Развод в 37. Жизнь только начинается!

Видит бог я хотела уйти неоднократно. И бог свидетель тому, чем это оборачивалось.

Сейчас я набралась сил. Осталось понять, как именно я смогу избавиться от этого брака раз и навсегда.

Наконец машина сворачивает на знакомую улицу. И я тихо выдыхаю, ощущая облегчение.

В какой-то момент мне уже показалось, что мы едем не по тому адресу. Что Феликс решил от нас избавиться руками этой сволочи. Прикоснись он к моей девочке или ко мне, я бы перегрызла ему глотку и оставила в муках истекать кровью.

Всех их презираю. Ни одного мужчины в том доме и в моей жизни нет. Ни одного, кто бы хорошенько отходил моего мужа, как он делает это со мной.

Надеюсь, что он хотя бы раз испытает на себе всю силу таких ударов.

Отстегнув дочь, я жду, когда машина остановится у забора и открываю дверь. Но водитель обегает капот и придерживает ее, раскрыв шире.

Он еще и руку пытается подать, которую я игнорирую ему на забаву. Потому что он очень весел.

Идиот.

Сабина, встав на землю, тут же подпрыгивает от радости и мчит по подъездной дорожке кругами. Здесь можно хотя бы дышать полной грудью.

Забираю рюкзак дочери, склонившись к машине, придерживая свою сумочку, и получаю сильный шлепок по ягодице.

От испуга, от неожиданности прикусываю язык и подпрыгиваю, ударясь головой о дверной проем. Затем засовываю руку в карман сумочки. Вынимаю нож и раскрываю его.

Выпрямляюсь и, схватив за лацкан этого козла, приставляю острие к его толстой шкуре.

– Ты что, вообще охренел, ублюдок? Страх потерял, сволочь? – рычание сопровождает каждое мое слово.

Во мне никогда не было столько ярости как сейчас.

Я уставшая, загнанная в угол женщина. И я сейчас способна надавить на нож сильнее. Я хочу это сделать, чтобы начать избавляться от грязи и мерзости в своей жизни. Например, от похотливого прихвостня мужа, решившего, что ему все можно.

– Ты хоть представляешь, в чьем доме находишься? Что с тобой тут могу сделать я или мой брат? Скотина! Не понял, да, что ты на территории не моего мужа, а моей семьи? Ублюдок со смехом поднимает руки.

– Спокойно, я еще даже ничего не сделал.

Его слова звучат обещанием. И я запечатлеваю их в памяти, чтобы носить нож вообще повсюду. Теперь я не смогу даже спиной поворачиваться к этим скотам, по ошибке относящимся к мужскому полу.

Топот ног дочери заставляет меня тут же спрятать нож и перехватить рюкзак другой рукой.

– Мам, ты идешь?

Ее красивые глаза лучатся свободой и радостью, согревая мое окровавленное сердце.

– Конечно, милая, – губы растягиваются в улыбке для нее одной.

Она кивает и срывается снова к калитке. А я поднимаю взгляд на эту падаль и, скривив лицо, словно передо мной что-то мерзкое, ухожу.

Когда колеса со свистом прокручивают пыль за моей спиной, я выдыхаю. Теперь и мне можно расправить плечи.

Каждый следующий шаг становится легче предыдущего.

И нет, в этом доме я не дождусь поддержки или даже защиты. Но все же… воздух почище и дочь счастливее.

Оказавшись во дворе, дочь радостно бежит к двери с криком «Бабуля». Я вхожу за ней и сразу натыкаюсь в кухне на маму.

Она что-то нарезает, с улыбкой разговаривая с внучкой, а когда смотрит на меня, ее глаза спокойно проходятся по мне и останавливаются на лице. Я знаю, что там просвечиваются синяки, но тратить время на долгий маскирующий макияж не стала.

– Что с тобой? – ее тон ровный до зубного скрежета.

– А что со мной, мам?

Усмешка на моих губах усталая и злая.

Я мама… Она тоже мама. Так почему я чувствую себя преданной единственным близким человеком? Почему она не может быть такой, как я, готовой сражаться за свою дочь?

– Снова поссорились с мужем? – она тяжко вздыхает и машет головой.

Так забавно, что она называет избиения «ссорами». Ведь в ее понимании, это пустяк.

– А какая тебе разница, мама? Ты все равно не поддержишь и не поможешь, тогда зачем этот вопрос?

– Ну сколько можно, Альбина? Веди же ты себя наконец хорошо. Как настоящая жена. Феликс хороший мужчина, замечательный и трудолюбивый человек. Вон, посмотри, какой у него бизнес есть. Я знаю твой характер. Знаю, какая ты упертая. На ровном месте споришь. Всегда была такой.

Из груди рвется крик. И если бы тут не было моей дочери, я бы им разбила все стекла в доме родителей. Я бы кричала, пока не кончились силы. Но даже тогда я бы набрала в грудь побольше воздуха и продолжила кричать.

– А ты матерью быть можешь? Можешь быть хорошей? Можешь защитить своего ребенка и хотя бы притвориться, что тебя заботят синяки на моем лице? Или хотя бы для приличия поверить мне. Один раз. Мам? – Она поднимает на меня глаза. – Как ты можешь быть такой черствой? Что ты вообще несешь? Какой, черт подери, хорошей женой я должна быть? Для кого? Для этого монстра?

Мое тело сотрясает от сдерживаемых эмоций.

– Альбина, – она снова со своим ровным и почти равнодушным тоном начинает читать нотации: – Я прекрасно знаю характер своей дочери, поэтому так и говорю.

– Характер? Мой? – усмешка на моих губах превращается в оскал. – Ты нихрена меня не знаешь. И нихрена не знаешь Феликса. И сейчас говоришь то, чего нет на самом деле. И быть такой матерью, как ты, я никогда не захочу, поэтому оставь свои проклятые советы для себя. Оставайся примерной женой и веди себя хорошо, у тебя это отлично получается. А я буду оставаться горой для своей дочери при любом раскладе, чтобы ни случилось, какой бы она ни была. А таких, как ты, матерями называют по ошибке.

Последние мои слова повисают в воздухе грозовой тучей.

И я бы хотела о них жалеть. Но это жестокая правда, облаченная в слова. Это то, что меня окружает.

К нам входят брат с моей дочкой. Мы с ним обнимаемся, и атмосфера, накаленная до предела минуту назад, ослабевает.

– Мам, есть хочу, – говорит он.

– Почти готово.

Она быстро закидывает в миску нарезанный салат и смешивает. Я помогаю ей накрыть, но сама не ем. У меня нет аппетита вообще. Зато Сабина съедает все и довольно откидывается на спинку стула.