Разведка - это не игра. Мемуары советского резидента Кента.
Шрифт:
За публикуемые в газете материалы я получал соответствующий гонорар, а также гонорар я получал и за передаваемые по ленинградскому радио мои беседы по противовоздушной и противохимической обороне населения. Это тоже увеличивало мой вклад в семейный бюджет.
Хочу упомянуть еще об одном материале, появившемся в газете уже в конце 1937 г. Тогда в Доме обороны на улице Декабристов было организовано собрание актива «Осоавиахима» района. Я был членом президиума районного совета этого добровольного общества. Зная о том, что с юных лет я поддерживал знакомство с видными артистами города, меня попросили организовать хороший концерт. Не могу теперь уже перечислить всех приглашенных мною артистов, но один из них мне хорошо запомнился. Это был Владимир Иванович Касторский, известный и любимый артист Академического театра оперы и балета им. С.М. Кирова.
Пользуясь тем, что у меня уже был хороший фотоаппарат, я заснял Владимира
До Второй мировой войны я был связан довольно прочно с печатью. В числе органов печати, с которыми я поддерживал связь, была и газета Центрального совета «Осоавиахима» «На страже». Редакция помещалась недалеко от Красной площади в Москве. Я там бывал довольно часто еще до моего участия в национально-революционной войне в Испании, и уже в конце 1938 г., вернувшись в Советский Союз, я снова побывал в редакции этой газеты. И вот однажды я встретился там с незнакомым мне еще журналистом, вернувшимся из Японии. Это был Кирилл Симонов, тогда только начинающий журналист. Он еще не был известен общественности как Константин Симонов. Знакомство было приятным... Однако наши отношения несколько омрачали, что стало мне позднее известно, его связи с артисткой Серовой. Артистка эта была женой Героя Советского Союза Анатолия Константиновича Серова. Его я знал как участника национально- революционной войны в Испании, соратника. Не знаю, был ли его брак счастливым. Не уточняя все имеющиеся слухи, я к Симонову как человеку стал относиться недружелюбно.
Продолжительное время мне приходилось часто встречаться и совместно работать с Ленинградским журналистом Юрием Зеньковским. Очень порядочный человек и хороший профессионал. Мы с ним встречались и после моего возвращения из Испании. Он очень интересовался событиями, происходящими в этой географически далекой, но по духу близкой нам стране. Там работала в качестве переводчицы и его жена, которую я много лет знал. Сам Юрий погиб на фронте во время Великой Отечественной войны. Все, знавшие его, очень переживали эту утрату.
Являясь студентом института, я продолжал работать в комиссии военной секции Ленсовета РКиКД по проверке готовности Ленинграда к противовоздушной обороне. В состав этой комиссии я был введен по рекомендации штаба ПВО города. Председателем был начальник 1-й артиллерийской школы комбриг Николай Николаевич Воронов. Мы с ним очень подружились, я был его ближайшим помощником.
Приведу только один пример наших дружеских отношений. Однажды увидев меня в плохонькой шинели, он предложил мне воспользоваться имевшейся при школе и перешить буденовку, которую я тогда носил. Я с большим удовольствием принял его предложение. Правда, оно мне могло дорого стоить. Как-то, прогуливаясь по Невскому проспекту в этой шинели, я был остановлен дежурным военной комендатуры, предъявившим мне свое удостоверение и потребовавшим объяснение, почему на моей длинной «артиллерийской шинели» имеются общевойсковые петлицы и на голове перешитая буденовка. Меня направили в военную комендатуру на углу Садовой и Инженерной улиц. Придя в комендатуру я не растерялся, попросился на прием к комдиву Федорову. Он меня хорошо знал. Я рассказал ему все, что случилось, и объяснил причину нарушения. Федоров рассмеялся и сказал: «Если вас еще остановят, скажите, что я разрешил вам носить эту форму».
С Николаем Николаевичем мы проработали примерно до сентября 1936 г. И вот совершенно неожиданно меня вызывают в Смольный. Неожиданно, потому что совсем недавно у нас состоялось очередное заседание комиссии. Секретарь военной секции абсолютно спокойно пояснил, что в связи с отсутствием Николая Николаевича мне придется, пока не подберут нового председателя комиссии, замещать его.
На мой вопрос, где же Николай Николаевич, последовал ответ, что место его пребывания в настоящее время неизвестно! Что это могло означать? Я невольно подумал, что и этот человек, казавшийся мне не только умным, но и весьма грамотным, добрым и внимательным к людям, очень скромный, который был для нас уже несколько лет примером преданности Родине, отличавшийся высоким патриотизмом, неужели и он так умело скрывал от всех, в том числе и от курсантов артиллерийского училища, так уважавших и любивших его, что он «враг народа»? С такими тяжелыми мыслями я покинул Смольный.
