Разрыв

Теперь я выдергиваю травинку и рву на кусочки.

– Я не думаю, что похороны остановили бы это – говорит Сесилия – Прах, что остался после кремации Дженны? Я знаю, что вероятно он ей не принадлежит. Даже если и так, то она не стала ближе из-за этого. Я знаю, что она не вернется, но все же думаю, что так и будет. Ничто не может заставить ее исчезнуть. Мы знаем, что такое смерть, практически при рождении и пока мы живем, мы как-то странно это отрицаем.

Она права. Я ненавижу, когда кто-либо настолько молодой, может быть так близок к смерти. В конце концов, Мадам находит нас. Ее глаза покраснели, толстые слои макияжа поплыли, оставляя следы на ее щеках.

– Я договорилась с Джаредом, чтобы он отвез вас в безопасное место – говорит она.

Джаред - телохранитель, который помог Габриэлю и мне сбежать в первый раз. Она становится на колени передо мной и берет мои щеки в руки. Я застигнута врасплох, когда она наклоняется и целует меня в лоб, оставляя на нем слой помады, я ее чувствую.

– Я освобождаю тебя, мой маленький попугайчик – говорит она – Иди и насладись оставшейся жизнью.

Джаред не такой, каким я видела его в последний раз. Он почему-то не кажется настолько высоким и угрожающим. Хотя в последний раз, когда я была у Мадам, я была под воздействием наркотиков, что не понятно, как я могу вообще, что-то помнить об этом месте.

Рукава его рубашки оторваны, и я вижу шрам, куда попала пуля. Ржавый белый автомобиль работает в холостую рядом с нами. Его окна тонированы черным.

– Вези их к северному объединению – говорит Мадам – Проследи, чтобы они были накормлены, и у них была возможность отдохнуть. Не останавливайся ни для кого. Вся страна ищет их.

Она гладит лопатки Сесилии с такой силой, что она спотыкается.

– Это хорошо, что вы были пойманы здесь, где люди думают, что вы у меня. Они знают, что лучше не прятать тебя от меня. Я владею этим местом, Златовласка. Я же говорила тебе.

Она как-то говорила мне это, но я не могу понять, было ли это правдой, или это были бредни сумасшедшей женщины, которая слишком много курит, и постоянно видит во всех шпионов.

– Верните нам обратно наш автомобиль – говорит Сесилия.

– Считайте, что его уже давно нет – говорит Мадам – Я уверена, что стервятники забрали его себе, а если нет, то они даже глупее, чем я думала, что не представляется возможным.

Линден смотрит на землю. Он больше не говорил об отце. Он вообще ничего не говорит, кроме слова «Спасибо». Когда мы садимся на заднее сидение автомобиля, Мадам жмет мне руку. Она смотрит на меня, и я могу видеть каждую морщинку на ее лице. Теперь я замечаю, что неоново-розовый цвет её помады не скрывает тонких губ. Я вижу всю боль, которую она когда либо чувствовала в ее семьдесят с лишним лет.

– Когда моя Роуз умирала – говорит она – скажи мне, пожалуйста, она была красивой?

Мадам одержима красотой. И Роуз тоже. Я помню, как она выглядела, когда томилась на кровати или на диване, макияж всегда скрывал ее болезнь, ее волосы всегда были причесаны и очень красивы. Мне даже не приходится врать.

– Она была прекрасна – говорю я.

Я не могу сказать облегчило ли это ее боль или усилило ее, но Мадам берет мою руку и трясет ее в благодарность:

– Спасибо – говорит она.

Глава 17

Как только мы отъехали от карнавала Мадам, Джаред встречает мой взгляд в зеркале заднего вида и спрашивает:

– Мэдди?

– Она в безопасности – говорю я.

Он оглядывается на дорогу. Сесилия сидит между Линденом и мной. Она теребит рубашку руками, и я знаю, что она хочет прикоснуться к мужу, но она так же знает, как и я, что он недостижим сейчас. Неистовый карнавал Мадам дал ему более болезненные открытия о его отце. Я не знаю, что будет, когда Вон появится, чтобы нас забрать. Я не могу вообразить, какую месть придумает Мадам для человека, который забрал ее единственного ребенка.

