Разноцветные дни
Шрифт:
Я пошел с котелком за водой, а Константин за хворостом в тугаи, чтобы костер разжечь и чай вскипятить. Тихо кругом. Только вода у берега ластится, да один назойливый комарик норовит на ухо сесть — будто другого места нет!
И тут над головой я услышал свист крыльев, щебет. Даже не щебет, а голоса — будто звон сотен маленьких колокольцев.
Запрокинул голову и увидел ласточек-береговушек, огромной сетью заслонивших небо. И откуда их столько собралось!
«Сеть» то опускалась низко над Сырдарьей, то шумно взмывала к зениту, летая над тугаями. Была что-то тревожное в голосах этих
Птицы еще долго порхали над нами, пока мы пили сладкий чай с сухарями, а потом к вечеру внезапно исчезли.
Я взял удочку и хотел пойти порыбачить, но Константин остановил:
— Давай поставим палатку, а потом уж займемся рыбалкой.
— Зачем? — пожал я плечами. — Тепло. Переспим и в спальных мешках.
— Нет, — настаивал приятель. — Погода изменится. Птицы лучше нас чуют…
Установили палатку и правильно сделали. Это я понял среди ночи, когда со стороны пустыни налетел ветер. Небо враз обложило косматыми тучами. Стало холодно. Ветер с треском ломал сухие сучья в тугаях, шуршал песком, гонял по реке тугие волны, стонал. И палатка наша на берегу билась под его напором раненой птицей. Если бы не крепко забитые колышки, наверное, поднялась бы вместе с нами в небо и улетела вслед за ласточками.
Лишь перед рассветом наступило затишье. Когда мы проснулись и вышли на воздух, вся земля — поляна, деревья, кусты — сверкала и переливалась, будто облепленная поблескивающими крылышками насекомых. Это был снег. И встающее над рекой осеннее солнце — такое же светлое, как и вчера, — больно резало глаза.
Я ходил вокруг палатки и, щурясь, глазел по сторонам.
И тут на одиноком дереве на нижнем ярусе веток я вдруг увидел ласточек. Стайку из шести птиц. Наверное, не успели улететь. Я подошел поближе и обомлел. Ласточки были словно из стекла. Как игрушки на новогодней елке.
Они замерзли…
Я вспомнил вчерашний день, как не хотел сначала ставить палатку, и снова подумал о ласточках. Может, и они проявили беспечность и не полетели вместе со всеми к теплу…
И хотя снег к обеду весь растаял, мне почему-то было холодно.
ОЛЯПКА-ВОДОЛАЗ
Накануне выпал снег. Горы, сады и долины в снежном пуху. Морозец пощипывает щеки. Но, несмотря на такую погоду, мы с сыном решили прогуляться берегом Ахангарана.
Река по закрайку, где вода потише, замерзла. Сверкает тонким льдом. Только быстрину не сковал холод. Несется свинцовая вода, позванивает на перекатах ледяными брызгами.
Вдоль берега низкорослые деревья, тростники и кусты ежевики, опушенные снегом. Тихо кругом. Пустынно. Непривычно как-то слуху. Ведь летом здесь, в непроходимых зарослях, самозабвенно свистали соловьи, тюрлюлюкали дрозды, верещали майны… Над солнечной поляной на суку высокого тала звонко отсчитывала годы кукушка.
Ничего этого. Снег, снег, снег… Тишина.
И вдруг сын дергает меня за рукав:
— Смотри, папа!
На высоком округлом валуне посередине реки прыгала какая-то птичка. Серая. Очень похожая на трясогузку. И хвост держит так же лопаточкой.
Мы притаились за кустами ежевики, присели на корточки.
Да птица и не обращала на нас внимания. Она шустро бегала по камню взад-вперед и будто что-то выискивала в быстробегущих струях.Вдруг она остановилась и камушком плюхнулась в ледяную купель. Прошло довольно много времени, а птица все не показывалась.
— Утонула, — грустно сказал сын. — Пойдем!
— Подожди, сейчас она вынырнет, — успокоил я. — Это необычная птичка. Птичка-водолаз. А если точнее, то зовут ее оляпкой.
Сын недоверчиво посмотрел на валун.
И тут с подветренной стороны камня, словно по мановению доброго волшебника, вынырнула на свет оляпка. Птичка-водолаз.
И даже не отряхнулась от студеной зимней воды. Стала снова бегать по валуну.
Бр-р-р! Холодина. А она еще распевает свою песенку! Неужели ей мороз нипочем?
Да, нипочем, объяснил я сыну. Перья и пух у оляпки плотные, густые. Это ее и спасает от лютых холодов. В отличие от других птиц, например, зимородков и уток, она может подолгу быть под водой. Летом и зимой. Круглый год. Выискивает на дне реки под камушками водяных насекомых, личинок.
— Почему же мы летом не видели здесь оляпку? — спросил сын.
— Видеть-то видели, — сказал я. — Да, наверное, не обратили внимания. Летом на реке вон сколько пернатых…
Вот и выходит, что зимняя прогулка вознаградила нас еще одним добрым знакомством — с необычной птичкой. Птичкой-водолазом, которая, в отличие от других, никуда не улетает на зиму. Живет-поживает в родном краю.
БАРОМЕТР
Ходили мы, ходили по горам — полное ведерко грибов-шампиньонов набрали! Устали, конечно, очень. Присели отдохнуть под старой арчой. Ствол ее был расщеплен молнией на две половины. И от этого она казалась гигантским веером, висящим над тропой. Подует с ледяных вершин и опахнет нас хвойным ветерком. Хорошо так!
Сели мы на опавшую прошлогоднюю хвою. Теплую, мягкую. Смотрим — под нашими ногами целый муравьиный поезд движется. Причем один состав с ношей — ползет вперед, а те, что порожняком — обратно. Да споро так!
Наверное, жилище свое строят. Интересно…
Пока мы с егерем Петровичем наблюдали за маленькими работягами, сынишка его Васька лазил по склону. Искал грибы в травах. Вскоре послышался его голос:
— Скорее сюда! Сколько беляков…
«Беляками» Васька называл шампиньоны.
Пришлось оставить ведерко под арчой и спуститься к мальчишке.
Действительно, на небольшой поляне чуть ли не под каждым камнем, сверкая кремовыми шляпками, выпирали из земли грибы. Они еле уместились в вязаный Васькин берет.
Когда мы вернулись к арче, муравьев словно и след простыл.
— Интересно, куда они подевались?
Увидев мой удивленный взгляд, Петрович засуетился:
— Идемте быстрее домой. Дождь будет. Возможно, гроза.
— Какая гроза? — удивился я, оглядываясь по сторонам. Солнце в небе. Ни облачка. Ручеек бежит по саю — звяк да звяк.
— А я говорю — будет! — посерьезнел Петрович. — Муравьи лучше нас с тобой чуют погоду…
И только он это сказал, со стороны зубчатых вершин выплыла сизая туча. За ней другая, третья…