Разыскания истины
Шрифт:
Несомненно, что не сущее, или ложное, не может быть видимо или умопостигаемо. Ничего не видеть — значит не видеть вообще;
ни о чем не думать — значит не думать вообще. Невозможно созерцать ошибку; например, отношение равенства между два и два
24 Разыскания истины
370
и пять; ибо это отношение, или тому подобное не существующее, может быть допущено, но, конечно, не может быть созерцаемо, потому что не сущее не видимо. Это и есть, собственно, первый принцип всякого нашего познания; им также начал я «Беседы о метафизике» и две первые из них уместно прочесть; ибо принцип, обыкновенно принимаемый картезианцами, что можно утверждать о вещи то, что ясно мыслится содержащимся в идее, представляющей ее, зависит от него; и он верен только при предположении, что идеи неизменны, необходимы и божественны. Ибо если бы наши идеи были только нашими перцепциями, если бы наши видоизменения были представлениями, то как знали бы мы, что вещи соответствуют нашим идеям, потому что Бог думает, а следовательно, действует не сообразно нашим представлениям, но своим. Из того же, что не сущее не созерцается, следует, что все,
Но хотя для того чтобы быть созерцаемым, надо существовать, однако все, что действительно существует, не есть уже поэтому нечто видимое само по себе; ибо, для того чтобы быть созерцаемым, оно должно непосредственно действовать в душе, оно должно само по себе просвещать, влиять или модифицировать дух; иначе наша душа, которая часто пассивна, насколько она способна к перцепциям, никогда не будет созерцать его: если бы даже вообразить, что душа находится в предмете и проникает его, как предполагают обыкновенно, что она находится в мозгу и проникает его, она все ж не могла бы созерцать его, потому что она не может открыть частей, составляющих ее мозг, даже ту самую часть, где, как говорят, главным образом она пребывает. Ибо только то видимо и умопостигаемо само по себе, что может действовать в духах.
Допустим, однако, эти два ложных положения: 1) что всякая реальность может быть созерцаема, якобы посредством действия разума; 2) что душа не только имеет внутреннее чувство своего бытия и своих видоизменений, но и в совершенстве познает их. Пусть только согласятся со мною, что не сущее невидимо, что я только что доказал, и тогда очень легко заключить, что видоизменения души не могут изобразить бесконечного, ибо нельзя видеть трех реальностей там, где их только две; ибо тогда мы видели бы
371
не сущее, реальность не существующую. Нельзя видеть сто реальностей там, где их только сорок, ибо тогда мы видели бы шестьдесят реальностей не существующих. Итак, нельзя видеть бесконечное ни в душе, ни в ее конечных видоизменениях, ибо тогда мы видели бы бесконечное не существующее. А не сущее и невидимо, и не умопостигаемо; следовательно, душа не может видеть ни в своей субстанции, ни в своих видоизменениях бесконечную реальность, ту умопостигаемую протяженность например, которую так ясно мы видим как бесконечную и которую, как мы убеждены, душа не исчерпает никогда. Но иметь возможность представить бесконечное, это не значит иметь возможность созерцать его; или иметь о нем весьма поверхностную или бесконечно малую перцепцию, какова та перцепция, какую мы имеем о нем, это значит иметь возможность сделать его созерцаемым в себе, а следовательно, содержать его, так сказать, — потому что не сущее не может быть созерцаемо, — и содержать его даже так, чтобы оно было умопостигаемо или деятельно само по себе, т. е. способно влиять на разумную субстанцию души.
Итак, ясно, что ни душа, ни видоизменения ее, ни все конечное не может представлять бесконечное; что бесконечное можно видеть только в нем самом и в силу действия его субстанции; что бесконечное не имеет и не может иметь первообраза или идеи, отличной от него, которая представляет его; следовательно, если мы думаем о бесконечном, то оно должно существовать. Но, конечно, мы думаем о нем; мы имеем, я не говорю, понимание его или перцепцию, соразмерную ему и обнимающую его; но мы имеем о нем некоторую бесконечно малую перцепцию, т. е. в сравнении с совершенным пониманием; ибо должно знать, что для бесконечно малой перцепции бесконечного не требуется больше мышления или большей способности мышления, чем для совершенной перцепции о чем-нибудь конечном, потому что всякая величина конечная, сравниваемая с бесконечным или разделенная на бесконечное, так же относится к конечной величине, как эта самая величина — к бесконечному. Это очевидно в силу того же основания, которое доказывает, что 1/1000 относится к 1, как 1 к 1000; что две, три, четыре миллионные доли относятся к двум, трем, четырем, как два, три, четыре относятся к двум, трем, четырем миллионам; ибо, хотя бы мы бесконечно прибавляли нули, очевидно, что пропорция остается все та же. Это значит, что всякая величина или конечная реальность равна бесконечно малой реальности бесконечного, или по сравнению с бесконечным; я говорю, по сравнению с бесконечным, ибо большое или малое таковы только относительно. Стало быть, несомненно, видоизменения или конечная перцепция сама по себе может быть перцепцией бесконечного, хотя бы перцепция бесконечного была бесконечно мала по сравнению с бесконечною перцепцией или совершенным пониманием бесконечного.
372
О' величине предметов или о реальности идей не должно судить по силе и яркости, или, будем говорить школьными терминами, по степени интенсивности модальностей или перцепций, идеи которых воздействуют на нашу душу. Игла терновника, которая меня колет, горячий уголь, который жжет меня, не имеют столько же реальности, как поле, которое я вижу. Однако моя способность мышления более поглощена страданием от укола или ожога, чем видом поля. Точно так же, когда я стою посреди поля и смотрю, мое чувственное представление об ограниченной протяженности гораздо живее и более занимает способность моей души, чем представление, которое я имею, когда думаю
о протяженности, закрыв глаза. Но идея протяженности, действующая на меня ощущением различных цветов, не имеет такой же реальности, как идея, которая действует на меня лишь чистым разумением, ибо чистым разумением я вижу протяженность бесконечно больше той, какую вижу открытыми глазами. Следовательно, не должно судить — я не говорю, о действии идей, а о реальности идей — по тому, сильно или легко затрагивают они нас, но по тому, что они затрагивают нас, как бы легка ни была модальность, которою они затрагивают нас; как бы ни была слаба перцепция, которую мы имеем о них. Должно судить об их реальности, потому что мы созерцаем их, а не сущее не может быть созерцаемо, я говорю это для того, чтобы заставить понять, что нет противоречия в том, что бесконечное может быть созерцаемо конечною способностью перцепции, и чтобы разубедить людей, которые, будучи обмануты этим мнимым противоречием, утверждают, что мы не имеем идеи бесконечного, невзирая на внутреннее чувство, которое говорит нам, что мы действительно думаем о бесконечном, или, выражаясь словами других людей, что мы от природы имеем идею о Боге или бесконечно совершенномсуществе.
Что модальности души не представляют ни бесконечного, ни чего бы то ни было или что идеи весьма отличаются от перцепций, какие мы имеем о них, я мог бы доказать другими доказательствами, не тем, какое я только что вывел из этого общего понятия, что не сущее не созерцаемо. Ибо ясно, что модальности души изменчивы, а идеи неизменны; что ее модальности частны, а идеи универсальны и общи всем духам; что ее модальности случайны, а идеи вечны и необходимы; что ее модальности не ясны и темны, а идеи очень ясны и светлы, т. е. что ее модальности только смутно, хотя живо, чувствуются, а идеи ясно познаются, будучи основанием всякой науки. Но я столько уже писал о природе идей в этом сочинении и некоторых других, что, мне думается, я имею право отослать читателя к этим сочинениям.
