Развод не дам. Точка

Москва встречает мелким дождём. Здесь уже началась осень. Обожаю её — именно нашу, постепенную и в то же время непредсказуемую. Краски и запах прелой листвы, шелест дождя, горячий кофе в руках… Я забыла, когда в последний раз просто гуляла по городу, никуда не спеша. Первое сентября через два дня, всё готово, всё собрано. Как и вещи Марата. Не все, но я вижу: часть гардероба поредела. Он был тут, пока нас не было, может, даже тут жил, но сегодня не приехал встречать. За это ему благодарна. Не хочу никаких сцен на людях, но знаю, что если сейчас увижу — не сдержусь. Злость накопилась и уже вовсю закипает. Ещё немного, и чайник засвистит, свисток сорвётся и обдаст паром.

— Как добрались? — первым делом спрашивает мама, когда звоню сказать, что дома.

— Отлично. Из лета в осень. Никогда не привыкну к этим контрастам.

Краем глаза слежу за дочкой. Загорелая, как негритёнок, притащила из детской какой-то бумажный пакет. Хмурюсь — откуда? Внутри красивое платье нежного лимонного цвета, ленты и коробка с туфлями.

— От папы! — верещит Каринка, прижимая платье к груди. Скриплю зубами. Отец года. Всегда с размером угадывает, что с моим, что с дочкиным. И там, там тоже такой, предупредительный?! Хочется схватить платье и вышвырнуть в окно. Едва держусь. Если бы увидела первой, так бы и сделала. Совершенно безумная, почти бесконтрольная ярость мешает нормально дышать. Так себя чувствуют люди, когда кровь застилает глаза?

— … и мы придём. Во сколько, ты говорила, линейка? — голос мамы выдёргивает из мыслей.

— В десять, — говорю, а паника стучит в ушах. Совсем забыла, что родители тоже хотели прийти на первую линейку в школу. Разговора сразу и с ними, и с Маратом я не выдержу. Быстро завершаю с мамой, стискиваю телефон в мокрой ладони. Каринка уже оделась. Подходит с просьбой застегнуть молнию на спине. Кокетливо кружится.

— Красиво? — от её улыбки и блеска в глазах хочу свернуть Марату шею. Медленно так, с хрустом. Когда этот блеск погаснет? Надолго ли?

— Очень, — отвечаю искренне. Платье красивое, не придраться. И сам даритель лёгок на помине: пишет, спрашивает, как добрались.

Уже дома

Хорошо. Линейка в десять?

Да

Я приду

Не могу его видеть, не хочу его видеть, но лишать Каринку праздника не имею права. Потерплю. А потом скажу, что подаю на развод.

Глава 16

Марат

На душе голимо. Лоялька и Кот рядом, но это не тчо. Не те. Второй раз за всё вдремя, что мы вместе, провожу с ними бнольше двух дней подряд. Ищу радость от того, что рядом, но она тусклая. Нет удовольствия, нет щекотки того, запретного. И Каринка фотки с Пхукета шлёт постоянно. В груди что-то непрерывно тянет. Неприятное чувство.

Приехал домой за вещами, и так захотелось остаться! Или рвануть к девочкам своим, на коленях ползать, ноги целовать, чтобы простили. Агата расскажет Каринке про Костика? Ледяной озноб прошибает, перед глазами пляшут точки. Только сейчас начинает доходить: характер у Каринки сложный. Раньше не мог понять, в кого она такая принципиальная растёт, теперь понимаю — в маму. Потеря Агаты почти стала реальностью, но если Каринка не захочет меня больше видеть?..

Взгляд цепляется за фотографию. Совсем недавно сделана — на выпускном из детского сада. Каринка в длинном платье, как принцесса диснеевская. И Агата рядом стоит, улыбается, виском к моему плечу прислонилась. Если бы мог отмотать, что бы изменил? Ответ приходит простой и ясный: ничего. Не из-за Ляльки. Не будь её, не было бы и Кота, а я без него тоже жизнь представить не могу. И что теперь? Раз одна семья развалилась, другую укреплять? Бля-ядь. С силой тру лицо, встаю с дивана. Расскажу обо всём Ляльке. Сегодня же.

