Разряд!.. Ещё разряд!
Шрифт:
Наверное, не надо рассказывать, где разорвались снаряды? Наша общага на 1-й Победе, к счастью, не пострадала.
Скоро я понял, что совершил первую врачебную ошибку, и не только по общей хирургии, но и по пропедевтике [31] хирургических болезней зачёта не заслуживаю. Предлагать алкоголь язвеннику в стадии обострения – всё равно что больному с острым инфарктом в кардиогенном шоке дать прикурить. Между тем болезнь моего преподавателя прогрессировала, он уже лежал на койке в хирургическом отделении. Я, грешным делом, стал думать, как в случае отрицательной динамики облегчить ему уход в мир иной.
31
Пропедевтика – сокращённое изложение, вводный курс в науку, предшествующий более глубокому и детальному изучению.
Тем временем старому хирургу стало ещё хуже, о чём мне сообщили хорошие мальчики и девочки: «Костя, ты знаешь, что Хрущёв уже в реанимации?» Так, всё, надо решаться! Я купил нежирный творог и однопроцентный кефир. В реанимацию не пускают? А я работаю медбратом в реанимации (не спрашивают ведь, в какой больнице!), сейчас как раз на практике.
Хрущёв лежал в двухместной палате, с катетером в подключичной вене и капельницей, на моё появление не отреагировал – наверное, ему было уже всё равно или не узнал меня в маске. На второй койке расположился с газеткой его друг-хранитель доцент Тымчук.
– Здравствуйте, Иван Владимирович, как ваше здоровье?
– Ничего, спасибо.
Я вижу – совсем ничего ему бедному уже не светит. Допмин [32] , что ли, капается в подклюк?
– Помните, я хотел вам сдать, но вы попали в больницу?
– А, это снова вы… Принесите допуск с деканата!
– Но я сейчас на третьем, а зачёт за второй, творог нежирный и кефир одно…
– Допуск с деканата… – прохрипел дед.
– Уходите, не мучайте его! – хлопнул газеткой Тымчук.
32
Допмин – лекарственный препарат, стимулирующий деятельность сердца и поддерживающий сосудистый тонус.
Видимо, мой Хрущёв, как и его всем известный тезка, хотел умереть коммунистом. Я отпустил ситуацию, а зашедший настоящий медбрат этой реанимации прибавил допмин в капельнице.
Прошёл Новый год. Начался второй семестр третьего курса, несданный зачёт за второй курс спрятал от декана, наверное, Николай Чудотворец (я его сам просил!). В апреле было тепло, и, несмотря на прошедшую Пасху, хорошие мальчики и девочки принесли очень неблагую весть: «Костя, тебе Хрущев зачёт так и не поставил? А ты знаешь, что уже некому? Он умер!»
Как же так? Умереть, не завершив дела земные? Как ему теперь там, на небесах, а? Мне-то, мне что теперь делать?
Я понял, что ситуация вышла за пределы понимания: заканчивается второй семестр третьего курса, а у меня нет зачёта за второй семестр второго курса. Впереди экзамен по общей хирургии. Непонятно, почему на кафедре до сих пор не видят несданный зачёт, но это непременно обнаружится перед экзаменом – и что тогда? Сейчас я понимаю, что хорошие мальчики и девочки хоть и не были мне друзьями (напротив, при случае желали мне «всего хорошего»),
но декану меня не слили. Респект!Итак, диспозиция: Хрущёва (ни того, ни другого) уже нет в живых. Зачёт ставить некому. Идти в деканат можно уже только с вещами. Единственный выход – это самому себе поставить зачёт. И я был уже почти готов к этому, как вдруг… К операции я привлёк своего проверенного кореша Саню – мы работали в одной реанимации, он учился курсом старше, был опытней во всех отношениях и предложил взять в разработку двух девушек-медсестер, которые кроме работы в больнице ещё и подрабатывали лаборантками на этой злополучной кафедре хирургии. Девушки, кажется, были сестрами, поскольку походили друг на друга милыми лицами, длинными ногами и узкими талиями, обе с длинными волосами. Саня явно увлёкся своей идеей.
– Костик, давай только сразу договоримся: моя светленькая, твоя – чёрненькая, лады? Тогда тащи две бутылки шампанского, и всё будет в ажуре! Повод? Друг не сдал зачёт по хирургии, давайте же выпьем за любовь и дружбу и сами ему поставим, хороший ведь парень, а?! Где ключи от сейфа с журналами за второй курс?
– Сань, ты уже выпил, что ли?
– Нет, правда: они сегодня как раз дежурят в химии (терапии). Если ключи не отдадут, может, сами отдадутся? Попытка – не пытка. Пойдём, хоть на чай напросимся…
Короче, на чай мы напросились, но к делу без шампанского (на работе ведь!) так и не приступили. А на следующий день утром я поехал на работу, и вдруг навстречу – мой дядя Лева.
– Здрасьте, дядя Лева!
– Здравствуй, Костя! Как дела, почему не заходишь? (Так с деньгами сейчас нормально, зачем мне ваши еврейские разговоры с подтекстом?) Помощь не нужна? Мне ведь там грыжу оперировали, я всех на кафедре знаю!
– Дядя Лева, тут такое дело, надо зачёт сдать…
– Знаешь, Костя, приходи ко мне завтра вечером, проговорим.
За ужином дядя Лева сообщил: в субботу на кафедре будет женщина – Галина Васильевна, скажешь, что ты от меня, она решит твои проблемы.
Приезжаю на кафедру и – прямо с порога:
– Здравствуйте! (Эта, что ли, очкастая мымра – Галина Васильевна? Бейджиков тогда ещё не было.) Я Леушин!
– ???
– Я от Льва Иосифовича!
– ???
– Вы ему грыжу оперировали. Мне бы зачёт поста…
– Я по звонку не принимаю!
Быть не может, дядя за ужином под столом сам показывал, где вы его порезали! Я быстро прикинул, что очкастая могла и забыть, и повторил негромко, но уверенно, глядя ей в стекла -14–16 диоптрий:
– Да, конечно, но я от Льва Иосифовича!
Наверное, ей никто не звонил – и она попросту охренела от уверенности этого интеллигентного, с мягким нажимом настоящего студента, за которого даже и не звонят, потому что его дядю оперировал сам профессор, а доценты отслеживали анализы и помнят дорогого пациента Льва Иосифовича, а она просто не в теме.
– Что у вас? (Видимо, она все-таки вспомнила, как пальпировала моего дядю в паховой области!). Сперва отработка. Берите тесты!
И тут мымра ушла протирать очки, а я увидел одну из сестёр-лаборанток, у которых мы с Саней пили только чай! (Реально – я западаю на брюнеток.)
– Привет!
– Привет! Какой билет?
– Ответы есть? Давай (Мы ещё на чай придём!).
– Быстрее! (Не то что «не спеши, милый!»)
– Так, готово, не проверяй! Давай ещё два билета – сразу с ответами, разумеется!