Развилка

Я ему свистнул. Он меня увидел и приветственно махнул рукой.

– Что нового!?
– окликнул я Васильева.

Он поморщился и отозвался:

– Кажется, последний парад наступает!

– Ты серьезно!?

– Ага! Нам бы до темноты дотянуть и отступать. Сейчас никак - самолетами накроют. Сам видишь, с неба прикрытия никакого.

Больше он ничего не сказал, ушел обратно в подземелье, а я спустился в наш подвал и подозвал Сотникова:

– Боря!

– Чего?
– он подошел.

– Начинай паковать вещи и проверь наш транспорт. Возможно, придется срочно драпать.

– Все уже собрано и проверено, машины на ходу, под навесом. Их немного осколками посекло и стекла лобовые выбило, но это мелочь.

– Еще раз проверь.

– Понял, командир, сделаем.

Боря, прихватив пару казаков, через запасной ход, который мы заранее пробили из подвала, полез наружу, а меня позвал Семен Николаевич, который направился в штаб армии.

Я последовал за Красновым, мы пересекли дорогу и скрылись в штабном подвале. Только спрятались, как начался очередной артобстрел, на этот раз из минометов. Наверху взрывы, а в просторном подземелье больше ста человек: штабные офицеры, охранники, связисты и адъютанты. Сильно накурено, даже неприятно. Но на такую мелочь никто не обращал внимания. Штаб работал, и шум голосов порой перекрывал даже взрывы.

Краснов прошел в дальний угол подвала, где под несколькими лампами стоял грубо сколоченный стол, а на нем лежала карта района боевых действий. Все командование 1-й Русской армии здесь, принимает доклады и отдает распоряжения. Семен Николаевич нашел Туркула и они стали обсуждать обстановку, а я отошел немного в сторону, чтобы не мешать генералам, но все равно слышал, о чем они беседовали.

– Обстановка сложная, - сказал командарм.
– Танки противника уже на нашем берегу. Речка преграда не серьезная, слишком легко через нее перебраться, особенно с нашего правого фланга. Кануково захвачено, и я отдал приказ 1-му корпусу РОА отходить вдоль Кара-Сала на Шебалин. Румыны, падлы, отступают, не удержали Обильное, хотя натиск красных там был не велик. Теперь бегут, а мне их остановить нечем. Все резервы давно в бою. Остался только 1-й гвардейский батальон Сахарова невдалеке от станции, держу его до последнего. От группы Кононова уже два часа нет докладов. Последний был о том, что он полностью разгромил 4-й Донской кавалерийский корпус красных и одну из стрелковых дивизий. Больше всего проблем от советской артиллерии и авиации.

– Где прорван фронт?
– спросил Краснов.

– Почти везде. Но в основном пострадал 1-й корпус РОА. Скородумов просил помощи, а помочь ему нечем.

– А что немцы?

– Требуют держаться. Они готовят контрудар. Думаю, хотят от Калача рвануть к Волге и окружить большевиков, пока они заняты нами.

– Может получиться.

– Может, - согласился Туркул.
– Но нам от этого не легче. После вчерашнего боя у Ткачева осталось всего десять истребителей. У артиллерии на исходе боеприпасы, а у многих орудий прогорели стволы. Плохо дело, плохо. Того и гляди, красные ворвутся в Котельниковский, а нам даже штаб не вывезти, над головой вражеская авиация, только и ждет, чтобы мы в степь высунулись.

– Куда будем отходить?

– Штаб на Дубовское, вдоль железнодорожного полотна. Правый фланг, как я уже сказал, от Кануково на Шебалин и частью сил на Никольское. Левый фланг на Красный Яр.

– Я попробую связаться с Петром Николаевичем, - сказал Краснов.
– Он обещал помощь.

– Какую именно?

– Не сказал, связь оборвалась.

– Хорошо, Семен Николаевич, просите помощь. Даже если нам дадут хотя бы один полк, уже хорошо.

Краснов направился к радиостанции, а к Туркулу подбежал один из телефонистов и доложил:

– Господин генерал, советские танки и пехота в Котельниковском!

– Кто сообщил!?
– командарм поджал губы.

– Штаб 5-й пехотной дивизии, он в центре городка. Говорят, противник вошел в город еще двадцать минут назад, но не было связи.

Туркул взглядом отыскал начальника штабной охраны:

– Васильев!

