Разум и чувства и гады морские

Не успели они сесть после завтрака за общий рабочий стол, как Марианне принесли письмо. Она молниеносно выхватила его у лакея и, смертельно побледнев, выбежала из комнаты. Элинор поняла, что это ответ Уиллоби, и сердце ее так сжалось от боли, что она едва усидела прямо, боясь, как бы миссис Дженнингс не заметила дрожь, которую она никак не могла унять. Но миссис Дженнингс, увлеченная ее подробным пересказом вчерашнего происшествия в Гидра-Зед, заметила лишь, что Марианна получила письмо от Уиллоби, что показалось ей прекрасным поводом для шутки, каковым она и воспользовалась, выразив надежду, что содержание письма придется девушке по вкусу.

— Право, ни разу в жизни не видела такой влюбленной девицы! А уж мои-то дочки каких только глупостей в свое время не вытворяли, то им принца подавай, то шамана, но потом приехал сэр Джон и всех нас уволок в своих мешках. — Тут она рассмеялась, затем с улыбкой вздохнула и вернулась к Марианне: — Как переменилась мисс Марианна! От всего сердца надеюсь, что он недолго будет ее мучить, на нее больно смотреть, такая она несчастная и спавшая с лица. Когда же они поженятся?

Элинор, сейчас менее всего желавшая что-либо обсуждать, все же заставила себя ответить:

— Неужели, сударыня, вы и в самом деле убедили себя, что моя сестра помолвлена с мистером Уиллоби? Я думала, вы шутите, но вы задали ваш вопрос со всей серьезностью. Позвольте вас заверить, я бы крайне изумилась, если бы узнала, что они собираются пожениться. Пожалуй, скажи вы мне вчера, что омары восстанут из бассейна и попытаются истребить всю публику, тогда я удивилась бы больше, но сегодня — другое дело.

— Ай-ай-ай, мисс Дэшвуд! Как можно так говорить? Разве мы все не знаем, что они — идеальная пара, что они влюбились друг в друга при первой же встрече? Не они ли в Девоншире день за днем и с утра до ночи плясали джигу и распевали матросские песни? И не затем ли приехала ваша сестра на Станцию, чтобы купить подвенечное платье в лучшем магазине на Торговой набережной? Нет-нет, не убеждайте меня. Лишь оттого, что вы такая скрытница, вам кажется, что никто вокруг ни о чем не догадывается, — но нет! Вся Станция уже знает о помолвке. Я твержу о ней каждому встречному, и Шарлотта тоже.

— Право, сударыня, — сурово сказала Элинор, — вы ошибаетесь. И, распространяя эти ложные слухи, вы никому не делаете добра.

Миссис Дженнингс лишь снова рассмеялась, но Элинор была не в силах продолжать эту беседу, и к тому же ей не терпелось узнать, что написал Уиллоби. Поэтому она поспешила наверх, где обнаружила Марианну распростертой на кровати и задыхающейся от рыданий. В руках она держала письмо, вокруг лежали еще два-три. Элинор молча села рядом, взяла сестру за руку и несколько раз поцеловала ее, затем разрыдалась, и поначалу ее слезы были почти такими же бурными, как слезы Марианны. Та, не в состоянии произнести ни слова, протянула сестре все письма и закрыла лицо платком, едва не крича от боли. Из-за стекла купола за ней безжалостно наблюдал косяк мелкой рыбешки. Элинор не спускала с нее глаз, пока приступ отчаяния не утих, затем решительно взялась за письмо Уиллоби.

Бонд-канал, январь

Милостивая государыня,

Только что я имел честь получить Ваше письмо и умоляю Вас принять за него мою искреннюю благодарность. Полагаю, Вы с сестрой остались невредимы во вчерашнем восстании ракообразных и благополучно вернулись в ваш отсек. Я чрезвычайно огорчен, если что-то в моем вчерашнем поведении не снискало Вашего одобрения; к сожалению, если я и должен был предоставить Вам защиту от неминуемой опасности, всеобщая паника помешала мне это сделать. Мое былое знакомство с Вашим семейством на островах Девоншира я всегда буду вспоминать с величайшим удовольствием. Ко всей Вашей семье я испытываю безграничное уважение, но если по неосторожности я дал повод предположить более сильные чувства, чем я испытывал или намеревался выразить, могу лишь укорить себя за то, что был недостаточно осторожен в изъявлении этого уважения. Когда Вы узнаете, что мое сердце давно отдано другой и, надеюсь, очень скоро мои чаяния исполнятся, Вы согласитесь, что я и не мог подразумевать ничего большего. Я нашел свое сокровище и намереваюсь его выкопать. С величайшим сожалением подчиняюсь Вашему требованию и возвращаю Ваши письма, которыми Вы меня удостоили, а также локон, которым столь меня обязали.

