Разноцветные дни

Неужели среди них был и Николай Григорьевич — этот маленький старичок с короткими мозолистыми пальцами? Конечно, тогда он тоже был молодой. Как-то не верилось!

А сколько ему еще довелось хлебнуть горя в японском плену, пока с такими же, как и он, матросами не вернулся на родину?..

И вот живой «осколочек» этой героической трагедии запросто пьет чай вместе с нами, пацанами, такими далекими от всех войн и бурь…

Через столько лет…

Перед нами была сама История.

О многом хотелось расспросить. Но я почему-то брякнул:

— А что на конце ленточки нарисовано? — и обомлел от собственной дурости.

Николай Григорьевич, однако, добродушно усмехнулся в седенькие усы.

— Был, значит, знак такой, «ер» назывался. Отменили его, как лишний, после семнадцатого года. Ничего, — продолжал он. — Наши моряки в Отечественную без него не хуже воевали, чем мы на «Варяге». Так что не в знаках, брат, дело. Верно, Андреич? — обратился старичок к отцу, вдруг озорно подмигнув.

— А… а в чем дело? — вздохнул я.

— У отца спроси, он фашистов бил, — уже серьезно ответил старик.

А отец сказал негромко, задумчиво:

— Надо родину свою крепко любить, тогда с любым врагом, с любым горем справиться можно. — И вдруг предложил: — Может, песню про «Варяга» споем? А, ребята, поддержите? А ну-ка, запевай, — обратился отец ко мне.

Я нерешительно начал:

Наверх, о товарищи, все по местам!.

Акрам и Рахмат звонкими голосами поддержали:

Последний парад наступает! Врагу не сдается наш гордый «Варяг», Пощады никто не желает!

Пели все: и отец, и Николай Григорьевич, и мама в дверях, утирая полотенцем уголки глаз.

На прощанье, набравшись храбрости, мы попросили гостя разрешить нам «хоть разочек» примерить его бескозырку.

И у меня возникло чувство, что мы тоже чуточку приобщились к Истории, что, если надо, и мы тоже не сдадимся…

ПИРАТ, КОТОРЫЙ СПАС ДЕВОЧКУ

В детстве у меня было несколько собак. И все разные.

Бобик, вопреки мирному своему имени, например, был страшно злым. Маленький, юркий, рыжий. А злости — на целую овчарку!

Он лаял на всех без разбора: на чужих и на хозяев. Бывало, весь изойдется лаем, пока не уйдешь с глаз долой.

Пищу я ему приносил в железной миске. А миску уже подталкивал на лопате: чего доброго за руку цапнет… Такой неблагодарный!

Был у меня и пес Чубук. Кличку дал ему отец. Очень уж морда напоминала курительную трубку. Кругловатая, коричневая с белым пятнышком на носу. А сам он сиял, как уголь, и шерсть вилась жесткими кольцами.

Чубук славился артистическими данными. Стоило мне запеть, как он тут же, задрав кверху голову, подтягивал: у-у-у-у! Мы даже выступали с ним на школьном концерте. Смеху в зале!.. Но однажды Чубук, как и Бобик, исчез куда-то. Я искал, спрашивал, но не нашел. Может, мальчишки увели или под колеса попал.

Плохо без собаки…

Как-то среди недели прибегают ко мне Акрам с Рахматом. «Айда на улицу, — говорят. — Там собачий ящик приехал».

Что за ящик? Никогда раньше я о таком не слыхал.

Посреди улицы стоял пыльный грузовик. Кузов его был превращен в огромную будку с дверью, закрытой на ржавый крюк. Внутри будки копошились, повизгивали, а иногда гавкали на разные голоса собаки.

Двое рослых дядек длинными палками с железными петлями, загнутыми на концах, ловили какую-то шелудивую собачонку. Со стороны это сперва выглядело забавно, как состязание на ловкость — кто кого. Но вот собачонку, визжащую, дрожащую, прижали к земле…

Акрам, глядя на это зрелище, насторожился.

— Тарзан! Тарзан! — тихонько позвал он.

В будке рыкнул пес и стал скрестись лапами о фанеру.

— Слышите? Это же мой Тарзан! — в отчаянье закричал Акрам и с ходу, подбежав к грузовику, откинул щеколду.

Свора четвероногих, почуяв свободу, тугой разношерстной волной хлынула на землю, чуть не посшибав нас с ног, и мигом растворилась по дворам и проулкам, словно капли в песок.

Вместе с собаками припустились и мы. Весь гнев здоровенных потных дядек мог обрушиться на нас.

Отсиживаясь за дувалом Юнуса-глухого, мы еще долго слышали грубую брань ловцов бездомных собак.

Наконец, грузовик зарокотал и скрылся, подняв за собой пегий хвост пыли.

— И зачем им столько собак? — вздохнув, спросил Рахмат.

— На мыло, — мрачно ответил Акрам.

Нам было грустно. Может, и Чубука моего вот так подловили. Даже злющего Бобика стало жалко.

— Но мы же спасли их, — улыбнулся Акрам. И солнце над крышами улыбалось вместе с нами.

Я возвращался домой и вдруг услышал, как под самым забором, где росла высокая сорная трава, кто-то скулит. Подошел поближе и увидел собаку. Рыжую, с темным пятном на боку. Из передней лапы ее густыми капельками падала кровь. Собака подняла голову и посмотрела на меня.

— Пират, — сказал я неожиданно для самого себя. — Айда к нам!

Еще неожиданнее было то, что собака отозвалась на случайную кличку: поднялась и, подпрыгивая на трех лапах, юркнула следом за мной в калитку.

— Это что еще за гость? — подняла брови мама.

— Пират, — представил я. — Вызволили из собачьего ящика.

— У него, наверное, блохи…

— Нет никаких блох, — и я для убедительности обнял шею собаки. — Верно, Пират?

Пес тявкнул и лизнул меня в щеку.

— Вот видишь, — обрадовался я такому взаимопониманию.

— Ну, как знаешь, — засмеялась мама и махнула рукой. — Тебе ухаживать.

Скоро рана у Пирата зажила. Пес оказался послушным и добрым, попусту не лаял, двор сторожил исправно. Хотя был обыкновенной псиной, особенной породистостью не отличался. Но однажды все-таки удивил округу. Даже прославился.

Вот как это произошло.

В воскресенье я, Акрам и Рахмат спозаранок отправились купаться на Комсомольское озеро. За нами увязался и Пират.

Я сначала прогнал его домой, но вскоре он снова очутился возле нас.

— Ладно, пусть прогуляется, — примирительно сказал Акрам.

— Конечно, — поддержал Рахмат. — Жарко, может, и ему хочется поплавать.

— Слово друзей — закон, — согласился я.

А Пират — подхалим такой! — даже лизнул мне руку.

Несмотря на раннее утро, на жарком пляже уже было много народу. Взрослые и дети купались, загорали на песочке. Иные дремали под зонтиками и простынями.

Мы, завсегдатаи, все же нашли малолюдное место. Чтобы можно было вволю побарахтаться в воде, побегать по сухому песку, приятно щекочущему щиколотки и пятки.