Мы едим уже несколько миль, прежде чем Сесилия, слишком беспокойная, чтобы оставаться тихой, спрашивает:

– Она сказала, чтобы вы отвезли нас к северному объединению. А что такое объединение?

– Мадам курирует весь этот район на протяжении тридцатимильной зоны – говорит Джаред – Ее бизнес приносит так много денег, что она смогла построить другие, более маленькие алые районы поблизости. Она называет их объединениями.

Его тон не имеет привычной грубости, и я не удивляюсь, возможно, потому, что он видит в Сесилии ребенка. Он всегда проявлял терпение к детям, что работали как рабы на карнавале.

– Как долго мы пробудем здесь? – спрашивает Сесилия.

– Пока я не скажу – говорит Джаред.

– Без обид – говорит Сесилия – Но почему ты должен быть нашим боссом?

Он смеется.

– Я никому не начальник – говорит он – Мадам босс. И я знаю одно, если она хочет, чтобы все было сделано определенным образом, значит, тому есть причина.

Линден смотрит на океан, проносящийся за окном. Он думает об ужасных вещах: я вижу отражение его глаз, и даже не узнаю его.

Северное объединение не так грандиозно, как карнавал Мадам. Оно так же состоит в основном из палаток. Хотя, они не всех цветов радуги, в основном преобладает коричневый цвет. Мы останавливаемся у высокой проволочной ограды, и когда Джаред опускает стекло, чтобы поговорить с вооруженными охранниками, я слышу гудение электричества. У Мадам любовь к электрическим заборам: Габриэля и меня это почти не убило, когда мы бежали с карнавала. Охранники – мальчики нового поколения, с грязными детскими лицами. Они нажимают на кнопку и когда открываются ворота, Джаред продолжает движение. Все еще светло и этим объясняется отсутствие работающих девочек. Хотя я вижу некоторых из них, они стирают одежду в старой ванной, в которую вставлен старый шланг. Я до сих пор чувствую мускусный запах духов Мадам. И нет достопримечательностей карнавала, хотя есть гирлянды украшающие палатки и яркие фонарики качаются на проводах, которые образуют ажурные узоры над головой. Такая же модернизация старого алого района: Мадам действительно ценитель атмосферы. Джаред останавливает машину.

– Все, приехали – говорит он – Самое время для ужина.

Нас ведут в зеленую палатку, в которой есть соответствующий зеленый коврик для пола и большие коробки, заменяющие столы. С обитыми краями, коробки рекламируют апельсины, и я помню, как Роуз рассказывала о своем, владеющем апельсиновыми рощами, отце. Интересно насколько богатым он был, и каким влиятельным: может, рощи для него были, как хобби, когда уму нужно было отдохнуть от спасения жизней? И тогда более злая часть меня задается вопросом, что если Вон убил его не только с целью украсть его дочь, но и с тем, чтобы избавится от конкуренции. Вон хочет найти лекарство, но принял бы он то, что если бы кто-то другой нашел его быстрее?

Джаред приносит нам миски с овсянкой, на которые я смотрю настороженно.

– Там ничего нет – говорит Джаред – Посмотри, видишь?

Он берет ложку из моей миски, и кладет себе в рот добротный кусок, даже слизывает с обеих сторон, прежде чем положить ее обратно. Я смотрю, как она погружается в овсянку. Сесилия убирает ее и держит между большим и указательным пальцем, прежде чем кладет ее на коробку.

– Ты можешь взять мою ложку – говорит она мне.

– В нескольких ярдах слева есть туалеты, если вам нужно – говорит Джаред – Я собираюсь пойти разыскать радио.

Как только он уходит, Сесилия снова открывает сотовый телефон.

– Ничего? – спрашиваю я.

– Ничего – говорит она расстроенно. – И батарея скоро сядет. – Она переводит внимание на Линдена, который угрюмо уставился в свою тарелку. – Пожалуйста, постарайся хоть что-нибудь съесть.

Он будто не слышит ее.

– Сесилия – бормочу я – Он сам решит.

Он ест совсем немного, просто потому, что она наблюдает за ним. Она единственная жена, которая у него есть, он должен ценить ее, потому как, их время вместе закончится, и они не смогут нормально попрощаться, только пустые руки и тоска по большему количеству времени.