Разомкнутый круг

– Так где же князь Петр?! – опять вспомнила она, на минуту пожалев, что его нет рядом. «Как было бы здорово стать второй парой!» – размечталась Голицина и окинула взглядом Максима, прикидывая, хорошо ли он усвоил ее уроки.

В этот момент на середину свободного пространства, согласно бальному этикету, вышли хозяин с хозяйкой и стали озираться по сторонам в ожидании поддержки от других пар. Заиграли полонез, и княгиня потащила Максима в центр залы. Ноги у него стали мягче ваты: «Ну почему сразу я? Как было бы здорово очутиться сейчас в гуще боя с палашом в руках!» – размечтался Рубанов, с трудом, как ему казалось, переставляя ноги.

Со стороны же шаг его выглядел упругим, легким и пружинистым, фигура в красном вицмундире – стройной и ловкой, а побледневшее от напряжения лицо с ярко выделившейся из-за этого темной родинкой на щеке, чуть растрепавшиеся белокурые волосы и рассеянный, ни на кого в отдельности не смотрящий взгляд у многих дам вызвали вздох вожделения…

Крепко держа Максима за руку, княгиня встала за ведущей парой. Он замер в какой-то прострации и ничего не ощущал, кроме дыхания и руки партнерши. Только это дыхание и связывало его еще с жизнью. Он не слышал ни музыки, ни смеха, ни разговоров – только рука и дыхание…

И вдруг стало еще тише. «Уже невозможно тише!..» – подумал он и пошел ничего не видя за княгиней, часто дыша грудью и неосознанно улыбаясь. Первое, что он ощутил, вернувшись в реальный мир, – это подрагивающие ноги, затем различил гул голосов и услышал музыку, потом почувствовал поцелуй на щеке и нежный шепот: «Ах какой вы, право, душка!» – Уловил духи, пудру и легкий запах пряного женского пота. Голова постепенно очистилась, и он стал понимать – где он, кто он и что только сейчас совершил!..

Княгиня просто цвела от счастья. «Фурор! Настоящий фурор… Видела я, с какой завистью на меня смотрели многие дамы!»

– Господин корнет! – обратилась она к приходящему в себя Рубанову. – Доставьте мне радость, пригласите дочку моей подруги, – указала глазами, кого именно.

– Да вы что, ваше сиятельство! Совсем, что ли, с ума сошли!.. – попробовал он поднять бунт. – Да это же натуральная старуха! Ей лет восемнадцать, полагаю!..

«Хотела бы я стать такой старухой…» – мечтательно вздохнула княгиня и капризно наморщила носик.

– Ну, ради меня!.. Ну, пожалуйста… вот мазурку заиграли, а в следующий раз пригласишь, кого захочешь! – уже приказным тоном добавила она.

– Ну хорошо, мадам! – согласился Рубанов. – Где там ваша протеже?

Вблизи «протеже» оказалась очень даже ничего, и танцевала она легко и грациозно. Ее открытые до самых плеч руки были нежны и пластичны.

Затем Максим станцевал с ее матерью – графиней Страйковской. Эта дама с таким тщанием ухаживала за своим лицом, что ей не давали более тридцати, хотя было тридцать пять; а самый приятный комплимент для нее, от которого она задыхалась от удовольствия, – это если дочь называли кузиной, желательно, конечно, старшей…

Обе дамы остались без ума от корнета.

Через пару часов, когда обнаглевший и зарвавшийся Рубанов медленным шагом дефелировал по залу, высматривая очередную партнершу, он неожиданно услышал, как вельможа жаловался Аракчееву:

– Государь на бал так и не приехал, вероятно, с Михаилом Михайловичем Сперанским что-то важное для государства решают! – иронично хмыкнув, произнес он, неожиданно расстроив Аракчеева. Через четверть часа тот решительно откланялся и уехал.

Домой все трое ехали молча и в возвышенном настроении. Отчего возвысилось настроение у князя Петра, Максим мог лишь догадываться. Он не ощущал холода, а ноги его в высоких ботфортах, надетых после бала, выбивали такты вальса. Шинель он не застегнул и так и ехал до самого дома, перебирая в уме, кого бы еще из дам можно было пригласить. «Обидно то, что самые красивые – все старше меня, а с этой плоской мелочью, своими ровесницами, и танцевать-то противно… Ну ничего, через два месяца мне грянет семнадцать!»

После бала тайные надежды Рубанова не оправдались, так как княгиня не оставила его в покое, а начала обучать «хорошим манерам».

– Мадам, пощадите, у меня же насморк! – но этот вопль души был для княгини бесшумнее гласа вопиющего в пустыне, а может, она поняла его как намек…

Поднявшись из кресла, она будто случайно обронила платок…

– Ежели дама встала, то и кавалеру должно встать!..

Нехотя Максим поднялся с дивана.

– …А ежели дама обронила платок, кавалер должен, грациозно склонившись, поднять его и протянуть даме с какими-нибудь приличиствующими случаю приятными словами… Наградой за это может стать лобызание дамской ручки! Учитесь, мон шер, – опять обронила платок… И так раз десять кряду!

В последний раз она не успела принять его от корнета, понадобилось срочно выйти в столовую к шеф-повару – видимо, в ее головку неожиданно пришла какая-то гастрономическая идея, и Максим со страшным удовольствием обильно высморкался в эту ненавистную тряпицу с княжеской монограммой, сунув ее затем в карман.

Через день Рубанов начал гулко кашлять, а еще через день окончательно свалился с сильной простудой. Но отдыхал и блаженствовал в одиночестве лишь до вечера. Перед сном явилась княгиня Катерина со свертком в руке и дежурной улыбкой на лице.

– Мон шер! – произнесла она, распуская сверток. – Вам непременно следует надеть эту чудную ночную рубаху.

– А ночной колпак или дамский чепчик вы не принесли?..

– Ваши шутки в данном случае неуместны, а в этой рубахе вам будет очень покойно и удобно.

– Во-первых, в вашем доме топят жарко, и я привык спать нагишом, – сопротивлялся Максим.

– Я никогда не размышляла над тем, как вы спите, моя душа, – произнесла княгиня и свободной от рубашки рукой сбросила одеяло на пол.

Рубанов действительно лежал голым и под взглядом княгини начал извиваться ужом, стараясь прикрыться.

– А была бы на вас рубаха, то вы бы быстро закрылись! – начала напяливать на него ночную сорочку.

Максим сам натянул рубаху и затравленно взглянул на мучительницу. На миг ему показалось, будто Голицына пожалела, что он уже не голый.

– А что, «во-вторых»? – неожиданно спросила она.

– В каких, «вторых»? Ах да-а! Вдруг ночью приспичит, так ведь подол не найду, – развеселил свою госпожу.

– Это еще не все! – отсмеявшись, произнесла та. – Доктор прописал вам лекарства…

– Какой доктор? Какие лекарства? Велите подать водки с царьградским стручком, и все как рукой снимет! – раскашлялся он.

– Фу, какой вы! Вам прогреться следует… Пойду скажу Мавруше насчет грелки.

– Фу, какая вы! – передразнил княгиню. – Распорядитесь лучше, чтобы грелкой была сама Мавруша.

Голицына расцвела:

– Гадкий мальчишка! В присутствии дамы говорите такие пошлости… Кстати, благодаря насморку у вас прекрасный французский прононс, не желаете ли усовершенствовать произношение? Шучу, шучу! – успокоила собравшегося стреляться больного. – Что бы вам такое дать понюхать? – задумалась она, сморщив лобик. – Следует у лекаря проконсультироваться.