Развилка

Подписав какой то клочок бумаги, именуемый "актом личного обыска", под конвоем двух "храбрых" следователей с обязательно наставленными на тебя "пушками", как называли мы револьверы, - меня повели во внутреннюю тюрьму, расположенную для конспирации тут же в здании, и сдали, как драгоценную ношу, надзирателю.

Надо отдать справедливость руководству Г.П.У., подбирающему тюремные кадры. Здесь был представлен полный букет человеческой тупости, дегенеративности и людоедской кровожадности.

В эти черепа вбивали примитивные приемы палачей, не забывая и чекистского психологического воздействия.

Первое знакомство с этим типом людей из отбросов человеческого рода было ошеломляюще.

О нравах и обычаях советских застенков я имел представление только по отдельным статейкам, красочно доказывающим перековку душ "закоренелых преступников" под "благотворным и гуманным" воздействием Г.П.У.

Но вот подошла и моя очередь, начали ковать и мою душу.

Первое приветствие коменданта тюрьмы не отличалось особой вежливостью и заключалось в грозном окрике:

– Раздевайся.

Уяснив себе эту несложную команду, я показал ему на наручники, давая понять без слов, что в этих браслетах вряд ли я смогу выполнить его приказание.

Ключ прикоснулся к замку, и мои руки оказались свободны.

Снял с себя шубу - ожидаю. Увидев, вероятно, мою нерешительность, сей ретивый служитель пришел в ярость и заорал:

– Тебе говорят, фашистская сволочь, раздевайся, или ждешь, чтобы помогли?

Получив это вторичное недвусмысленное приказание, хотя и не понимая смысла происходящего, снимаю остальные части туалета. Остаюсь босой, в одном белье на холодном цементном полу.

Но перековка души началась. Освирепевший служака сорвал с меня сорочку и кальсоны, и я предстал совершенно голый перед его грозными очами. Озноб нервный сменялся физическим холодом. Дальнейшее меня окончательно ошеломило. Позднее с улыбкой рассказывал я об этом своим друзьям по несчастью.

Комендант, видя, что я новичок, вероятно, решил продемонстрировать один из заученных методов психологического воздействия. Взяв большой нож и придав своей тупой роже звериное выражение, он начал его усердно точить, бросая на меня исподлобья косые взгляды.

Не испуг, нет, что-то непонятное пронеслось в моей разгоряченной голове.

"Ах, вот как, - подумал я про себя, больше удивленный, чем испуганный, - почему же у меня раньше была уверенность, что врагов народа обязательно расстреливают. Оказывается - их просто режут".

И эта мысль оттеснила даже страх перед смертью.

Палач знал действие данного метода и, насладившись произведенным эффектом, к моему великому изумлению, набросился, но не на меня, а ... на крючки и пуговицы моей одежды.

Минуты через две, все еще как во сне, слышу команду:

– Одевайся.

Операция одевания была несколько необычной. Особо злостно не подчинялись брюки и кальсоны, лишенные крючков и пуговиц, поддерживая те и другие руками, я снова облачился в свою кастрированную одежду.

Дальше последовало заполнение анкеты, и другой страж, проведя меня по узкому коридору, открыл засов двери, на которой я успел заметить цифру 23.

Меня втолкнули в одиночку"...

Прервавшись, я захлопнул книгу и посмотрел в окно. За ним Новочеркасск - столица казаков. Последний месяц лета и на улице, несмотря на утро, уже жарко. Немцев практически нет. Зато много казаков. Это в Ростове тройная власть: комендант (подчиняется тыловому управлению группы армий "А"), бургомистр (подчиняется Имперскому министерству оккупированных восточных территорий) и городской голова (подчиняется УКФ). А в Новочеркасске Управление Казачьих Формирований сразу перехватило власть. Комендант наш, как и глава города, а немецкий гарнизон состоит всего из двух пехотных рот. Это не считая прикомандированных к казачьим частям офицеров связи, которые иногда появляются в городе. Поэтому мы чувствуем себя здесь вольготно и мне Новочеркасск нравился.

После возвращения из Пятигорска, я больше никуда не выезжал. Сотников и Сахно продолжали мотаться по всему Северному Кавказу, а меня Тихоновский держал рядом и я выполнял его мелкие поручения, иногда выступал в роли телохранителя, занимался документами и пытался понять, что вокруг происходит.

