Разведчик, штрафник, смертник. Солдат Великой Отечественной

Тогдашние российские законы были весьма суровы, а если сказать честно, то откровенно жестоки. Невзирая на сложившиеся обстоятельства, любой человек, попавший в плен к врагу, автоматически считался предателем Родины. Недремлющее око партии — НКВД, в то время исповедовало главный принцип: «Бей своих, чтобы чужие боялись!» Поэтому особисты разных мастей черными воронами слетелись со всех фронтов и приграничных областей СССР. Ни минуты не медля, заплечных дел мастера рьяно принялись за вполне привычное и горячо любимое дело.

Изнурительные многочасовые допросы велись без каких-либо перерывов — и днем и ночью. Каждые несколько часов уставшие дознаватели менялись, а измученные узники оставались на своем месте. Скованные наручниками люди неподвижно сидели на табуретах, намертво привинченных к полу. Не имея возможности передохнуть, они безостановочно отвечали на одни и те же вопросы: «Где и как попал в плен? Почему не застрелился? Почему не бежал из лагеря?»

Впрочем, слова подследственных мало интересовали вертухаев. Все заключенные были для них на одно лицо, и никакие оправдания не принимались в расчет. Раз оказался на захваченной немцами территории, значит, являешься врагом народа и предателем Родины. Выходит, что тебе прямая дорога — в небезызвестный и приснопамятный ГУЛАГ. Будешь валить лес в далекой Сибири.

Как и все интернированные, Григорий с душевным трепетом ждал своей очереди. С ужасом готовился к встрече с жерновами этой жуткой мельницы, истирающей людей в мелкую лагерную пыль. Как это ни странно прозвучит, все вокруг него повторялось с той же страшной последовательностью, что и раньше. Какая, в принципе, была разница в том, что незнакомые парни теперь отправлялись на допросы, а не в лес, для натаскивания немецких сторожевых собак? Точно так же, как и раньше, многие соседи по бараку уходили и больше не возвращались назад.

Правда, некоторых заключенных иногда удавалось увидеть издалека, сквозь многочисленные ряды ржавой колючей проволоки. Практически все мужчины были так сильно избиты, что парню мнилось, будто этих людей совсем недавно рвали на куски злобные немецкие овчарки. Единственное отличиее от польского учебно-тренировочного лагеря оказалось в том, что похоронные команды здесь были одеты в советскую военную форму.

Пришло назначенное судьбой время, и Григория вызвали на первый допрос. Охранник открыл дверь, ведущую в мрачный барак, и громко выкрикнул его фамилию. Постоянно ожидая этого неизбежного момента, парень все-таки вздрогнул от неожиданности. Собрал волю в кулак и по-уставному откликнулся:

— Здесь! — В ответ слышал уже до боли привычный приказ:

— На выход!

Хорошо зная всю предстоящую процедуру, он тяжело вздохнул и медленно встал с деревянных нар. Понуро вышел из казармы и направился в блок, где раньше размещалась немецкая лагерная канцелярия. Парень медленно двигался вперед и прекрасно понимал всю безвыходность своего положения. У него не было ни одного шанса на то, чтобы оправдаться перед Родиной. Абсолютно все было против него. Неудачный прорыв под Севастополем, где его почему-то миновала неминуемая гибель под перекрестным огнем. Немецкий плен. Безводный Крым. Голодная и смертельно опасная Польша. Нищенское прозябание в Германии.

— Почему ты не погиб? Каким образом выжил? Как сотрудничал с фашистами? За какие заслуги был оправлен в трудовой лагерь с облегченным режимом содержания? — Вот те неумолимые вопросы, на которые ему придется сейчас отвечать. Твердить одно и то же много-много часов подряд.

Он обреченно вошел в кабинет следователя особого отдела. Замер на пороге и доложил о своем прибытии. За облезлым конторским столом расположился высокий, красивый, холеный офицер. Однако сквозь чеканные черты кристально честного и неподкупного служителя Фемиды неожиданно проступило что-то еще. Причем это никак не вязалось с шаблонным, плакатным обликом справедливого следователя.

Стараясь избавиться от странного наваждения, Григорий на секунду прикрыл глаза. Перед мысленным взором мгновенно всплыл далекий образ соседского вихрастого мальчишки.

— Витька! — чуть не закричал парень, но в последний момент успел прикусить свой язык и все-таки удержался от радостного возгласа. Он стоял навытяжку перед строгим и неумолимым энкавэдэшником и не мог прийти в себя от изумления. Не мог поверить в эту совершенно невозможную, абсолютно невероятную встречу. Такая непостижимая удача не могла ему привидеться даже в самых безудержных мечтах.

В то, уже чрезвычайно далекое, еще довоенное, мирное время, Григорий благополучно обретался в славном городе Самаре. Он вполне счастливо жил у своего бездетного дяди, причем находился не на правах бедного родственника, а в привилегированном положении приемного сына. Этому предшествовала целая история.

Спустя некоторое время после гибели своего первого супруга мама парня благополучно вышла замуж. Как это часто бывает, вскоре у «молодых» супругов появились общие дети. Вот тут, совершенно некстати, в их жизнь ворвался семилетний паренек. После гибели родного отца мальчику некуда было больше идти и он отправился к своей матушке. Благодаря ее заступничеству ребенка все-таки приняли в семью. Однако лишний рот откровенно тяготил сурового отчима. Жена боялась перечить грозному мужу и стала думать над создавшимся положением. Вот тогда она и вспомнила про своего старшего брата, живущего в Самаре.

Недолго думая, женщина написала письмо в город и рассказала все как есть. Напомнила Михаилу Федоровичу, что он не только дядя, но и крестный отец Григория, и слезно просила приютить несчастного мальца. Своих детей у мужчины не было, а должность по тем временам он занимал весьма значительную. Поэтому не был так стеснен в средствах, как его малограмотная сестра. Он посоветовался с женой — Эльзой Фрицевной, и ими было принято единодушное решение взять мальчишку на воспитание.

Вот так и оказался девятилетний деревенский паренек в интеллигентной семье, проживающей в областном центре. Приемный отец поселил отрока у себя. Одел, обул и устроил в престижную школу, расположенную недалеко от центра города. Правда, сначала Григорию пришлось довольно-таки туго, ведь до этого он никогда нигде не учился. Лишь немного знал грамоту, которую ему кое-как втолковал малообразованный старый пастух.

Узнав о бедственном положении своего воспитанника, дядя пришел ему на помощь и занялся с ним точными науками. Скоро Григорий догнал городских сверстников, и тут к делу его образования подключилась тетя. Несмотря на то что Эльза Фрицевна была из семьи поволжских немцев, она прекрасно знала русский, а также классическую музыку и литературу. Так что помимо школьной программы парню пришлось усиленно заняться гуманитарными науками. В первую очередь языком Шиллера и Гете. Как ни странно, у мальчишки оказались большие лингвистические способности, и вскоре он заговорил на немецком, словно прирожденный уроженец Берлина.

Все шло прекрасно, но ранним летом тридцать четвертого года его мать неожиданно написала своему брату. В коротком письме она сообщила, что сильно приболела, и настоятельно просила ненадолго прислать сына на хутор, где нужно было срочно помочь ей по хозяйству.

Приемный отец Григория не стал возражать и с первой же оказией отправил крепкого подростка в далекую деревню. Все то знойное, незабываемое лето парень провел в бедном домике своей матери. Вместе с ребятами ходил в ночное. Работал в поле и в огороде. По мере своих слабых сил помогал на сенокосе и на небольшом зерновом току.