Разночинец

Черт, да много этих «но», очень много.

– Твою мать… – я вслух ругнулся, сел на траву и с наслаждением пошевелил пальцами босых ног.

Гребаные сапоги! Гребаные портянки! К счастью, заворачивать я их умею. Ну… почти умею.

Но, увы, со своими туфлями пришлось безжалостно расстаться. И с брюками. С рубашкой тоже и даже с трусами. Слишком уж моя одежда отличается от нынешней моды. И фасоном и материалами. А трусы вовсе не носят. Как не спалился – бог весть. Помогло то, что во время пожара изгваздался в саже, как черт-истопник, а потом ссудили шинелькой, которой прикрывался. А окончательно выручил врач – наградил за труды праведные застиранной рубахой косовороткой, потертым пиджаком, штанами и сильно ношенными, потрескавшимися сапогами. Про картуз и бельишко забыл сказать, оные мне тоже предоставили. Так что из моего сейчас на мне ровно ничего нет. А бумажник с правами и карточками куда-то исчез еще во время пожара.

Черт, если бы кто-то меня предупредил о таком повороте судьбы, никогда не поверил бы. А может и по морде дал доброхоту.

Но случилось то что случилось, теперь я Семен Семенович Георгиев, разночинец, студент-историк, а вокруг матушка Сибирь во всем ее великолепии, де еще самого настоящего девятнадцатого века. И вдобавок ко всему, я теперь помощник фельдшера каторжного этапа, следующего в Усть-Кут. Вот, сидят, бедолаги в казенной робе, кандалах и с бритыми наполовину головами.

Первое время кручинился так, что впору вздернуться было, но потом немного пообвыкся. Выживать-то как-то надо? Вот и выживаю как могу. А точнее, плыву по течению.

– Батюшка…

Я поднял глаза и увидел перед собой, босую, сильно сутулую женщину в линялой юбке и кофточке. Честно говоря, я сначала подумал, что это дремучая старуха, но потом разглядел, что она вряд ли старше тридцати лет, просто сильно измождена.

С этапом шло много вольнопоселенцев, скорее всего, она была из их числа.

– Батюшка… – женщина всхлипнула и согнулась в поклоне, держа руки у груди. – Можыть поможешь, молю благодетеля! Грят, фершал ты…

Если честно, мне сразу захотелось свалить куда подальше, потому что меня фельдшер как из козьей жопы дудка. Но пришлось соответствовать, назвался груздем – полезай в кузов.

– Что случилось?

– Фетка мой! – зачастила баба. – Мальчонка! Напасть с ним приключилась…

– Какая напасть?

– Онемел, вот те крест! – женщина с выпученными глазами широко перекрестилась. – Рота не зарывает, токмо мычит! Вот же лихо! Помоги, молим, а мы уж расстараемся, отблагодарим.

«Ну что за напасть?..» – вздохнул я про себя и пошел за бабой к телегам поселенцев.

А когда увидел мальчонку, сильно озадачился. Он действительно не закрывал рот, трясся всем телом и тихонечко подвывал.

– Что с тобой случилось?

– Ауу-ооо…

– Иди ко мне, посмотрю.

– Неауу-у… – мальчик начал еще сильней дрожать.

– Ну? – я обернулся к бабе.

Но она только перепугано затрясла головой.

– Бегали оне! – быстро наябедничала голенастая, белобрысая девчонка. – Фетка с Ванькой, да Провка с Манькой, да мной. А Ванька пужать стал, мол медведка в кустах, а Фетка спужался, заревел да побежал, а потом рот закрыть не смог. Вот так!

Я примерно понял, что случилось, но сильно растерялся. Скорее всего, пацан с перепуга просто вывихнул челюсть. В каком-то фильме я видел, как вправляют такое, но банально боялся приступить к делу.

Пока думал, из-за телеги неожиданно появился косматый плюгавый мужичок в драной рубахе до колен и с размаху отвесил девчонке подзатыльник.

Девочка взвизгнула и убежала, а плюгавый замахал руками и заорал, брызгая слюной.

– А неча тут! Не дам ничего! Нет и все, сказал. Нет у нас ничего. Ишь что удумала лярва! По миру пустить хочешь? Бог дал бог взял…

Баба упала на колени и попыталась обнять его за ноги, но мужичок грубо отпихнул ее ногой.

