Разведенка. Как я мужика искала...

Я швырнула в него упаковкой салфеток.

— Протри мою дверь!

— Что?!

— Что слышал! Ты отпинал мою дверь, она была идеально чистой, теперь грязная, как будто в нее вонючий бомж долбился!

— Да пошла ты! — рычит Леша.

— Сам пошел! Козёл! И дорогу сюда забудь!

— И забуду! — гаркает, скривившись. — Быстро же ты по рукам пошла.

— А я ещё не ходила… И не пыталась. Но мужики, видишь… Вьются! Сами!

Выматерившись, Леша уходит.

Хер он клал на мое требование почистить за собой дверь, конечно.

Приходится делать это самой, шмыгая носом. Сажусь на корточки и оттираю пятна грязи.

— Далась тебе эта дверь, — буднично замечает Кочетков. — Открой дверь, я все проверю и пойду уже, а?

— Да господи, прямо сейчас можешь уйти.

— Нет, а вдруг….

— Душнила.

— Но не мудак, — замечает для чего-то.

***

Немного позднее

— Ну, что, убедился? Никого. Все, спокойной ночи, Кочетков.

— Постой, — складывает руки под грудью. — Мы ещё не поговорили.

— Да о чем с тобой можно разговаривать?

Кочетков, аккуратно сдвинув свои туфли на полочку, нагло проходит на мою кухню.

— Предлагаю тебе сделать нам по чашечке кофе. Поговорим.

— Ты хуже таракана, в курсе?!

Прилип…. Как банный лист к мокрой заднице!

— Я предпочитаю американо, — тем временем распоряжается Кочетков.

Бурчу себе под нос, но всё-таки делаю. Да, может быть, взбодриться не помешает, а?

После такого-то дня…

— Итак. Поговорим о брате. После увиденного и услышанного я настаиваю, что с твоей стороны будет бессовестно использовать Артемия в качестве раздражающего средства в войне с бывшим мужем. Вы-то полаетесь-полаетесь, да и сойдетесь снова, — заявляет он. — Но в процессе можете перемолоть пацана в фарш. Есть же у тебя совесть, Елизавета?

— Ты ошибаешься. Мы не сойдемся.

— Ага.

— Не сойдемся, я сказала! Он мне изменял…. Он год… Год баб передо мной водил, добивал… Он мне жизни не давал!

— И ты решила делать в отместку то же самое? Ну-ну… Муж и жена — одна сатана. У вас это четко прослеживаетесь.

— Нет!

— Ага. Вы даже сретесь одинаково… И так яро, что ничего вокруг себя не замечаете, — отпив, он скривился. — Думаю, этот мужик тебя любит.

— С чего вдруг такие выводы?

— Кофе ему ты варила?

— Да, а что?! Причем здесь это?

— Да при том, что кофе — парашный. Такой кофе можно пить годами, но… только из рук любимой женщины. Может быть, и готовишь ты не так уж потрясно? И во всем другом не такая уж незаменимая, как тебе казалось?!

— Я тебя ненавижу, Кочетков. Ты человек-дрянь, так и знай. А теперь поставь на место мой невкусный кофе и проваливай.

— Оставь в покое Арта. Будет клеиться, отшей. Уверен, ты это умеешь.

***

Потом я долго не могу уснуть.

Ворочаюсь с боку на бок.

Уже и мелатонин выпила, и телефон убрала, телек тоже выключен, свет погашен, но…

Я никак не могу уснуть!

Потом звоню Леше.

Матерю себя: дура, Лизка. Дура!

— Чего тебе?

— Перминов, скажи….

В ответ он матерится и затягивается.

— Ну? — подгоняет.

— Ты там, спешишь, что ли? К очередной телке?

— Если только к бабке-соседке, — отвечает он. — Я на даче.

— Что?

— Я на нашей, блин, даче.

— Что ты там забыл?

— Вот так…. Порядок навожу, — отвечает нехотя. — Так что ты хотела?

— Скажи, Перминов, я правда варю паршивый кофе?

— Господи, Лиз. Половина второго ночи! Тебе заняться нечем?

— А тебе? Какой порядок можно наводить в такое время?!

— В домике пыльно, мыши насрали везде, даже на столе. Хочу хоть одну комнату привести в божеский вид.

— Ясно…

Я немного помолчала и не могла не съязвить:

— То есть в браке, тебе было накласть на эту дачу! Большой и толстый накласть.… На покосившийся забор, заросшие грядки и домик, который требовал мужской руки! Мы развелись и ты вдруг решил этим заняться?

— Да. Именно так. Я тут подумал… Может быть, мы не тем занимались, а? И ты, и я… Не туда смотрели, не того желали. Миражи, знаешь ли… заводят путников ещё дальше в пустыню. Прямиком в пески, в объятия смерти. Так и мы… А надо было заниматься простыми вещами. Простыми и понятными.

Признаться, я заслушалась.

И поймала себя мысли, что тихо пустила слезу.

Эта дача мне очень понравилась, и мы там часто бывали. Ну, как часто.… Когда Леша был свободен от работы. Он не хотел там ничего делать своими руками… Думал, нанять, а мне казалось, надо иногда отдыхать от привычного уклада и делать что-то иначе.

Теперь он понял, что я была права, но слишком поздно.

После развода дача осталась Леше.

А я бы там побывала…. Наверное, там за год просто ужас что творится… Даже представить страшно!

— Так что там с кофе? — спрашиваю я.

— Честно?

— Конечно! Мы в разводе. Мы можем быть честными.

— Ты варишь помои, а не кофе! — жестко говорит Леша. — Особенно мерзко у тебя получается латте. Моча с молоком.

— Вот козёл. И ты молчал!

— Молчал, ты же с любовью делала… И сердечки рисовала на молочной пенке, — хмыкает. — Кривые.

— Наверное, теперь ты пьешь вкусный кофе. С ровными сердечками!

— Ага. Охеренный. Покупаю по утрам в кофейне… Мне бариста, симпатичная девица с пирсингом в губе, строит глазки. Титьки поджимает кверху и так смотрит… Как будто уже отсасывает. Она сердечки рисует ровнее, чем ты. И все, по факту, можно получить в другом месте, с другими людьми. Будет лучше, красивее, вкуснее, без заморочек, но.… Не то. Я бы до конца жизни твой помойный кофе пил. С кривым сердечком на молочной пенке. Спокойной ночи, Лиз.

Глава 23

Лиза

Спустя несколько дней

— Мам, привет. Как дела?

— Привет. Лесь, — пыхчу. — Что-то срочное?

— Поговорить хотела, а что?

— Просто ты… Ты не вовремя. Я занята.

— Чем?

— Бегаю.

— Что-что?

— Бегаю. У меня тренировка.

— Оуу.… — немного издевательски протянула дочь. — Чё это с тобой стало?

Я выключаю беговую дорожку и схожу с нее. Ноги стали ватными, забитыми.