Разрушитель

Есть теория, что Дар со временем налагает на нефилима всё больше черт, присущих соответствующему Аспекту. Тогда Александр Несокрушимый — пожалуй, один из самых ярких примеров. Говорят, уже к средним летам эмоций в нём осталось не больше, чем в мраморной статуе. Впрочем, то, что у императора каменное сердце, не означало, что у него и каменная башка. Разум его остался холоден и твёрд, как алмаз. И отсутствие эмоций делало его только опаснее.

Вяземский остановился на ковровой дорожке, не доходя шагов десяти до поезда. Пару минут прошло в томительном ожидании. Всё это время губернатор старался держаться спокойно и уверенно, лишь изредка поворачивался в сторону фотографов, давая возможность сделать хороший кадр.

Когда на пандусе, ведущем от дверей вагона, наконец, появился Романов, толпа загудела, разразилась приветственными криками, а репортёры полностью переключились на императора.

Выглядел Несокрушимый уже давно не так, как его изображали на портретах. Грузный, с заметным усилием подволакивающий левую ногу — по слухам, она у него от ступни до самого колена уже фактически превратилась в камень. Да и в целом значительную часть его тела покрывало что-то вроде сыпи, похожей на засохшую потрескавшуюся корку грязи. Поначалу это пытались скрывать, но в последние годы эти пятна перешли уже и на открытые участки кожи — на лице, шее, на тыльной стороне ладоней.

Горькая ирония — Дар, позволяющий укреплять плоть до состояния камня и делающий императора неуязвимым на поле боя, постепенно убивал его самого. Когда окаменение всерьёз затронет мозг или внутренние органы — лишь вопрос времени. А учитывая, что за сто тридцать лет у Александра так и не появилось прямого наследника — даже какого-нибудь завалящего байстрюка — будущее империи выглядело туманным. Даже если не учитывать нависшую над ней тень большой войны. Наверное, самой большой и страшной в истории…

— Ваше Императорское Величество… — склонив голову, произнёс Вяземский и замер на несколько мгновений, пока не получил ответ.

— Доброе утро, Сергей Александрович.

Голос у Романова был под стать внешности — такой же сухой, рокочущий, царапающий слух, как шершавый камень. Рукопожатие тоже было крепким, даже чересчур. Для обычного человека наверняка было бы весьма болезненным. Да и Вяземский невольно напрягся — взгляд, которым его окинул император из-под тяжёлых неподвижных бровей, показался ему каким-то… испытующим.

Или нет? Это всё нервы. У страха глаза велики…

— Добро пожаловать в Томск. Прошу извинить за столь многолюдный приём. Знаю, вы не любитель такого. Однако не каждый день к нам приезжают такие гости…

— Ну, хоть без оркестра — и то ладно.

Фраза эта в других устах могла бы сойти за шутку, каковой, наверное, и являлась. Но не в сочетании с каменным лицом императора, губы на котором едва размыкались.

Оба развернулись, позируя для фотографов. Вяземский, натянув дежурную, чётко выверенную улыбку, невольно скользил взглядом по толпе, будто ожидая, что вот-вот откуда-нибудь из задних рядов выскочит мальчишка с жутким Даром Пересмешника.

И как он не раскусил его раньше? Не к месту вспомнилось, как он дал ему небольшой спарринг в тренировочной зоне кабинета. Поганец ведь был тогда у него в руках. В прямом смысле слова — вот в этих самых руках…

Ладони непроизвольно сжались в кулаки — крепко, до вонзившихся в кожу ногтей.

— Надеюсь, дорога вас не очень утомила, Ваше Величество? — снова попробовал он завести светскую беседу.

— Не обошлось без некоторых… неожиданностей.

— Вот как? И какого рода?

Романов промолчал и даже не взглянул на губернатора. Тот, выждав короткую паузу, продолжил, будто ничего не заметив:

— Официальный приём я запланировал на шесть часов. До сего времени я не смею вас беспокоить — можете без спешки разместиться в апартаментах в моей резиденции. Если что-то понадобится, я…

— Прохлаждаться нет времени, Сергей Александрович, — перебил его Романов. — И приём можешь отменить. Я не задержусь в Томске. Дурные вести с запада. Нужно срочно возвращаться в столицу. Думаю, к вечеру уже буду в пути.

— Весьма… досадно, — покачал головой Вяземский, с трудом скрывая облегчение. — Однако я благодарен, что вы всё же уделили время для визита.

— Я не мог поступить иначе. Здесь тоже назрели очень важные дела.

— Безусловно. Я давно хотел обсудить с вами ряд вопросов. В личном порядке. Планировал даже поездку в столицу. Но, как говорится, раз гора не идёт к Магомету…

— Что ж, вот и займёмся делом. Безотлагательно. Не соблаговолите ли проехаться со мной? Кое-что можем обсудить уже по дороге.

Романов приглашающим жестом указал на свой автомобиль, который, мягко шурша шинами, как раз подкатился ближе, встав параллельно ковровой дорожке. Задняя дверца — толстенная, похожая на сейфовую — беззвучно открылась, являя тёмное нутро салона с кроваво-красной бархатной обивкой.

— Почту за честь, Ваше Величество, — чуть помедлив, кивнул губернатор.

Собственно, что он мог ещё сказать? Это и не предложение было, а скорее приказ.

В салоне, несмотря на мягкие удобные сиденья, было неуютно и темно, как в склепе — бронированные боковые стёкла даже свет пропускают неохотно. Шум толпы тоже внутри почти не слышен, его отголоски напоминаю шуршание далекого прибоя.

По коже забегали знакомые мурашки, кончики пальцев неприятно занемели. Синь-камень. Что ж, ожидаемо. Обычная мера безопасности, когда дело касается переговоров двух нефилимов. В его поле Вяземский, наоборот, почувствовал себя даже чуть спокойнее.

Машина тронулась почти сразу же, плавно покачиваясь на рессорах. Несмотря на изрядную массу, двигалась она легко — под капотом наверняка движок повышенной мощности.

Они с императором сидели рядом, лицом по направлению движения машины. Напротив — второй ряд сидений, развернутый к ним. Освещение в той части салона выключено, но можно разглядеть смутные силуэты ещё двух пассажиров — скорее всего, телохранителей. Сидят молча и неподвижно, будто предметы мебели.

Вяземский, выглянув в окно, вздохнул, пожалев, что не захватил с собой сигару.

— Какие идут дела в губернии, Сергей Александрович? Судя по новостям, в тайге неспокойно…

— Даже до вас слухи докатились? Я думал, в столице сейчас других забот хватает…

— Хватает. Но восточные рубежи не менее важны, чем западные или южные. Особенно сейчас. Мне нужно знать, что тыл надёжно прикрыт. И способен дать то, что от него требуется.

— Я понимаю. И вы ведь знаете, что можете на меня рассчитывать.

— Однако насчёт этого всё чаще возникают вопросы.

Вяземский улыбнулся одними губами. Да уж, гибкости у Романова — ни на грош. Рубит сразу в лоб, будто топором. Если бы при его дворе не было талантливых дипломатов, Россия бы уже давно вдрызг перессорилась со всеми соседями.