Разнотравье: повести

— Это само собой, — говорила в это время жена Костикова. — От них вся беда, от мужиков. У нас вон, через двор, Маруська с тремя осталась. Восемь лет жил да вдруг, летошний год, в аккурат ей рожать, сорвался и убег. Да к кому — к разведенке! И не загульный вроде, а вовсе очумел. Это вы верно, вся беда от мужиков… — повторила она, хотя гостья и не упоминала об этом.

Затаив дыхание, Столетов старался расслышать в тусклом голосе знакомые интонации, и ему казалось, иногда угадывал их. При словах «симпатичный следователь» его словно дернуло током. Но он боялся поверить, что женщина с тусклым голосом — его Людка, и объяснял свои фантазии тем, что думал о ней всю ночь. Вот и мерещится.

Он собрался было отойти, успокоиться, но внезапно новая мысль оглоушила его. Если это действительно Люда, значит Светлана… Он быстро подсчитал годы, сложил, вычел… Так и есть. Значит, Светлана его дочь. Так получается.

— Чепуха! — сказал он с досадой. — Вот чепуха!

Солнце все так же светило на безоблачном небе, но Столетову показалось, что стало темней. В ушах его била кровь. Неожиданно для себя он поднялся на крыльцо и вошел в избу.

В темных сенях было прохладно, пахло хомутами, мочалой. Он остановился отдышаться. За дверью сквозь плавную речь Костиковой проступал глуховатый голос:

— Есть нечего. Светка орет. Даю пустую грудь — кусается. Тоже характер. Могла ли я воспитать такого ребенка? А теперь — тем более. Девочка в такой дыре. Кругом уголовники, вроде вашего Петровича…

Дверь отворилась. В сени вышла худенькая женщина в длинном, до полу, рябеньком халате и стала босой ногой нашаривать в темноте туфли. Мокрые волосы ее были замотаны платком.

Заметив Столетова, она спросила спокойно;

— Что вы так смотрите?

— Вроде личность знакомая, — сказал он и отер пот со лба подкладкой кепки.

— Странно. Я мужчинам постоянно кого-то напоминаю.

Она кокетливо пожала плечами и, не найдя туфель, собиралась вернуться в избу.

— Я председатель колхоза, — сказал Столетов. — Правление просило вас прибыть по поводу дочери…

— Ах вот как! Это вы и есть!.. Вы думаете, вам пройдет безнаказанно?

— Что?

— Кто вам дал право издеваться над моей дочерью?

— А я ее в карты проиграл, — проговорил он медленно, не двигаясь с места.

— Как это?

— А так. — Мужчина усмехнулся. — Привык в лагерях. Там, когда денег нет, — урки на человека играют. Проиграл — обязан из человека сделать куклу.

— Какую куклу? — спросила она, пристально вглядываясь в его лицо близорукими глазами.

— Ну, пришить… убить, значит, — продолжал Столетов с шальным вызовом.

— Не может быть… — пролепетала женщина. — Какие-то грезы… Это ты, Захар?

Она подошла, тронула его морщинистую щеку.

— Какой ты стал страшный… — прошептала она. — Какой страшный…

Он печально смотрел на нее.

— Ты сразу узнал меня?

Губы его дрогнули. Он сунул руки в карманы и твердо произнес:

— Нет. По правде сказать, и сейчас не узнаю.

— Опомнись, Захар. Я Людмила.

— Ну и что?

— Как — что? Людмила Сергеевна.

Она посмотрела на него с недоумением, по-птичьи скосив голову.

— Ты… вы совсем забыли? — поправилась она.

— Чего-чего, а память у меня не отбили, — горько проговорил Столетов.

Через много лет, когда где-нибудь пахло хомутами или мочалой, Людмила Сергеевна вспоминала эту встречу, и перед ее глазами вставала одна и та же картина: темные сени, яркие щели двери, и большой, словно вылитый из чугуна, человек с руками в карманах. Именно в ту минуту Людмила Сергеевна поняла, что этот человек, как был для нее когда-то, так и остался самым дорогим на свете. Через много лет ей казалось, что, если бы она бросилась к нему, обняла, заплакала, все сложилось бы иначе. Но Людмила Сергеевна почему-то не бросилась и не заплакала. Она поджала губы и проговорила своим низким, тусклым голосом:

— Симпатичная встреча.

12

Как всегда за работой, Варя понемногу стала забываться и успокаиваться. Возле колодца посмеялась с бабами: к агрономше прибыла мать, чудная какая-то, в бархатной шапке с шариком, а ноги кривые. И еще была новость: пришла телефонограмма из области. Срочно требуют на экзамены кандидатов, выделенных на зоотехнические курсы. Наверное, это к лучшему. Теперь недолго осталось торчать на глазах у Захара Петровича.

Здесь Варю ничего не держит: белье Захара Петровича постирано — только погладить, акт на передачу поросят составлен — только подписать.

За хлопотами она совсем позабыла свои ночные муки, заботило ее совсем другое: как будет жить Захар Петрович один в пустой избе, кто его обстирает, кто пуговицу пришьет, кто накормит. В разговоры о том, что его могут снять с работы и отдать под суд, она совершенно не верила.

Вспомнив, что самовар давно вскипел, Варя бросилась в избу. Там уже сидели Зоя и участник всех ревизий, списаний и передач, «министр унутренних и наружных дел», как он себя называл, ездовой Иван Иванович.

Был он курносый, умный и хитрый, но любил придуриваться, и, особенно перед свежими людьми, изображать простачка.

— А поросят примешь по счету, — говорил Зое председатель, утираясь. — Переметь, какие твои, какие ее. — И взглянул на Варю спокойно, без всякого укора.

— Чего их перемечать? — улыбнулась Варя.

— Небось ребятишек не путаем, — подхватила пронзительным своим голосом Зоя. — Каждого поросенка, не глядя, узнаем. По визгу.

В дверь тихонько, уголком пальца, постучали. Все переглянулись. Так обыкновенно стучат старые бабки, припугивая капризных внучат лешим или кикиморой.

— Войдите! — крикнул Столетов.

— Можно побеспокоить? — спросила женщина в малиновом берете, переступая порог и вежливо поджимая губы.

Варя сразу догадалась, что это и есть городская мать агрономши.

— Так, — грубо встретил гостью Столетов. — Чего вам? — И принялся за яичницу.

— Это Светланы матушка, Захар Петрович… Проведать приехала… — объяснила Варя, конфузясь за председателя. Она обтерла тряпкой табуретку. — Садитесь… Устал он… Приходит поздно… Так и засыпает с огурцом во рту.

— Будем знакомы, — сказала гостья протяжно. — Людмила Сергеевна.

Варя смутилась чего-то, и Зойки застеснялась, и Ивана Ивановича, подала руку лопаткой. Потом пошла за занавеску, быстро скинула резиновые сапоги, застиранную юбку, старую телогрейку и надела праздничное.

— Так в чем дело? — спросил Столетов.

— Я беседовала с дочерью, — начала Людмила Сергеевна. — Она, конечно, где-то чувствует свою неправоту…

— Погодите! — прервал ее председатель. — Так вот, Зоя. Главное — тебе надо перенять от Вари ласку…