Забираю Кота из садика. Вот он, абсолютно счастливый человек с вечной улыбкой. Трещит без умолку, комментирует всё, что видит, так доверчиво за палец держится. Кого больше люблю? Да как тут определишь? Без разницы, мальчик или девочка, я не голубых кровей, чтобы о наследниках думать. Да и что в наследство оставлю? Девочкам наша общая квартира по-любому, даже без вариантов. Родительскую пополам между обоими… Заебись. Уже делить всё начал.

Лялька ещё не вернулась, на работе задерживается. Разуваю Кота, отправляю мыть руки, смотрю на бардак в комнате. Вещи на стуле горой сложены, Лялька вчера сказала, что уберёт, наверное, забыла. Кот кряхтит, тащит за собой сумку с игрушками, просит поиграть. Я-то не против, но надо об ужине подумать. Пицца, гамбургеры и супы из доставки, конечно, хорошо, но от котлет домашних не отказался бы. Надо Ляльку попросить, может, приготовит? Она как мысли прочитала: возвращается с пакетом из ресторана.

— Заказала за полчаса до выхода с работы, зашла по пути, сейчас разогреем и сядем ужинать.

В пластиковых контейнерах котлеты и пюре. Блядь, ну хоть пюре-то можно было дома сделать? Взвинченные с обеда нервы дребезжат натянутыми струнами. С хитрым видом Лялька достаёт двухлитровую бутылку и торжественно объявляет:

— А это компот! Вишнёвый!

Держись, Марик. Москва не сразу строилась, и из Ляльки домохозяйка получится. Ей просто раньше не для кого было. Разговор откладываю до позднего вечера. Тихо бубнит телевизор — Лялькина привычка, чтобы постоянно работал. Диван уже разложен. Для троих здесь тесно. И вообще чувствуется, что квартира — съёмная. Перевалочный пункт, и только. Ещё и диван для меня коротковат, не то что кровать в нашей с Агатой спальне…

Лялька возвращается из ванной в длинной растянутой майке. Агата всегда в красивом белье спит: шёлковые ночнушки, кружевные топы и шортики. Когда меня рядом нет, пижаму надевает, плюшевую или трикотажную. В комоде видел, на ней — только раз. Трогательная такая в голубом плюше. Лялька спит либо в майке, либо голой. Спала. Здесь двери в спальню нет, как спальни в целом. Новая жизнь, к которой пора привыкать.

— Агата узнала, — говорю и смотрю в глаза. Лялька хмурится — не доходит. — Про нас всё узнала, и про Кота. Не знаю, как. Вернутся из отпуска, будем разговаривать.

— Ты поэтому такой в последнее время? — Она садится на край дивана, подтягивает под себя ногу. — И что теперь? С нами останешься? Или нам вернуться в Сочи? Что молчишь, сам ещё не решил?

Не знаю. Нихуя не знаю, ни одного грёбанного ответа на эти вопросы! С силой сжимаю переносицу, заслоняясь от требовательного взгляда. Останусь, если оставят. Вернусь, если простят. Пополам разорваться бы. Прежней жизни не будет, когда до меня уже дойдёт?!

— Если она тебя простит, я пойму. — Лялька говорит тихо, твёрдо. — Но со мной тогда всё. Без вариантов.

Если Агата простит, я и так с тобой порву, Ляль. Не буду больше рисковать браком. Только придётся объяснить, как вы в Москве оказались…

— Мы поговорим, когда они вернутся.

— Отлично, — саркастично тянет Лялька. Ложится рядом, складывает руки поверх одеяла. На лице пляшут тени: по телевизору идёт какая-то героическая муть.

— Мне было с тобой хорошо, — говорит внезапно. Смотрю на неё.

— Уже прощаешься?

— На твоём месте любой бы выбрал семью, — пожимает плечами. Усмехается: — Я знала, на что иду, цепляться не буду, под порогом с сыном стоять — тоже.

— Ляль… — комок перегораживает воздух. Сглатываю, ложусь на бок. — Я уже говорил, что ты — удивительная?

— Говорил. — Она тоже поворачивается, кладёт ладонь под щёку. — Скажи ещё раз.

— Ты самая удивительная, понимающая женщина на свете. Я не жалею ни об одном дне, что провёл с тобой.

— И всё было бы хорошо, если бы не одно «но», — хмыкает Лялька. — Ладно. Спасибо, что не кормил сказками про больную жену, которую нельзя бросать, или про то, что вот-вот разведёшься. У нас с самого начала всё было по-честному.