С глубочайшим почтением, ваш покорнейший слуга,

Джон Уиллоби

Нетрудно вообразить, с каким возмущением читала это письмо мисс Дэшвуд. Зная наверное, что оно окончательно подтвердит разрыв, она не могла и подумать, что оно будет написано в подобном тоне; не предполагала она и что Уиллоби мог оказаться так далек от благородства чувств и деликатности, так далек от обычной порядочности, чтобы составить столь беззастенчиво жестокое послание, отрицающее не только собственное вероломство, но и существование какого бы то ни было чувства, — письмо, каждая строка которого была оскорблением и которое не оставляло сомнений, что его автор — бессердечный негодяй.

Некоторое время она в возмущении молчала, затем перечитала письмо снова и снова; но каждый раз ее отвращение к его автору только усиливалось. Она не смела заговорить, боясь выдать, что считает этот разрыв не утратой единственно возможного счастья, но спасением от страшнейшего из зол, и тем самым еще сильнее ранить Марианну. Навсегда связать свою жизнь с подобным человеком было худшим проклятием, чем то, что постигло полковника Брендона, расторжение подобной помолвки — равнозначно в одночасье снятому проклятию.

Услышав за окном всплеск весел, Элинор подошла посмотреть, кто мог приехать в такое неприлично раннее время, и с изумлением увидела, как запрягают лебедями гондолу миссис Дженнингс, хотя это было приказано сделать к часу. Не надеясь утешить Марианну, но и не желая оставлять ее одну, Элинор поспешила к миссис Дженнингс сообщить, что не сможет ее сопровождать, поскольку Марианне нездоровится. Элинор сослалась на газовую эмболию — самый правдоподобный предлог, — во что миссис Дженнингс ни на секунду не поверила, но добросердечно приняла ее извинения. Проводив ее, Элинор вернулась к сестре, пытавшейся встать с кровати, как раз вовремя, чтобы помешать ей упасть на пол — от нехватки сна и недоедания у нее кружилась голова.

Стакан теплой воды, смешанной с винным порошком, который принесла ей Элинор, привел Марианну в чувство, и она смогла наконец выразить, как благодарна сестре за заботу.

— Бедняжка Элинор! — воскликнула она. — Как я тебя расстроила!

— Я лишь хочу хоть как-то тебя утешить.

— Ах, Элинор, я так несчастна! — только и смогла ответить Марианна и снова захлебнулась слезами.

В эту самую минуту весь косяк безмолвно наблюдавшей за Марианной мелкой рыбешки одним махом проглотил проплывавший мимо марлин.

— Держи себя в руках, милая Марианна! Подумай о матушке, подумай, какие муки причинят ей твои страдания. Ты должна держать себя в руках хотя бы ради нее.

— Я не могу, не могу! Оставь, оставь меня, если я так тебя огорчаю! Покинь, забудь меня! Убей, утопи меня во всепожирающем океане! Пусть мои кости окаменеют и обрастут кораллами! Ах, счастливая Элинор, тебе не понять, как я страдаю!

— Неужели тебе ни в чем нет отрады? Неужели у тебя нет друзей? И такова ли твоя потеря, что тебя ничто не утешит? Как бы ты ни страдала сейчас, подумай, что было бы, если бы все открылось позже, если бы твоя помолвка длилась и длилась многие месяцы, прежде чем он вздумал бы порвать ее! Каждый лишний день ложной в нем уверенности сделал бы удар еще сильнее.

— Помолвка! — вскричала Марианна. — Мы не были помолвлены.

— Не были помолвлены?!

— Он не такой негодяй, каким ты его считаешь. Он не давал мне слова.

— Но он признавался тебе в любви!

— Да… нет… никогда. Каждый день это подразумевалось, но ни разу он не сказал этого прямо. Иногда мне казалось, что да… но нет, он ни разу мне не признался.

— И все же ты писала ему?

— Да! Что в этом плохого после всего, что было? Элинор взяла три оставшихся письма и прочитала их. Первое, сообщавшее об их прибытии, гласило: