Развод по любви
Шрифт:
Лишь бы успеть…
Костю погрузили на носилки. В больницу я поехала с ним.
Пока врачи колдовали над Костиным телом и бросались страшными фразами типа «пульса нет», «зрачки не реагируют», я вела переговоры сама с собой.
А что если вселенная услышала мои слова о том, что я ни за что больше не буду с Костей, и решила отнять его у меня? И как теперь забрать все эти сказанные в сердцах слова обратно? Раз Костя так нужен мне живым, готова ли я простить его прямо сейчас?
«Я люблю Костю. Верните его, пожалуйста…» — обратилась я к создателю
Перед лицом смерти обиды померкли. Я держала Костю за руку, прохладную, словно он замёрз на морозе, и плакала.
Сегодня я получила от жизни жестокий урок, что нельзя разбрасываться громкими острыми словами.
Кажется, кто-то из поэтов говорил, что словом можно убить. Уж теперь-то я знаю: да, можно.
— Вы родственница? — поинтересовались у меня.
— Жена, — еле ворочая окостеневшим языком, ответила я.
Машина мчалась, включив сирену, и за всю дорогу не притормозила ни разу.
Судя по тому, что на Костю навесили каких-то трубок и проводили над ним малопонятные мне манипуляции, шанс, что он выкарабкается, был.
А по прибытии Костю на каталке увезли куда-то, куда посетителям путь закрыт.
Всё, что мне оставалось, — это ждать новостей в холле больницы.
Я следила взглядом за снующими туда-сюда медиками, не очень-то надеясь, что о состоянии Кости мне сообщат быстро.
Светлане Изверговне я звонить не стала. Вообще никому не звонила и ничего не сообщала. Ибо вестником смерти быть как-то не моё, а если Костя оклемается, то сам разберётся.
Врач вышел и обвёл взглядом ожидающих.
— С Зориным кто? — спросил он.
— Я! — подняла я руку, как школьница.
По-дурацки, блин… Да неважно. Сейчас мне скажут про Костю. Но почему так быстро? Его же только пять минут назад увезли. Или десять минут…
— Откачали, — коротко сообщил врач. — Нужны его полис, паспорт и вещи для больницы.
— Я привезу, — пообещала я, но вместо того, чтобы радостно бежать исполнять поручение, села обратно на стул и заревела.
«Живой! Живой!» — вопило моё девичье сознание. С души свалилась массивная бетонная плита, будущее перестало видеться в мрачных тонах, розовыми гвоздиками посыпались мечты о счастливой любви…
Пора бежать за губозакатывательной машинкой и опускателем с небес. Ибо так можно и размечтаться.
Со всеми дорогами я промоталась по городу до вечера.
Холод помог мне вернуть мозги на место и выключить мечтательную дурёху.
У Кости дома я собрала в сумку всё необходимое: документы, зарядку для телефона, футболку, спортивки, резиновые тапки, носки, трусы…
Вот, знаете, это странно — рыться в нижнем белье человека, с которым мы расстались. Трогать семейники с пуговками посередине…
«Расстегни пуговки», — нашёптывал мне мятежный дух.
Нет, ну это ни в какие ворота! У нас тут, понимаешь ли, драма, а я о пакостях думаю… Пуговки вот расстёгиваю.
Трусы. Скомканные как попало, перемешанные с носками, что для Кости совершенно нехарактерно. Остальная одежда примерно в таком
же виде: измятая, местами несвежая, местами расползающаяся по швам.Дома грязно и тяжёлый затхлый запах.
Это совершенно не тот Костя, к которому я когда-то залезла в форточку.
Неужели это всё моими стараниями? Ох…
Вечером, когда я привезла вещи, меня к Косте не пустили, да я и не рвалась.
О чём нам говорить? Я ещё не придумала, что скажу ему. В голове царит хаос, мысли не складываются. Неподходящий момент для разговора.
На стойке дежурного, куда я сдавала вещи, мне сообщили, что Костя пришёл в себя, и его состояние стабильно. И всё.
Засыпать, зная, что Костя жив, мне будет проще. Наверное. Во всяком случае, плакать ночью я буду без скорби, а просто от переизбытка эмоций.
Днём после пар я помчалась в больницу.
Ночь выдалась бессонной. Мой мозг решил, что пора поговорить с Костей и поставить все точки над «и», поэтому я до утра репетировала свои реплики.
И вот, моя голова, работающая из-за недосыпа в аварийном режиме, неслась навстречу приключениям (пока не забыла реплики).
Волнительно, однако.
И я бы с облегчением вздохнула, если бы Костю забрали на процедуры или ещё куда, но меня беспрепятственно пустили к нему.
Я постучалась и вошла.
В палате стояло две койки, одна из которых была смята, но тоже пустовала. Судя по разложенным на тумбочке знакомым вещам, палатой я не ошиблась.
Вдруг из душа вышел Костя в одном полотенце на бёдрах.
— Наташа? — удивился он и встал на месте.
— Привет, — нехарактерно застенчиво сказала я. — Рада, что тебе лучше.
— Спасибо, что привезла мои вещи. Мне придётся наблюдаться здесь неделю.
— Понятно, — кивнула я, растерявшись.
Ни одна из заученных реплик не подходила в качестве ответа. Засада…
— Послушай, мне жаль, что всё так вышло, — сказал Костя. — Я больше не буду тебя преследовать. Я всё понимаю и не стану убиваться и делать новые глупости. Попробую жить дальше.
Что угодно ожидала я услышать, но не прощальные слова.
Чёртова любовь-расстрига!
Ноги отказались топать прочь. В носу засвербело, предвещая мокрые обстоятельства. В горле образовался ком. Вот оно, сейчас начнётся…
Всхлип.
— Наташа? — Костя отмер и рывком преодолел разделявшее нас расстояние. — Наташа, скажи, ты всё ещё любишь меня? — вопрос в лоб.
— Угу, — только и смогла ответить я.
— Маленькая моя, иди ко мне… — прошептал он мне в губы и поцеловал.
Это был очень мокрый поцелуй.
А следом за истерикой наступило оно: желание. Всё моё тело превратилось в одну сплошную эрогенную зону. К чему ни прикоснись — горит.
Костя, не переставая целовать, увлёк меня в ванную комнату.
— Боже, как я по тебе скучал… — шептал он, не отрываясь от моих губ.
— А-а… тебе же нельзя… А вдруг придут? — пробился сквозь густой туман возбуждения голов рассудка.