Разоритель

В отличие от чёрных храмов Справедливости, получавших плату за участие в судебных разбирательствах, белые храмы жили за счёт доброхотных даяний: согласно учению мудрецов, служение Добру предполагает бескорыстие.

– Я хочу дать несколько советов, - собрался с мыслями Сервин.
– Как вы знаете, - он выделил голосом последнее слово, - хороший совет, данный вовремя, может стоить очень дорого.

– Совет купца дороже золота, - вежливо улыбнулся Хингр. Улыбка у него была приятная, но Сервину она чем-то не понравилась. Так улыбаются люди, заранее уверенные в своём превосходстве над собеседником.

– Буду краток, - приступил Сервин.
– В последние годы вы, Хингр, как проповедник, получили большую известность. Да, известность...

– Совершенно незаслуженную, - ввернул жрец.

– Вполне заслуженную, - голос купца помимо его воли прозвучал саркастически, - ваши проповеди против наук и исследования природы воистину замечательны. Однако, я купец. И я хорошо знаю, что даже самый лучший товар продаётся только тогда, когда на него есть спрос. Это относится и к идеям. Люди охотнее слушают то, что хотят услышать...

Улыбка сошла с лица жреца. Тонкие губы вновь сжались в упрямую полоску.

– Я не берусь судить, в каких тайниках сердца вы читаете, столь удачно произнося свои речи и каждый раз попадая в цель, - Сервин сделал паузу после сложно закрученной фразы.
– Однако, так сложилось, что я могу вам сообщить кое-что о том, к чему потянутся сердца завтра.

– Вы знаете будущее?
– жрец повёл плечами, просторный белый плащ колыхнулся, на мгновение разбудив дремлющий воздух.

– Мы, купцы, должны уметь предвидеть спрос на новый товар, - Сервин сделал неопределённый жест, - и вовремя сделать запасы... Я хочу рассказать вам, запасы каких слов вам потребуются в скором будущем. Вы вольны распорядиться этим знанием как угодно. Но лучше всё же им воспользоваться, да.

Жрец нахмурился.

– Что значит - "лучше"?

– Лучше для всех, и для вас прежде всего, - Сервин стал говорить чуть быстрее и несколько суше.
– Вы получили известность благодаря проповедям об исследовании природы. Точнее, о вреде таких исследований. Скажем честно: на эти речи был спрос, причём не только у ваших постоянных слушателей... Но сейчас ситуация меняется, да, меняется. Очень, очень скоро самой распространённой темой проповедей станет нечто иное.

– И что же?
– Хингр почти не пытался скрыть недоверия.

– Беды, происходящие от тщеславия, - твёрдо сказал Сервин.
– От излишней роскоши, выставляемой напоказ. Люди будут охотно слушать проповедников, хулящих блеск и самодовольство богатых людей, и прежде всего их безумные траты на дорогие ненужные вещи, сооружения, детей. Дорогое перестанет привлекать, а кичащиеся им будут осмеяны и осуждены мнением толпы. В моду войдут скромность и простота... Подождите, - купец увидел, что Хингр порывается что-то возразить, и сделал заграждающий уста жест, подождите. Я знаю, что это всё кажется невероятным, да, и не прошу мне верить. Однако, скоро вы убедитесь в моей правоте. Так вот, когда разорятся несколько великих доминов, чьи состояния кажутся незыблемыми...

– Вы говорите очень странные вещи, - заметил Хингр, - я не знаю, что и думать о них.
– Последние слова он произнёс таким тоном, что Сервину показалось: за каждое из этих слов можно, как за оторванную подкладку, просунуть руку и дотронуться до их настоящего смысла.

– То есть вы уверены, что я мелю вздор, - купец предпочёл произнести это вслух.
– Однако, у меня есть свои источники. Я хорошо знаю доходы и расходы этих людей. Небедных, да, но всё-таки не настолько богатых, как, может быть, они думают сами.

– Есть очень большие состояния, - напомнил жрец.

– Но и они конечны, - твёрдо сказал Сервин.
– Очень скоро нас ждут громкие разорения и ещё более громкие суды, скандалы, волнения. Совет Сословия будет вынужден что-то предпринимать. Скорее всего, он примет законы против роскоши и чрезмерных трат...

– Допустим... Но каким образом можно принять закон без решения Чёрного и Белого храмов?
– в голосе жреца впервые прорезался интерес.

– Никак, - пожал плечами Сервин.
– Значит, законы будут приняты с согласия храмов. Это согласие нужно будет как-то обеспечить. Особенно это касается белых жрецов. Обосновать ограничения с точки зрения ценностей Добра... это большая задача. Но есть мудрые люди, которые не отступают перед трудностями богословия и законоведения. Особенно если эта работа оплачивается. Да, оплачивается. Я совершенно уверен, что на подобные изыскания будут выделены немалые средства. Возможно, это будет сделано... скажем так... осторожно. Да, осторожно.

Твёрдое полированное лицо Хингра не изменилось. Почти. Только в глазах что-то промелькнуло.

– И хотя я невежествен в вопросах, касающихся божественного, продолжал разматывать речь Сервин, - мне почему-то кажется, что богослов, первым обратившийся к этим важным проблемам, может стать весьма знаменитым и остаться в памяти потомков... Так или иначе, очень скоро Совет Сословия живо заинтересуется этими вопросами. Откровенно говоря, у вас есть две-три дюжины дней. Конечно, это не срок для серьёзных богословских изысканий. Но товар хорош тогда, когда на него есть спрос.

Остров Сеназа, 244-й год, 297-й день.

Суд проходил тайно, в закрытых покоях Чёрного Храма.

Мрачное помещение было намеренно лишено каких бы то ни было украшений. Исключение составляли три гермы, изображающие Аристокла Широкого, Харальда Справедливого и Сина Тёмного - мыслителей, которые глубже других проникли в сущность Справедливости.

На сей раз жреческая коллегия собралась в расширенном составе - кроме жрецов самого острова, присутствовали и гонгурцы, и даже спешно прибывшие жрецы с Рея. То же самое касалось и второй половины коллегии, Высоких Доминов из Совета Сословия: на суд собрали всех, кто оказался в пределах досягаемости.

Обвиняемый оглядел состав судилища и отметил про себя, что почти все выглядят подавленными и напуганными. Особенно несчастным казался верховный жрец Справедливости, мастер Хаом. Он был близким другом обвиняемого, и ему невыносимо было смотреть на человека, сидящего на ложе подсудимого.

Обвиняемый, впрочем, вёл себя спокойно и даже непринуждённо. Дом Сеназа умел держать лицо в любой ситуации.

Однако, когда на ораторское возвышение встал мастер Хаом, он всё-таки опустил глаза - чтобы не смущать старика.

– Обвиняемый, высокородный дом Сеназа, вы были изобличены в преступлениях против долга и клятвы Сословия Доминов, а также в имущественных злоупотреблениях, - начал Хаом. Голос его почти не дрожал, но дом Сеназа понимал, во что обходится ему показная сдержанность.
– В частности, вы уличены в неоднократных и злостных невыплатах страховых денег, в злостном же обмане пострадавших, в присвоении чужой собственности нечестным путём, а также...

– Да что там, - Сеназа махнул рукой.
– Я заранее признаю все обвинения и полагаю их справедливыми. Кроме, - ему почему-то захотелось поспорить, кроме обмана. Это было незаконное удержание чужой собственности, я это признаю. Но я не опускался до лжи. Я и в самом деле не отдал тому купцу его денег, но не обманывал его, а просто не дал никакого объяснения. Это не обман.