раз что-то оборвалось.

Вряд ли это произошло оттого, что умнею, скорее — старею. Начинаю понимать, что скоро, действительно, общаться будет не с кем.

Я ведь ссорюсь кроваво, «на всю жизнь». Не обличаю, так сказать, а просто бью кувалдой по темечку. Ведь слабое место, особенно раздутое правдолюбцем, всегда найдется. Шлепну, бывало, праведным посланием по голове человеку и хожу довольный — вывел субчика на чистую воду! Год хожу, два, пять, пока не начинает зреть в душе новый чирей.

И ведь даже не задумывался прежде о собственной мерзости. Праведником ходил, жил в согласии с совестью. Совесть — то, оказывается, тоже бывает в крапинку…

Ну и вмазала на этот раз мне жена! Собственно, ни ругать, ни стыдить она не умеет. Простым разговором, без всяких эпитетов, добирается до самой печенки.

— Сам посуди, — говорила она, — что ты затеял? Влезть со своим мнением, которого никто не спрашивает, сразу в две семьи. Одна из них — наши родные люди. Как бы они ни жили, знать глубину их отношений ты не можешь. На поверхности лишь пена. Они растят ребенка, любят его. Разве твои нравоучения помогут его воспитанию? А клясть тебя станут оба супруга. Но дело не только в этом. Есть бабушка, есть я, их тетка. Между нами сплетена сеть отношений, которая помогает молодым выжить, удержать семью, не оставить ребенка без отца. Разве твоя «правда» поможет в этом процессе?