Разнотравье: повести

— Мне нужно торопиться. Если справки не будет — приму меры.

— Интересно, какие?

— Вызову родителей.

Светлана даже оступилась от изумления.

— Вызову отца! — твердо продолжал Столетов. — Судя по вашему поведению, вы находитесь еще в том возрасте, когда следует вызывать родителей.

— Мне двадцать лет, к вашему сведению.

— Это не имеет значения. Я был учителем — и чувствую, кому сколько лет. Пожалуй, только отец повлияет на вас.

— У меня нет отца.

— Тогда — мать.

— Вы что — серьезно?

Столетов бережно навернул колпачок на ручку и вышел. Светлана озадаченно посмотрела на хлопнувшую за ним дверь и неуверенно произнесла:

— Свистун!

5

Ночевал Дедюхин в избе своей родственницы, замужней племянницы Зои. Хозяева уступили ему широкую деревянную кровать с периной, а сами ушли на ночь в сарай, на сено. От жары и духоты, от кислого запаха подушек Дедюхин долго не мог заснуть, ворочался, обдумывал, кем заменять Столетова. Мало кадров в районе. И вся эта история случилась совсем не ко времени: только что было принято решение об улучшении условий молодых специалистов, пришедших в сельское хозяйство, только что обком затребовал сводку о ходе косьбы. А тут в дополнение ко всему — дикий случай с милиционером, случай, который не сегодня-завтра станет притчей во языцех.

Столетова, конечно, придется снимать. Самое малое. А когда станут снимать, припомнят, конечно, что рекомендовал его в председатели артели не кто иной, как Дедюхин… Нехорошо.

Задремал он под утро, когда мимо окон гнали стадо, и проснулся поздно.

В пустой избе было темно. Чтобы мухи не беспокоили городского гостя, Зоя закрыла ставни.

Дедюхин посидел на перине, послушал, как тукает сердце, вздохнул, натянул диагоналевые полугалифе и босиком вышел во двор.

Уходя на ферму, Зоя не позабыла о нем, позаботилась: рукомойник был полон, на гвоздочке висело чистое, глаженое полотенце.

Рукомойник был неудобный, глиняный, похожий на чайник. Он висел на проволоке, и его нужно было то и дело наклонять, чтобы из носика вытекала вода.

Сколько раз одинокий Дедюхин деликатно намекал и племяннице и ее мужу, что посодействует им перебраться в районный центр на постоянное жительство. Все-таки в городе культура, а здесь что? Глиняный рукомойник на проволоке, а больше и нет ничего. Муж подавался, но Зоя не решалась бросать родную деревню, и теперь, когда колхоз пошел в гору, уговорить ее вовсе не было возможности.

Брезгливо обходя куриный помет, Дедюхин сошел на приступочку, умылся противной тепловатой водой, покушал утрешнего молочка с черным хлебом.

Потом он побрился и смазал щеки одеколоном, который всегда возил с собой в портфеле.

Следователь уехал в город, и машина еще не вернулась.

Пришлось идти на кукурузу пешком.

Солнце жгло. И земля, и кусты, и деревья, и травка между колеями — все тосковало по дождю. Небо было белесое и пустое. На горизонте струилось плотно-прозрачное, как глицерин, марево.

Кукурузу посеяли в этих местах впервые. Жалкое зрелище представляла она. Стебли были не выше колена. Остроконечные листья обвисли и трескались вдоль волокон.

Несколько женщин, укрывшись до глаз платками, бродили с тяпками в междурядьях.

— Что делаете, бабочки? — спросил Дедюхин.

— Окучиваем, — отозвалась одна из них без охоты.

— Неужели не видите — лист сгорел, а вы окучиваете. Есть указание не окучивать, а косить.

— Нам что прикажут, то делаем.

— Где Столетов?

— Тут был… Знать, на четвертое поле поехал.

Дедюхин пошел туда, но закололо сердце, и ему пришлось передохнуть в заброшенном шалаше.

На четвертом поле кукурузу тоже косить не собирались.

Это было безобразие. Это было прямое невыполнение указаний вышестоящих организаций. Помимо того, что в создавшихся условиях, скосив остатки зеленой массы, можно спасти некоторое количество кормов, косьба кукурузы имеет и политическое значение. Если дожидаться осени — колхозники получат вместо зерна и зеленой массы труху и мусор, а тогда, в будущем году, сеять королеву полей сам господь бог их не уговорит. А если скосить сейчас — засуха все спишет, и на следующий год можно будет начать сначала.

Побродив по пустынному, занемогшему полю, Дедюхин решил искупаться.

На берегу, в тени ракиты, голые парни играли в домино. Стираные майки и штаны висели на ветках.

По черным рукам Дедюхин определил — трактористы. Неужели это те самые, которых он с таким трудом выбил для «Зари»? Неужели это ребята — комсомольцы, пообещавшие косить весь световой день, потому что за дефицитными косилками стоят в очереди десятки колхозов.

— Вы из МТС? — спросил он с детским недоумением.

Один из парней кивнул и отдуплился.

— А где косилки?

— Стоят косилки.

— Почему стоят?

— Хозяин косить не дает.

— Где он! — крикнул вдруг Дедюхин. — Почему сидите! Почему…

Возмущаясь, он обыкновенно терял верный тон и сбивался то на крик, то на слишком тихий голос.

— Мы докладывали. В МТС звонили.

— Ну и что?!

— Говорят, пишите акт.

— Ну ладно, — сказал Дедюхин.

У него снова закололо сердце.

Там, в районных кабинетах, каждый день с утра до поздней ночи заседают, ломают голову, как выправить положение, как сохранить поголовье скота, как выйти на зиму с кормами, а тут — домино. Ровно на другой планете. Будто не их касается!

В деревню он вернулся часам к шести вечера, измученный и усталый.

Там его ждала новая неожиданность.

У Лопатиных все еще гуляли.

Из открытых окон долетали звуки радиолы, пьяный смех, дробный перестук каблуков.

— Ну, это уж не в какие ворота не лезет! — сказал сам себе Дедюхин и пошел в избу.

В горнице было жарко, как в бане. Свадьбу играли второй день.

Весь цвет колхозного руководства во главе со Столетовым веселился. Столетов сидел выпивши. На шее у него висела соска.

Длинный стол был застлан дареной скатертью, и дареные тарелки из Германской Демократической Республики давно были в ходу. Видно, Любаша не отличалась бережливостью.

Захмелевшая Варя, помахивая платочком, визжала частушку. Вокруг нее плясали Юра и Любаша.

— За кем закреплено четвертое поле? — спросил Дедюхин, усаживаясь рядом со Столетовым. — Кто бригадир?

— Жених бригадир, — ухмыльнулся Столетов.

— Что же он себе позволяет? Кукурузу косить не начал?

— Вроде не собирается.