Разрушитель
Шрифт:
— Шесть месяцев. Она в списке очередников на операцию, но у меня нет надежды, что ее прооперируют в этом году.
Она наблюдала, как Ник моет сушилку, затем раковину.
— Ты считаешь нас грязнулями, так?
— Боюсь, что да. Я бы сказал, удивительно, что ни одна из вас не попала в больницу с пищевым отравлением. Особенно это касается твоей матушки, когда она и без того не может похвастаться отличным здоровьем.
— У нас столько дел, — уныло пробормотала Мэгги, — а мама так страдает от боли, что ей не до мытья… или только говорит, что страдает. Иногда я думаю, она ищет предлог избежать любой уборки, потому что считает, что марать руки ниже ее достоинства. Но порой… — Девушка тяжело вздохнула. — Я содержу лошадей в идеальном порядке
Ник удивлялся, что ей хватало самообладания осуждать образ жизни матери, но не давать разъяснений по этому поводу. Он готов был съязвить, но лишь продолжил оттирать кружки, затем налил в них разбавленный отбеливатель и оставил на время.
— Именно поэтому ты перебралась в конюшни? — спросил он, поворачиваясь к Мэгги.
— Да нет же, честное слово. Если мы живем с мамой рядышком, то пускаемся в бесконечные споры. Если живем раздельно, то нет. Все очень просто. Так значительно легче.
У нее был истощенный и изнуренный вид, волосы свисали сальными прядями налицо, словно она не приближалась к душу неделями. Ничего удивительного, ведь ей пришлось такое пережить сегодня. Да еще синяки на лице от ударов Хардинга… Но Ингрем помнил ее блистательной, полной жизни девушкой с чувством юмора и искрящимися весельем глазами. Несмотря на суровую действительность сегодняшнего дня, Мэгги оставалась для него самой желанной.
Ник лениво обвел взглядом кухню:
— Если ты считаешь, что это угнетает, то попытайся пожить в приюте для бездомных недельку.
— Думаешь, мне станет лучше?
— В одной этой комнате может разместиться целая семья.
— Ты говоришь, как Ава, моя чертова невестка! — воскликнула Мэгги. — Ее послушать, так мы просто купаемся в роскоши!
— Тогда что же вы не прекратите скулить по этому поводу и не решитесь изменить все? Если немного покрасить это помещение, оно засияет, будет меньше угнетать, отплатит стократ.
— О Боже, — произнесла она ледяным тоном, — потом ты скажешь, чтобы я начала вязать. Мне не требуется терапия по принципу «помоги себе сама», Ник.
— Тогда объясни, чем поможет тебе тупое сидение и нытье по поводу разрухи. Ты не беспомощная, ведь так? Или, может быть, именно ты, а не твоя матушка думаешь, что пачкать руки — унижение?
— Краска стоит денег.
— Твоя квартира над конюшнями стоит значительно больше, — возразил он. — Ты отказываешься потратиться на дешевую краску, а между тем оплачиваешь двойные счета за газ, электричество и телефон только для того, чтобы не жить с матерью. Разве от этого жизнь станет легче, Мэгги? Это едва ли можно назвать экономически выгодным, согласись? И что же ты намерена делать, если она упадет и сломает бедро и будет приговорена к инвалидному креслу? Загляни как-нибудь между делом и посмотри, не умерла ли она от переохлаждения ночью, потому что не смогла лечь в постель самостоятельно. Или это настолько угнетает, что ты будешь полностью избегать ее?
— Я не нуждаюсь в твоих нотациях, — устало отмахнулась Мэгги. — Не твое это дело. Справляйся лучше со своими.
Он смотрел на нее, затем повернулся к раковине, промыл кружку. Повернулся к чайнику.
— Твоей матери хорошо бы выпить чашку чая. Советую положить несколько полных ложек сахара. Предлагаю и тебе сделать то же самое. Врач будет здесь к одиннадцати. — Он вытер руки о полотенце.
— Куда ты собираешься? — спросила Мэгги.
— На Голову св. Албана. Хочу попытаться установить, зачем вернулся Хардинг. У твоей матери есть пакеты для морозильной камеры?
— У нас нет морозильника. Мы не можем позволить себе его.
— Пищевая пленка?
— В ящике под раковиной.
— Можно взять?
— Думаю, да.
Мэгги с интересом наблюдала, как Ник берет рулон.
— Зачем он тебе?
