Разночинец

А я развёл бурную деятельность. Поймал за рукава каких-то женщин, велел нести воды, мёда, гусиного жира и чистые тряпочки на перевязку. С последним, увы, пришлось обломаться: лоскуты, которые эти бабы принесли, годились в лучшем случае для обтирки каких-нибудь механизмов. Но тут не жаловаться надо, а грамотно использовать то, что под рукой. Мёд – отличный антисептик, убивает любую заразу нафиг. Помню, как бабушка мне самому ожоги им лечила, когда сдуру схватился за горячий утюг. Жалко, мало принесли, придётся мешать с гусиным жиром с сильным перекосом в пользу последнего. Он тоже смягчает последствия соприкосновения кожи с огнём. Ну, а вода – тут всё понятно. Раны промыть, наложить мазь и повязки, и дать детям напиться. Особенно это актуально для тех, кто отравлен дымом… Словом, скоро мне стало сильно не до продолжавшего гореть города. Мой мир скукожился до маленького пятачка на площади, где лежали приговорённые тутошней медициной люди.

Дети, взрослые, мужчины, женщины… Сюда на руках и самодельных носилках сносили всех, кто не мог передвигаться самостоятельно. Их было всё больше и больше – пожарные и добровольные спасатели продолжали продвигаться и находили пострадавших. Обожжённых, угоревших… Время от времени накатывала волна дурноты. Я ведь и сам надышался всякого нехорошего. Но сейчас, когда у меня была хоть какая-то цель – спасать людей, сколько смогу – я забыл обо всём прочем.

Но я уже не был один. Постепенно мою инициативу стали подхватывать другие люди – как правило женщины, но подходили и мужики, и солдаты, и всякие разночинцы: мол, чем помочь-то. Явился в числе прочих и Ефим. Сына он признал сразу, и, завидев, что тот дышит, только перекрестился.

– Коли надо, так поговорю с возчиками, – сказал он. – Ежели перевезти болящих куда надо, а то здесь скоро не повернуться будет. Ты только скажи, студент.

– Поговори, Ефим, – устало кивнул я, вытирая пот рукавом. И кто придумал эту моду – летом в сукно заворачиваться? – А куда их везти-то? Полгорода выгорело.

– Найдём куда… Уж прости, студент, не спросил, как звать тебя.

– Семёном зови, – ответил я, на миг удивившись, насколько легко это имя ко мне «пристало».

– А по батюшке?

– Молод я, чтоб по батюшке величали.

– Молод – не молод, а доброе дело сделал, – видимо, эффект видимой цели в жизни и Ефима исцелил от депрессии. Сразу глаза живее стали, речь чуточку глаже. – Ну, хозяин – барин. Чего привезти-то, скажи, Семён. Добуду.

Мне сразу понравилось, что не было в глазах этого человека ни угодливости, ни тупого равнодушия. Только эхо пережитой боли и благодарность. Я только сейчас как следует разглядел его внешность. Рожа простецкая, в бороде и в копоти, сам в классической крестьянской рубахе и полосатых штанах, но на ногах не онучи с лаптями, а сапоги. Городской же, типа. Работяга явно не из последних, раз в сапогах «гармошкой». Судя по давным-давно свёрнутому на сторону носу, не дурак подраться. А судя по цепкому взгляду, не удивлюсь, если имеет связи в местном криминальном мире.

Надо сказать, в моём случае это полезное знакомство. Раз уж я сюда «попал», то нужно обживаться. А это нельзя сделать без «якоря» среди местных.

Глава 3

1

— Подожгли, как есть подожгли! И поймали шайку, что маслом крыши поливала!

— Никакой шайки, это варнаки напились, и спьяну дом Вагина спалили!

— Говорю, шайка, ездють по несгорелым домам в полицию обряжены, выгоняют людей из города, а потом обчищают!

— А вот Машка сама видала, как ихний сосед Серебреников поймал у себя какого-то с пуком соломы, сдал казакам, а те враз отпустили нехристь!

— Это какая Машка? Что через дом от вас жила? Да она сбрешет, недорого возьмет! Нашли кому верить!

Обсуждение версий пожара стало самой популярной темой разговоров. О бедствии, оказывается, знающие люди предупреждали чуть не за месяц до того, но полиция вместе с людьми губернатора эти сведения от населения утаили. Хотя сам губернатор загодя уехал, и даже вывез имущество на десяти подводах. А также все деньги из сгоревших банков — Государственного, Медведниковского и Сибирского. Также среди авторов местного апокалипсиса числились поляки, китайцы, дезертиры и даже новоселы — среди рассказчиков обязательно находился обладатель знакомого, троюродный брат которого знал мужика, видевшего со спины в темноте свидетеля заговора.

При этом людей совсем не интересовало то, что в первую очередь надо было мне. Заодно с банками и Гостиным двором сгорело губернское управление с архивом. Мне теперь оставалось только дождаться, когда коллапс власти закончится, и легализоваться. Сделать это будет легко и просто. Свидетелей, что я был здесь с самого начала, куча. И это не какие-то неведомые никому босяки, а уважаемые люди — доктор Антон Герасимович Бреднев, священник Троицкой церкви отец Макарий, и даже самая настоящая дворянка, Анна Алексеевна Морошкина, вдова действительного статского советника. Все они согласны были подтвердить мою личность.

Вот только кончаться этот самый коллапс никак не хотел. За неделю я не видел ни одного, даже самого завалящего, полицейского или военного. Никто не хотел играть в МЧС. Растаскивали пожарища сами жители, из оставшихся. Потому что основная часть переместилась на острова Ангары, в Глазковское предместье, в Жилкину, на луг между городом и монастырём, на кладбище, даже в тюремный двор. Предлагали и мне, но я упрямо держался за импровизированный госпиталь, всё надеясь, что в один прекрасный миг замерцает передо мной волшебный портал, непременно разноцветный, овальной формы, в который я шагну, и вернусь в свое время.

Устроиться здесь? Я начал думать об этом, когда первый шок прошел. Поначалу мне всё казалось, что я во сне — тяжелом и дурном. Мало ли что, случайно выпил чей-то просроченный парацетамол, или консервами отравился, вот и привиделось всякое. Но каждое пробуждение на мешке соломы, который я, как и остальные, использовал вместо постели, делало предположение и диверсантах, подложивших в холодильник «Пятерочки» испорченную колбасу, всё более ничтожным.

Конечно, я сразу вспомнил образование. Историк я. Соловьев умер примерно в это время. Он отпадает. Зато есть Ключевский, сравнительно молодой, но уже знаменитый. И вот я являюсь пред его светлы очи, и заявляю: «Здрасьти, Василь Осипович! Имею кой-чего сообщить вам по части исторической науки!» Чуть заикаясь, профессор отвечает: «Нуте-с, весьма любопытно». А в ответ я... да ни фига! Не знаю я ничего такого, что светилу отечественно историографии не было бы известно. Потому что если чего и знал, то забыл. Работа с деточками, она сильно способствует выветриванию из головы всего лишнего.

Податься в секретари? Для начала придется купить букварь и грамматику для начальной школы. Я не только в ятях и твердых знаках плаваю. Когда фита пишется? А ижица? Десятичное И по каким правилам употребляется? Что, Семен Семеныч, нету ответа? Так сходите, подготовьтесь. Прописи заодно приобретите, а то почерк у вас и без стального перышка был из серии «пишу без ошибок, потому что понять никто не может».

Стать модным композитором и перепеть «Плесните колдовства в чего-то там бокала»? Так я текст не помню, про ноты знаю, что их семь, а из музыкальных инструментов хорошо играю на расческе. И где гарантия, что текст про колдовство пройдет цензурный комитет? Затмить славу Песталоцци? Если сильно захочется есть, может, я и подумаю над учительством, но точно не сейчас. Да и не знаю я особенностей современного педагогического процесса. Где тут магазин с методическими пособиями по преподаванию истории в средних классах гимназии? Сгорел в пожаре, наверное. Ни на что я не гожусь. Вообще. Выпить бы сейчас, а негде. То спиртное, что не сгорело, уже давно растащили недобрые люди.

2

Если бы не вдова статского советника, вся затея с госпиталем накрылась медным тазом. Или еще чем, что покоится сверху быстро почивших в бозе начинаний. Поначалу я на нее и внимания не обратил. Приехала вдвоем с отцом Макарием, сразу пошли к доктору. Думал, как обычно — иконки, крестики, вы тут держитесь, вдруг кто поможет, а мы за вас помолимся. Но священник не уехал, пока не поговорил со всеми, кто был способен шевелить языком, благословлял, соборовал тяжелых, а умерших велел сложить для отпевания и погребения.