– Иди отсель, фершал! Даст Бог оклемается, а не оклемается, нового спроворим… – он глумливо ощерился, показывая черные пеньки гнилых зубов.

Я оторопел. Сначала хотел просто дать плюгавому по морде, я могу, при желании, но, из врожденной интеллигентности, как всегда, замешкался.

Вот не так я представлял девятнадцатый век. Совсем не так. Где, мать их галантные кавалеры, дамы в кринолинах и шляпках, зажиточные крестьяне с добрыми мордами и вся остальная посконная, скрепная благодать? Откуда взялось это сплошное невежество и дремучесть?

Пока думал, появился мой верный соратник Ефим. Прошелестел в воздухе размашистый удар, раздался глухой стук и мужичок улетел под телегу.

– Убивец!!! – взвыла баба, но тут же заткнулась при виде кулака под носом.

– Будешь лечить мальца? – спокойно поинтересовался Ефим. – Али пошли отседова, пусть их, баламошек.

– Угу, буду, – я кивнул. – Рогожка какая-нить нужна.

Обернул пальцы тряпкой, придержал пацана второй рукой за затылок…

В общем, каким-то загадочным образом получилось. Клацнули зубы, мальчишка ошарашено уставился на меня и перестал выть.

– Как зовут-то? – я улыбнулся.

– Фетка! – тихо ответил пацан, а потом убежал радостно вопя. – Фетка, я, Феткаааа!!!

Я немного потоптался на ватных ногах, да и пошел к себе. Фершал, бля…

Дело шло к вечеру, возле полуострога густо запахло дымом и варевом, каторжники и вольнопоселенцы поставили котлы на костры. Как недавно узнал, каторжников на этапе никто не кормил, их спасало только попрошайничество. Сам я столовался вместе с начальством этапа, поэтому просто ждал пока меня позовут на ужин. Кормили не то, чтобы изысканно, но обильно и сытно. Саламата да кулеш, крупа, мука, да сало, прости господи, первые дни от такой диеты несло меня как дизентерийного, но потом обвыкся и даже во вкус вошел. Здоровая пища, мать ее, никаких глютоматов, канцерогенов и прочей современной хрени. Сам тоже вносил посильную лепту в рацион, вчера, к примеру, грибов походя набрал – белые, знатные, настоящие гиганты. Дядька Макар, казак, который кашеварил, даже удостоил меня вполне дружелюбного кивка и тут же, немытыми и не чищенными, отправил грибы в котел.

Надо сказать, конвойные казаки вели себя очень независимо, на их угрюмых, бородатых мордах прямо читалось: я казак, государев служилый, а ты кто таков будешь? Впрочем, после того как я посоветовал прикладывать к чирью на пояснице десятнику Коновалому печеную луковицу и чирий на следующее утро лопнул, ко мне начали относиться более-менее сносно.

– Извольте откушать, господин фелшар! – небрежно бросил дядька Макар, проходя мимо.

Я кивнул и встал с бревнышка.

В избе за столом сидел капитан Наумов, пожилой, кряжистый офицер, исполняющий обязанности командира Иркутской конвойной роты и поручик Северский – этапный начальник, кривоногий коротышка, с рано начавшей лысеть головой. Оба сидели в нательных рубахах, по-домашнему. На стене, на крюках, висели их портупеи, с шашками и большущими кобурами. Так-то я не военный, с оружием не дружу, но из-за увлечения компьютерными играми, давно опознал в кобурах Смит-Вессоны «русской модели». Тяжеленные и красивые револьверы.

Я тоже скинул пиджак и скромно уселся на край лавки.

Макар поставил на центр стола большую деревянную миску с дымящимся кулешом, а потом, перед каждым положил по большому сухарю и пучку черемши.

Наумов и Северский переглянулись, потом дружно глянули на Макара. Тот крякнул и выставил на стол небольшую граненую бутылку из мутного стекла.

– Ну, с Богом… – Наумов сам разлил мутноватое содержимое бутылки по деревянным стопкам. – Боже царя храни! Аминь…

Вот честно, в своей прошлой жизни, я вел почти трезвый образ жизни, ежели употреблял, то элитный коньяк в медицинских пропорциях. А тут…