Хочу подчеркнуть, что в беседе с секретарем я высказывал сомнение, что я, юноша, смогу заменить председателя. В
нашей комиссии были люди гораздо старше меня, которые занимали достаточно высокие и ответственные должности. Только после довольно продолжительного собеседования я согласился.И вот наступил день, когда я, студент института, комсомолец, общественник, много лег пользовавшийся доверием не только моих товарищей, но и ряда видных руководящих партийных и советских работников Ленинграда, внезапно, без всяких объяснений с моей стороны, исчез тоже. Во всяком случае, мое «исчезновение» могло у многих вызвать подобное неприятное чувство. В те годы никто не мог в достаточной степени понять, что происходило вокруг, сколько нас окружало «врагов народа». Это сейчас можно эти два слова поставить в кавычки, а тогда многие, пожалуй, даже большинство, верили в правильность действий органов государственной безопасности.
Никто из моих друзей и вообще из ленинградцев не знал, что в Испанию отбывают в очень небольшом количестве советские добровольцы для оказания помощи испанскому народу борьбе с фашизмом.
В конце 1937 г. я оказался в Испании. О том, что до меня там уже побывал и успел завоевать заслуженный авторитет и уважение, любовь испанцев, интербригадовцев и наших добровольцев комбриг Н.Н. Воронов, в Испании я не слышал ни от кого, ведь многие из нас, а особенно кадровые военные, находились там под другими фамилиями. Николай Николаевич Воронов, как я потом узнал, был известен как Вольтер.
Об участии Н.Н. Воронова в национально-революционной войне в Испании я смог узнать уже значительно позже.
После моего «исчезновения» и возвращения из Испании на Родину я остался в Москве. Естественно, я носил гражданскую одежду и мягкую шляпу, приобретенные за границей. Время от времени приезжал в Ленинград, чтобы навестить моих уже стариков родителей.
В один из подобных приездов, собираясь вернуться в Москву, я направился в здание бывшей Думы, для того чтобы по выданному мне военному литеру получить железнодорожный билет. Перед окошком военной кассы стоял какой-то военный. Голос его был знаком, но я не мог точно предположить, кто же это. Он, оформив билет, повернулся, чтобы удалиться, и я узнал в нем Николая Николаевича Воронова. В военной форме с тремя ромбами вместо одного, который он имел до своего «исчезновения». На груди у него красовались и другие боевые ордена, их, как выяснилось позже, он заслужил за боевые действия в Испании. После возвращения в Москву Н.Н. Воронов вскоре был назначен начальником артиллерии Красной армии.
При нашей первой встрече в Ленинграде в 1938 г. я был, как указывалось, в штатском, к чему Николай Николаевич не привык. Молча сняв с моей головы мягкую шляпу, посмотрев на имеющуюся на ее подкладке этикетку, товарищ комкор все понял и крепко обнял меня. Фирменная этикетка сыграла роль визитной карточки.
Мы прошли в модное в то время заведение на углу Невского и канала Грибоедова и провели в нем несколько часов за кружкой пива «Вена». Мы вспоминали о нашем участии, правда, в разное время, в национально революционной войне в Испании, о боях. Николая Николаевича очень интересовало многое: последние новости из полюбившейся нам Испании, о тех, с кем мне пришлось встречаться из наших добровольцев. Конечно, он подробно интересовался моим непосредственным участием. Услышав, что в Испании я был на подводной лодке адъютантом командира, имел звание лейтенанта республиканского флота, мой собеседник удивился, зная, что я служил в частях ПВО в Ленинграде. Он поинтересовался и тем, какую правительственную награду я получил за те операции, в которых участвовал. Я честно признался, что пока еще никаких наград у меня нет, но мне объявили, что я к ним представлен. В то время ни Николай Николаевич, а тем более я не знали, что вскоре И.В. Сталин примет решение о прекращении награждения участников испанских событий, которые вернулись в Советский Союз в конце 1938 г. и позднее, в связи с поражением Испанской республики! К великому сожалению, как мне известно, до сего времени никто из числа тех, кто был представлен, не получил наград.
К сожалению, с Николаем Николаевичем Вороновым я виделся еще только один раз в Москве до войны.
Боюсь показаться непоследовательным, однако вернусь к моему преподавательству. Мне часто вспоминаются мои просчеты во время лекций. Например, мое выступление перед учителями школ Нарвского района. Это был примерно 1933-й год. На улице Стачек, 5, находилась средняя школа, если не ошибаюсь, № 6 (сейчас это школа № 384). Меня направили в эту школу, чтобы я прочел лекцию на тему об опасности новых войн, их характере и задачах укрепления обороноспособности нашей страны. Я должен был на нескольких занятиях коснуться и вопроса, как избежать будущей мировой войны, а если и Советскому Союзу не удастся это, то как наряду с укреплением обороноспособности страны подготовить наш город и его население к возможной противовоздушной и противохимической обороне.