Кажется, все просто. Идет война, и многие казаки выступают единым фронтом с немцами против большевиков. Все казачьи формирования и возникшие в станицах выборные органы власти, так или иначе, подчиняются УКФ, которое в свою очередь подчиняется штабу РОА. Следовательно, пока не прошел Общевойсковой сход, штаб УКФ руководит всеми казаками. Есть казачий штаб, который издает приказы, выпускает газеты и поддерживает постоянную связь с войсками. Структура работает четко и пока без особых сбоев.

Однако это только внешний фасад. На деле Управление Казачьих Формирований плевать хотело на берлинские директивы РОА, а больше прислушивается к командованию группы армий "А" и представителям Имперского министерства оккупированных восточных территорий. В дивизиях и бригадах, которые находятся на передовой, в свою очередь, оглядываются на командиров немецких корпусов и армейских групп, которым они подчинены. При этом все делали вид, что так и должно быть. Но все понимали, что это порочная практика. Необходима централизация, а ее нет. Каждый командир полка или атаман станицы сам себе король и пан, что хочу, то и делаю. По крайней мере, пока не прошел Общевойсковой круг, который объявит о создании Казакии.

Да чего говорить про анархию и неразбериху в войсках, если в самом Управлении Казачьих Формирований не все гладко. Взять хоть мой случай, как пример. Я офицер по особым поручениям при УКФ, прикомандированный к Комиссии по проведению Общевойскового круга. Подчиняюсь есаулу Тихоновскому, а он войсковому старшине Лазарю Митрофановичу Иванову, кубанскому казаку-эмигранту. Но самого Иванова я ни разу не видел и где он пропадает понятия не имел. А все остальные члены Комиссии кроме Тихоновского мне не начальники, как и члены штаба Казачьих Формирований. Скажете - единичный случай? Ничуть. Каждый отдел сам по себе и занят решением собственных задач, а структура УКФ очень сильно запутана.

С верхушкой понятно. Начальник - Петр Николаевич Краснов. Начальник штаба - Семен Николаевич Краснов. А дальше понеслось: атаманы Войск, походные атаманы Войск, атаманы округов и отделов, начальник АХО, старший адъютант штаба, старший офицер по особым поручениям штаба, главный редактор журнала "На Казачьем посту" и кураторы газет, члены Казачьего Комитета, инспектор по военной подготовке и обучению, начальник Организационного отдела, начальник отдела кадров, начальник канцелярии, члены отдела по делам религиозных культов, члены политического отдела, секретари, делопроизводители и так далее. В штате штаба УКФ больше пятисот человек, я видел списки. Кругом много неразберихи, хаоса, интриг и разгильдяйства. Может быть, со временем все наладится, а пока бардак. Каждый отдел сам по себе и у каждого начальника собственная свита.

В остальном же все неплохо. Я проживал на съемной квартире невдалеке от штаба, а столовался при штабе. Служил, набирался опыта и знаний, заводил новые знакомства и четко выполнял приказы Тихоновского. Сегодня, например, он приказал прочесть книгу Виктора Ивановича Мальцева "Конвейер ГПУ". Странный приказ. Но я не удивился. Знаю, что завтра автор книги появится в Новочеркасске и мне придется некоторое время его сопровождать, охранять и беречь.

Кстати, про автора, со слов Тихоновского. Он из крестьян. В свое время добровольно вступил в Красную армию и воевал против беляков. Потом продолжил военную карьеру. Был инструктором школы военных летчиков и тренировал знаменитого советского аса Валерия Чкалова. Дослужился до начальника Управления ВВС Сибирского военного округа, а в 37-м уже был начальником Управления Туркменского Гражданского воздушного флота. Член партии. Советский гражданин. Кадровый вояка и верный сторонник товарища Сталина. До тех пор пока в 38-м его не арестовали. Вот тогда он прозрел. Полтора года его держали в тюрьме и пытали, убеждая признаться в антисоветском военном заговоре. Но безрезультатно. Он уперся и, может быть, именно поэтому выжил, был отпущен на свободу, восстановлен в партии и назначен начальником санатория "Аэрофлота" в Ялте. Однако обиду на советскую власть Мальцев затаил и когда в Ялту вошли немцы, он сам пришел в комендатуру. В советской униформе, со всеми медалями-орденами, положенными нашивками и документами.