Развод. Цена нелюбви

– Мне страшно,– шепчу я, абсолютно потерявшись в пространстве врачебного кабинета.

– Ну что вы. Через это проходят миллионы женщин. Зато результат превосходит все трудности, уж поверьте. Да и кому еще рожать, как ни вам? Девочка, ваш малыш будет принцем или принцессой.

Киваю глупо, как цирковая лошадка. Бездумно. А будет ли он счастлив? И будет ли вообще? Половцевы не простят меня. И чужого младенца не потерпят в их чертовой семье. Руки ложатся на живот самопроизвольно. В защитном жесте. Он там, он мой, и я вдруг осознаю, что уже люблю крошечный эмбрион, который прямо сейчас ждет своей участи. У него нет еще ни ручек, ни ножек, просто набор клеток моих и мужчины, которого я предала, моего совместимого, моего Северянина. Но он есть. И он живет и цепляется за эту жизнь.

– Только мой,– улыбаюсь я, поглаживая плоский живот. Я точно знаю, что никому не позволю отобрать у меня это счастье. Но еще не знаю, как защитить это сокровище, подаренное мне Северцевым. Он за одну ночь мог сделать меня бесконечно наполненной. То, что не удалось Виктору за пять лет жизни, кажущейся мне правильной и настоящей. Казавшейся.

– Что? – доктор смотрит на меня поверх очков. Наверное думает, что я дура или сумасшедшая.– Все таки вы себя чувствуете нехорошо,– то ли спрашивает, то ли утверждает.

– Прекрасно, как никогда,– я лгу. Мне до одури страшно. Но теперь я должна думать не только о себе. И нервничать нельзя, мой малыш все чувствует, переживает, как и его глупая мать.

Виктор ждет в коридоре, в компании дуболомов, которых приставил ко мне любящий свекор. Я чуть иду. Несколько шагов кажутся мне непосильными. Словно на голгофу восхожу, раздирая рот в фальшивой улыбке.

– Риша, что так долго? Все в порядке? – сканирует меня взглядом муж. Смотрит на мой живот, который я так и обнимаю руками. Неужели догадался или знает? Господи, у меня уже паранойя.

– Да, дорогой. Просто осмотр не слишком приятный,– улыбка у меня получается вымученная, руки дрожат, ноги ватные.– Терпеть не могу гинекологов.

– Что он сказал? – плевал Витя на мои ощущения. Ему нужен результат. Вот уж он охренеет, когда узнает, что ничего у него не выйдет. Если узнает.

– Все в порядке. Я… Нет никаких противопоказаний к процедуре. Пойдем, я устала.

– Я хочу сам поговорить с врачом,– щурится Виктор. Мне кажется, что я сойду с ума от напряжения. Перед глазами летят прозрачные мухи. Рот наполняется горечью.– Риша, ты… Эй…

Сильные руки меня подхватывают подмышки, не давая свалиться. Нет, я не теряю сознание, просто будто парю в невесомости.

– Все в порядке, Витя. Перенервничала. Отвези меня домой, пожалуйста.

– Охрана отвезет. Мне нужны ответы, – надо же, настырный какой. Никогда не замечала за моим мужем такой целеустремлённости. Так хочется ему стать полноправным Половцевым, что он готов идти по головам. И Алексей Николаевич еще говорит, что сын на него не похож. Точная копия. Готовы на алтарь жертвенный бросить свое продолжение, свою кровь. Ему не нужен малыш. Он не умеет любить. Слава богу мой ребенок будет другим, он будет…

– Ну иди, что встал? Я сама до тюрьмы своей доберусь. Не бойся, не сбегу, – ухмыляюсь я. Сердце колотится как бешеное, гонит по венам адреналин в чистом виде. – Давай, принеси папочке тапок в зубах, песик.

