Разум и чувства и гады морские

Спокойное и вежливое безразличие леди Мидлтон на самом деле проистекало из того, что она всецело была поглощена новым планом побега на родные острова. Несколько недель назад на заброшенном складе в северо-западном секторе Станции она обнаружила ветхую, но все еще годную к погружениям одноместную субмарину. С большим трудом перетащив эту железную глыбу в свой отсек, она спрятала ее за ящиками винных и прочих порошков. Каждую ночь, когда сэр Джон удалялся в спальню, леди Мидлтон забиралась в кабину субмарины и изучала рычаги и кнопки, пытаясь разобрать, что есть что, и мечтая однажды покинуть Станцию и вернуться домой.

Пока остальные донимали Элинор своим бесконечным возмущением, леди Мидлтон обдумывала строение двигательной установки или планировала свой маршрут. Ее явное безразличие к происходящему бальзамом проливалось на сердце Элинор, утомленной докучливой добротой остальных. Ей было приятно знать, что есть кто-то, кто не будет ни сопереживать, ни справляться о здоровье Марианны.

— Глубина погружения… — пробормотала однажды леди Мидлтон, когда они остались наедине. — Это тоже надо обдумать…

А когда Элинор сказала: «Простите?» — лишь надменно, загадочно улыбнулась и отошла прочь.

В начале февраля — не прошло еще и двух недель с тех пор, как доставили письмо Уиллоби — Элинор пришлось взять на себя тяжкую обязанность известить сестру о том, что он женат: свадьба завершилась великолепным раутом, с которого новобрачные удалились в изящном сорокапятифутовом ялике и, что самое ужасное, лейтмотивом раута были моряки, потерпевшие кораблекрушение. Марианна выслушала известия с упрямым спокойствием и поначалу не пролила не слезинки, но вскоре слезы хлынули вопреки ее желанию, и до самого вечера она пребывала в состоянии ничуть не менее прискорбном, чем в тот день, когда получила злосчастное письмо.

Чета Уиллоби покинула Станцию сразу после свадьбы, и в душе Элинор зародилась надежда, что Марианна опять начнет выходить с ней в свет, посещать подводные увеселения Станции и прибрежные магазинчики на Торговой набережной.

Тогда же им нанесли визит недавно погрузившиеся сестры Стил, которые были всеми приняты с искренней сердечностью. Лишь Элинор не была рада их видеть, не в последнюю очередь оттого, что стоило ей встретиться взглядом с Люси Стил, как она почувствовала, будто острый кинжал кромсает ее изнутри, а сознание погружается во тьму. Ей с трудом удалось овладеть собой.

— Полагаю, мисс Дэшвуд, когда погрузятся ваши брат и сестра, вы останетесь погостить у них, — сказала Люси.

— Не думаю, — ответила Элинор.

— Ах, что вы, ну как же иначе! И как мило со стороны миссис Дэшвуд отпустить вас одних так надолго!

— Надолго?! — вмешалась миссис Дженнингс. — Да они едва приехали!

Люси замолчала. Элинор закрыла глаза, чтобы сосредоточиться, и вновь почувствовала мучительную боль и увидела символ… все тот же символ, пятиконечную звезду, возникшую перед ее мысленным взором.

Что бы это могло значить? Голова у Элинор раскалывалась от боли, а кругом продолжался обмен любезностями. Почему снова и снова в присутствии сестер Стил ей являлся все тот же символ, всегда сопровождаемый невыносимой болью? Элинор решила посоветоваться с полковником Брендоном, который во многих вопросах проявлял удивительную мудрость, но тут же припомнила печальный рассказ о его семье и решила: полковник и так достаточно несчастен, не стоит тревожить его еще больше.

— Жаль, что нам нельзя повидать вашу сестрицу, — сказала Анна Стил. (Марианна покинула гостиную, когда объявили их прибытие.)

— Вы очень добры, — ответила Элинор, благодарная за внимание, вернувшее ее к действительности и отвлекшее от пятиконечного многогранника, угрожающе повисшего перед глазами. — Марианна тоже очень расстроится, что лишилась возможности повидаться с вами, но в последнее время ее измучили мигрени, и общество ей чрезвычайно вредно.

— Ай-ай, какая жалость! Но мы с Люси ее старые подруги! Я уверена, что мы бы ее не утомили. Конечно, мы будем вести себя тише, чем ведро мидий!

— И пахнуть гораздо меньше, — торопливо вставила Люси.

С изысканной вежливостью Элинор отклонила это предложение. Марианна, скорее всего, прилегла или в домашнем платье, она не сможет к ним спуститься.

Глава 33

В ту ночь Марианна спала плохо, ее мучили тревожные сны. Они снова жили в Норленде, и Уиллоби жил там же. Она прогуливалась с ним по пляжу, рядом радостно прыгал Месье Пьер. Остановившись, они посмотрели друг другу в глаза. Уиллоби нежно протянул ей руку — он снова стал собой, каким был в Бартон-коттедже. Но, взяв его за руку и ласково прижав ее к лицу, Марианна поняла, что это уже не рука, а извивающееся фиолетовое щупальце осьминога, и щупальце это зажимает ей рот. Задыхаясь, Марианна проснулась в слезах.

Элинор тоже мучили кошмары. Чудовищная пятиконечная фигура, переливавшаяся иссиня-фиолетовым и кроваво-красным, оживала перед ней, танцевала перед ее взором, пульсировала и вибрировала.

Вскоре после полуночи она внезапно проснулась; все ее тело дрожало, лоб был покрыт испариной. До самого утра Элинор вглядывалась в чернильные глубины за стеклом купола. Она не сомневалась, что видения имели целью не только напугать ее, они были предупреждением — но о чем? О вероломстве Уиллоби? Но как поздно в таком случае пришло это предупреждение!

Тусклое свечение проплывавшего большерота высветило крошечную трещинку в стекле — в том самом месте, где в него стучалась рыба-меч. Все еще встревоженная дурными предзнаменованиями сна и измученная сопровождавшей их болью, Элинор еле успела различить паутинку трещин, когда большерот отправился на охоту за незадачливой стайкой копепод и море снова погрузилось во тьму.

Едва рассветные лучи дотянулись с небес в морские глубины, раздался гудок, достаточно громкий, чтобы разбудить всю станцию. Этот сигнал означал, что пойманы водяные и что вскоре подозреваемых приведут на Набережную Правосудия для испытания и, буде обвинение подтвердится, казнят рыбным ножом.

Марианна вначале сопротивлялась, но в конце концов поддалась на уговоры сестры и согласилась пойти вместе с ней и миссис Дженнингс посмотреть на церемонию. Руководил ею сэр Джон как уважаемый светом старец и знаток водного мира. Постепенно на набережной собралась толпа; многие наставили на происходящее лорнеты и театральные бинокли. Сэр Джон выстроил семерых дрожащих от ужаса подозреваемых у кромки воды. Сурово нахмурив брови, он указал на первого в шеренге. Его схватили трое станционных смотрителей и накрепко замотали в прочную сеть, как крупного марлина, коим он, в определенном смысле, вполне мог оказаться. Затем сэр Джон решительно поднял закричавшего от ужаса несчастного и, крякнув от усилия, швырнул его в воду.