Разорванный круг

Я открываю дверь балкона и выхожу. Чтобы она поверила, делаю вид, будто проверяю щель между полом и стеной.

— Хорошие новости! У вас все в порядке, фру Улсен, — сообщаю я, — ваш балкон вряд ли упадет первым.

— Вряд ли? Первым? — повторяет она в ужасе.

— К тому же вы живете на первом этаже. Ха-ха! Если что-то случится, я имею в виду. Во всем надо видеть хорошую сторону!

Она хочет спросить меня о чем-то. Я кричу:

— Мне нужно проверить еще много балконов, пожалуй, я пойду короткой дорогой! — Я залезаю на перила балкона и спрыгиваю на траву. Приземление не слишком удачное. Фру Улсен смотрит мне вслед, пока я бегу к деревьям.

Там я оборачиваюсь. На десятом этаже среди отблесков света в моем окне я вижу силуэт мужчины.

В окне этажом ниже стоит Николь.

Я машу ей.

Она машет в ответ. На своем балконе фру Улсен поднимает руку и начинает медленно размахивать из стороны в сторону.

Я растворяюсь среди деревьев.

Для того чтобы запутать вражеские ракеты, запрограммированные на мое тепло, я долго мечусь по тропинкам вокруг моего дома. Весело киваю молодым мамам с колясками. Так же весело переговариваюсь с малышами, которые с изумлением рассматривают бледнолицего сумасшедшего.

Наконец я осмеливаюсь подойти к Болле. Они еще не обнаружили ее, малышку.

Сумку с ларцом я кладу на заднее сиденье. Сверху кидаю куртку.

4.

Сад у дворца в Нижнем Хольменколлене буйствует красками. На кустах цветы. Все ужасно благополучно. Даже лужайка перед домом источает самодовольство.

Несколько минут я стою на лестнице и пытаюсь все обследовать. Потом решаюсь позвонить. Когда мама открывает дверь, я вижу, что она уже порядком поддала. Макияж лежит на тонких морщинах, как шпаклевка. Глаза потяжелели от вина и транквилизаторов. Губы растрескались. Мне кажется, что сейчас у нее вид хозяйки борделя, которую только что обратила в свою веру какая-то подозрительная религиозная секта.

— Дорогой, это ты? Уже? — произносит мама.

Это не вопрос. Она чувствует приближение чего-то неотвратимого.

— Да, я. А где профессор?

— Трюгве? Ему пришлось уехать. Совершенно неожиданно.

— Куда?

— Разве это важно? Что случилось? Чем ты сейчас занимаешься? Как ты себя чувствуешь?

Вопросы так и лезут из нее. Каждый раз, когда я веду себя хоть немного иначе, мама думает, что у меня рецидив. Что санитары из клиники бегают по городу с сетью и смирительной рубашкой и ловят меня. У меня часто такое впечатление, будто она стыдится моих нервов и предпочла бы что-нибудь более реальное. Вроде рака. Инфаркта. Болезни Крейцфельта. СПИДа. Я пытался объяснить ей, что мозг, строго говоря, ничем не отличается от сердца или почек. Переплетение нервных клеток, волокон, жиров, жидкостей. Наши мысли в конечном счете могут быть сведены к химическим и электронным сигналам. Психические болезни — это разбалансировка. Но мама принадлежит к тому типу людей, которые вздрагивают, если им советуют беречь нервы. И сразу уходят. Как будто им сообщают, что сейчас отрубят голову. И тут же съедят.

Мы идем по комнате, обходим стороной персидский ковер. Входим на кухню. Пес Бройер поднимает голову и рыгает. Хвост делает два-три удара об пол. Больше этот пес ни на что не способен. Его голова опять опускается на лапы.

Я ставлю сумку с ларцом на пол. Мама вряд ли догадывается, что внутри. Тишина.

— Так ты… хотел… поговорить со мной?

Мама совершенно не умеет притворяться. Она, конечно, надеялась, что все будет благопристойно, вроде «Ой, как хорошо, что ты забежал», но интонация выдает ее волнение.

Я обдумывал похожий разговор с тех пор, как стал подростком. Так что теперь вполне готов к нему. Я отрабатывал реплики, правил их, улучшал и полировал. Пытался предвидеть мамины ответы. Но все, что я заготовил, исчезло в пучине забвения.

Я смотрю на маму. Она смотрит на меня.

Потом я просто говорю:

— Я вас застал!

Не знаю, чего она ждала от меня. Но вряд ли этого.

— Ты нас застал? — переспрашивает она, ничего не понимая.

— Когда мы ездили с палатками.

— С палатками?

Я слышу, где-то голоса и смех, которые сбивают с толку. Оказывается, в соседней комнате включено радио. Я уточняю:

— Тем летом. Тебя и профессора.

Каждое слово подобно глубинной бомбе. Проходит несколько секунд, прежде чем раздается взрыв. Она вздрагивает. Четыре раза. Каждое слово поражает свою цель в недрах ее души.

Сначала она молчит. Глаза становятся стеклянными. Мой взгляд проникает ей прямо в мозг. Она нажала клавишу rewind [52] и возвращается в прошлое. Я вижу, как фильм крутится с бешеной скоростью назад, доходит до того лета. На экране поблекшая сцена с ласками профессора.

52

Перемотка назад (англ.)

— Ты видел нас? — повторяет она еще раз, как будто ждет, что я признаюсь в дурацкой шутке. А сейчас просто валяю дурака.

Но я продолжаю смотреть на нее.

— О господи, Малыш Бьорн! О господи, дружок.

Я чувствую, как у меня начинают бегать желваки. Она глубоко вздыхает.

— Это ерунда! — восклицает она. Тон голоса холодный, отталкивающий. Можно подумать, что она сейчас оправдывается перед отцом. — Там и тогда это ничего не значило!

— Но ты ведь вышла за него замуж. Так что не совсем ерунда.

Ее взгляд становится обиженным, раздраженным.

— Это потом. Потом у нас появилось… Но в то лето… — Она ищет слово, но не находит его.

— …ты ему изменяла, — заканчиваю я.

— Мы с папой договорились. И никогда не изменяли друг другу. И папа тоже… — Она остановилась. — Если бы папа остался жив… — Слова застревают у нее в горле.

— Он был папиным другом, — продолжаю я прокурорским тоном.

Она берет мою руку, с волнением переплетает свои пальцы с моими. Я чересчур быстро отдергиваю руку.

— Вы продолжали заниматься сексом даже во время похода. Прямо на наших глазах!

— Но Малыш Бьорн! Дружочек! Мне никогда не приходило в голову, что… Я не подозревала, что… Я думала, что вы оба не…

— Ты ошиблась!

Она пожимает мою руку. Сильно.

— О боже! Малыш Бьорн… Не знаю, что и сказать. Я не знала, что ты видел. Или догадывался. Ты ведь был такой маленький.

— Я был достаточно взрослым…

— Мне так неловко. Мы с папой были откровенны. Мы говорили об этом. Время было другое, Малыш Бьорн. Другая атмосфера. Попробуй понять.

— Сомневаюсь, что папа понял бы.

Мама опускает глаза.

— Да, — соглашается она. — Если честно, я тоже не думаю, что он понял бы. Ты никогда не знал своего отца так, как знала его я. Он не всегда был… — Она с горечью отводит от меня взгляд. — Казалось, что он все держит под контролем, но в глубине души он был совсем не…

Мы смотрим друг на друга.

— Но я уверена, что он не бросился со скалы сам, — подытоживает она. — Если ты это хочешь сказать.