– Я!
– отозвался он.

– Пошли разведку к штабу 5-й дивизии! Живо!

– Есть!

Часть охранников выбежала наружу, а я последовал за ними. Хотел вдогонку послать своих казаков. Однако на выходе резко остановился, так как увидел, что на улице метрах в ста пятидесяти появилась "тридцатьчетверка" с красной звездой на башне. Танк на мгновение остановился, и выстрелил из орудия. Он целился в штабных охранников, которые перебегали улицу, но промазал и сдал назад. Почему не стрелял из пулемета, не ясно, возможно, израсходовал боезапас. А вот почему отступил, понятно. Без пехоты в населенном пункте быстрая смерть.

Один из охранников вернулся в штаб, чтобы сообщить о появлении вражеского танка, а я метнулся в наш подвал, схватил сумку с противотанковыми гранатами, поручил вернувшемуся Сотникову присматривать за Красновым, а сам с пятью казаками, один из которых вооружился ручным пулеметом, пошел навстречу опасности.

Где танк, там и пехота. Всех врагов мы не победим, но сможем их задержать, пока охрана штаба готовится к обороне. Все происходило слишком быстро, рассуждать некогда, и я действовал по наитию. В голове сформировалась мысль - я обязан отыграть хотя бы несколько минут. А еще была непрошибаемая уверенность, что здесь и сейчас со мной ничего плохого не случится. Отчего так и почему? Наверное, из-за того, что я давно находился в тылу. Поэтому рвался в бой, давно себя на это настраивал и хотел пустить врагам кровь. Ведь где-то мои друзья, боевые побратимы из "Фалширма" и полка Кононова, сражаются в тылу противника, а я при штабе, ем тушенку, охраняю генералов и слушаю новости. От этого на душе как-то неуютно.

Моя небольшая группа бежала через разбитые частные дворы на окраине городка, мимо горящих домов, через дым и пепел. Жителей нет, их эвакуировали, и вчера был доклад, что колонну беженцев разбомбила советская авиация. Может быть, "сталинские соколы" подумали, что это тыловая часть 1-й Русской армии? Скорее всего. Хотя сейчас это неважно.

Впереди рев танковых моторов и автоматная очередь. Стоп! Мы замерли, осмотрелись, ничего подозрительного не обнаружили и подготовили противотанковые гранаты. Пулеметчик с ДП вперед, мы следом. Дальше двигались осторожно и вскоре заметили противника.

Улочка заканчивалась. Перед следующей улицей перекресток и какая-то площадка, то ли стоянка для грузовиков, то ли место под строительство готовили. В общем, пятачок пятнадцать на пятьдесят метров невдалеке от железной дороги, которая разрушена советской артиллерией. А на этом пятачке две "тридцатьчетверки" и около взвода советских солдат. Командиры танков на броне, указывали в сторону нашего штаба, махали руками и что-то объясняли командиру красноармейцев. Дистанция между нами и танками метров десять и нас прикрывал дым. Судя по всему, танкисты убеждали красноармейцев наступать, а они колебались. Самое время ударить, пока нас не заметили. Два казака с гранатами ловко взобрались на стену разрушенного дома, который пока не горел и покосился в сторону улицы. Я кивнул казакам - начинаем!

Автоматные и пулеметные очереди прошлись по красноармейцам. Кто поумнее, с опытом, тот держался в стороне, но основная часть рядом с танками, в куче, словно бараны, и свинец сделал свое дело. Красноармейцы повалились на землю, моя очередь срезала одного танкиста, а казаки на стене дома метнули гранаты, по две штуки, одну за другой, и скатились вниз.

– Бум-м! Бум-м! Бум-м! Бум-м!

Гранаты взорвались. Они разметали тела мертвых и раненых красноармейцев, повредили один танк, кажется, сбили ему гусеницу, и мы немного отошли.

Над головой засвистели пули. Уцелевшие красноармейцы, которых все еще было больше, пытались нас достать, но им мешал дым пожарищ. А потом в нашу сторону выстрелил танк. Снаряд прошел высоко, вонзился в горящий дом и завалил его. Неплохо. Противника отвлекли и нанесли ему урон, пора отходить.

Прикрывая друг друга, и не отвечая на огонь красноармейцев, мы оттянулись к своему подвалу, и здесь меня встретил Краснов.

– Геройствуете, господин сотник?
– с усмешкой, спросил он.