— Улики. — Он пошел к двери.
Она смотрела на него уже почти с отчаянием.
— А как же мы с мамой?
Ник повернулся,
нахмурившись:— А что с тобой?
— Боже, не знаю! Ты же понимаешь, мы обе перенесли такое потрясение! Это чертов негодяй ударил меня, если ты уже забыл. Разве полиция не должна быть рядом, когда на женщин совершено нападение? Чтобы снять показания или что-то в этом духе?
— Возможно, — Ник кивнул, — но сегодня у меня выходной. Я пришел оказать дружескую помощь, а не как полицейский, и лишь слежу за Хардингом, потому что занимаюсь делом Кейт Самнер. Не беспокойся, — он успокаивающе улыбнулся, — тебе не грозит опасность, пока он в Пуле. Но звони по номеру 999, если потребуется кто-то, чтобы подержать тебя за руку.
Она свирепо посмотрела на него:
— Я хочу, чтобы его преследовали по закону, поэтому желаю сделать заявление сейчас.
— Ммм… хорошо. Но не забывай, мне нужно взять показания и у него тоже. И у тебя исчезнет желание добраться до его глотки, если он возбудит встречное дело на том основании, что пострадал из-за твоего плохого контроля за собакой. Возможно, твое слово будет против его слова. Поэтому я собираюсь вернуться на место происшествия сейчас.
Она вздохнула.
— Ты рассердился, потому что я сказала, чтобы ты занимался своими делами?
— Нисколько, — произнес Ник, исчезая в подсобном помещении. — Успокойся и отдохни.
— Ты хочешь, чтобы я сказала «прости»? — бросила она ему вслед. — Хорошо, ладно… Я устала… Я потрясена и не в лучшем настроении, но… я скажу «прости», если ты хочешь.
Но в ответ она услышала, как захлопнулась дверь.
Инспектор молчал так долго, что Уильям Самнер занервничал.
— Вот мы и подошли к этому, — повторил он. — Получается, я не мог утопить Кейт, ведь так? — От волнения у него дрожали веки, придавая ему до невозможности комичный вид. — Я так и не могу понять, почему вы преследуете меня. Сами сказали, что разыскиваете человека, имеющего лодку… Но вам известно, что ее у меня нет. Я не понимаю, почему вы освободили Стивена Хардинга, когда женщина-полицейский Гриффитс сказала, что видели, как он разговаривал с Кейт возле магазина «Теско» утром в субботу.
Констебль Сандра Гриффитс должна научиться держать рот на замке, подумал Гелбрайт с раздражением. Не то чтобы он обвинял ее. Самнер был достаточно умен, чтобы прочитать об этом между строк в газетных репортажах о «молодом артисте из Лимингтона, которого задержали для допроса» и затем оказывали давление, чтобы получить ответы.
— Очень недолго, — сказал он, — затем каждый пошел своим путем. Она после этого разговаривала еще с двумя хозяевами ларьков на рынке, Хардинга с нею не было.
— Хорошо, но я не делал этого. — Самнер моргнул. — Ну должен же быть кто-то еще, кого вы пока не нашли.
— Конечно, на ситуацию можно посмотреть и так. — Гелбрайт взял фотографию Кейт Самнер со стола. — Беда в том, что внешний вид часто бывает обманчивым. Что я хочу сказать: вот посмотрите на Кейт на этой фотографии. Видите? — Он повернул фотографию к Самнеру. — Первое впечатление — она и воды не замутит. Но чем больше узнаешь о ней, тем больше понимаешь, что все совсем не так. Позвольте рассказать, что я знаю о ней. Кейт хотела денег, и ей было все равно, как она их получит. Ваша супруга манипулировала людьми, чтобы достичь исполнения своих желаний. Она могла быть жестокой. В случае необходимости лгала. Ее целью было подняться по социальной лестнице и добиться, чтобы ее приняли в то общество, которым она восхищалась. По мере приближения к намеченным целям она была готова сыграть любую роль, которая могла потребоваться от нее, причем секс был сильнейшим оружием в ее арсенале. Единственным человеком, которым она не смогла успешно управлять, оказалась ваша мать, поэтому Кейт решила этот вопрос единственным возможным способом — ушла из-под ее влияния. — Инспектор Гелбрайт взглянул на собеседника с искренним сочувствием. — Сколько времени прошло до того, как вы поняли, что попались, Уильям?