– Заткнись, или забыла, почему ты все еще со мной? Твой трахарь пока на свободе, только потому что я слово держу. Пока… И жив… Пока…– шипит Виктор. Бодигарды прячут улыбки, но он их видит, и злится до умопомрачения.– Я не разрешал тебе открывать рот, сучка.

Страх клубится тьмой в животе. Кровь гудит в ушах. Он не отпустит нас. Если сбегу, подставлю того, кто позволил мне понять, что значит любить и быть желанной. Останусь – лишусь себя. Очень трудный выбор. Бесконечно.

– Прости, – стону, признавая поражение.– Завтра. Мне подсадят эмбрион завтра. Позволь мне просто самой это пройти. Витя, я так устала.

– Хорошо. Я люблю когда ты послушна,– скалится муж, ухватив меня пальцами за подбородок. Глаза в глаза, я не умею врать. Но и вырваться не могу, нет сил. – Хоть и понимаю, почему. Боишься за своего любовничка? Риша, ты дура. Он сам себя угробит, мне даже не нужно будет для этого щелкать пальцами. Дело времени. Сопьется, опустится, потеряет себя и сдохнет под забором. Почему вы, бабы, всегда выбираете биомусор? У тебя есть все. Ты можешь себе позволить целый мир. Но ты с упорством ослицы хочешь гнилое яблоко вместо сладкой пироженки.

– Поехали. Вить. У меня завтра трудный день.– из последних сил хриплю, повиснув в руках моего мучителя. Сладкие пироженки не бывают бесплатными. За них надо платить душой и жизнью.

– У нас, детка. У нас трудный день. Будь любезна сразу понести.

Буду. Обязательно буду.

Глава 25

– Я не люблю, когда меня заставляют ждать,– Половцев вальяжно развалился в кресле, стоящем посреди полковничьего кабинета. Петр Романович поморщился, рассматривая незваного гостя и отложил в сторону папку с делом Майорова. Перевернул ее вниз надписями, надеясь, что Кипчак не успел рассмотреть имени и номера дела.

– Ко мне на прием надо записываться,– ровно произнес полковник. Старая закалка. Он давно знал, что показывать страх или злость, таким, как сидящий напротив хищный мужик, все равно, что дразнить голодного медведя куском свежей форели – глупо и самоубийственно.

– Я не на прием пришел Петя.

– Я Петр Романович, господин Кипчак,– ухмыльнулся полковник, глядя, как дёрнулась щека оборзевшего хозяина жизни.– Давай без реверансов. Зачем пришел? У меня день то сегодня не приемный. И времени на разговоры с бандитами нет.

– И чувства самосохранения тоже недостает,– оскалился Половцев старший.

– Мне его на спецоперациях отбило. Говорить то будешь о нужде своей, или о моих личных качествах покалякаем?– хмыкнул Петр Романович.

– Пса своего угомони.

– Я собак не люблю, поэтому не держу,– полковник поднялся из кресла.– Так что ты не по адресу.

– Ты понял о ком я. Северцева охолони, чтоб нос свой не совал куда не нужно длинный. А то ведь проблем не оберетесь.

– Я не понял, ты мне угрожаешь? В моем кабинете? Вон пошел, Кипчак, пока я не разозлился до невозможности. И, кстати, тут камеры везде, звук тоже пишется. Так что…

– Предупреждаю, полкан. Будешь благоразумным, прикажешь дураку этому сидеть ровно на жопе и все будет у вас хорошо.

– Я не могу приказывать тому, кто вне моих полномочий. Северцев уволен по статье несоответствие. Ты, погань, к этому руку приложил, я знаю. А теперь проваливай, Дон Карлеоне, бля. Или мне ребят позвать из ОМОНа. Они дюже любят таких, как ты ломать.

Половцев молча поднялся и пошел к двери. Не оборачиваясь. Зол он был неимоверно, судя по напрягшейся шее и сжатым до хруста кулакам. Полковник проводил взглядом своего новоиспеченного врага и взялся за телефон.