Итак, столь же очевидно, что есть Бог, как очевидно для меня, что я существую. Я заключаю, что я существую, потому что я сознаю себя, а не сущее не может быть сознаваемо. Я заключаю точно так же, что Бог есть, что бесконечно совершенное существо существует,
373
потому что я его созерцаю, а не сущее не может быть созерцаемо, и, следовательно, не может быть и бесконечное в конечном.
Но бесполезно толпе предлагать эти доказательства. Эти доказательства можно назвать личными, так как они не убеждают всех людей. Это потому, что большинство, а иногда даже ученейшие или наиболее начитанные люди не хотят или не могут приложить внимания к метафизическим доказательствам, к которым, по большей части, они относятся с глубоким презрением. Если же вы хотите убедить их, то нужно приводить более наглядные доказательства, и, конечно, в них не будет недостатка, ибо ни одна истина не имеет столько доказательств, как истина бытия Божия. Мы привели это доказательство лишь для того, чтобы показать, что истины абстрактные почти не действуют на наши чувства и потому их принимают за иллюзии и химеры; тогда как истины грубые, осязательные и которые чувствуются, принуждают душу рассматривать их, а потому люди убеждены, что они имеют большую реальность, по той причине, что после грехопадения они производят гораздо большее впечатление на наш разум, чем истины чисто умопостигаемые.
По той же причине нечего надеяться, что когда-либо можно будет убедить толпу в том, что животные не чувствуют, следующим доказательством: если они невинны, как все согласны с этим и как я то предполагаю, и если бы им было свойственно чувство, тогда пришлось бы заключить, что при Боге, бесконечно справедливом и всемогущем, невинный терпел бы страдание, которое есть наказание и кара за какой-нибудь грех. Люди по большей части не способны увидеть очевидность этой аксиомы: «Sub justo Deo, quisquam, nisi mereatur, miser esse non potest»,' — которою с большим основанием пользуется блаженный Августин против Юлиана, чтобы доказать первородный грех и испорченность нашей природы. Они воображают, что эта аксиома не имеет никакой силы и основательности, как и некоторые другие, доказывающие, что животные не чувствуют, потому что, как мы только что сказали, эти аксиомы абстрактны, они не заключают ничего чувственного и осязательного и не производят никакого впечатления на наши чувства.
Действия и видимые движения, совершаемые животными для поддержания своей жизни, служат доводами, хотя только вероятными, но гораздо больше нас затрагивающими, а следовательно, гораздо сильнее склоняющими нас думать, что они страдают от боли, когда их бьют, и они кричат, — чем этот абстрактный довод чистого разума, хотя весьма достоверный и весьма очевидный сам по себе;
ибо, несомненно, у большинства людей нет никакого иного основания думать, что животные имеют душу, как наглядное созерцание всего, что совершают животные для поддержания своей жизни.
) Орег. perf.
374
Это ясно из того, что большинство людей не воображают, чтобы в яйце была душа; однако превращение яйца в цыпленка неизмеримо труднее, чем поддержание цыпленка, когда он вполне образовался; ибо для того, чтобы сделать часы из куска железа, нужно больше ума, чем для того, чтобы заставить их идти, когда они уже совсем готовы, и точно так же следовало бы скорее допустить душу в яйце, которая могла бы образовать из него цыпленка, чем допускать душу в цыпленке, которая заставляла бы его жить, когда он уже совсем образовался. Но люди не видят наглядно того изумительного способа, каким образуется цыпленок, однако постоянно видят наглядно то, каким образом он ищет вещи, необходимые для его поддержания. Итак, у людей нет какого-нибудь наглядного представления движений, необходимых, чтобы превратить яйца в цыплят, представления, которое заставило бы их думать, что в яйцах есть души; но у них есть наглядное представление внешних движений, которые животные совершают для поддержания своей жизни, и потому люди приписывают им души, хотя довод, приведенный мною, сильнее говорит в пользу души в яйцах, чем в пользу души в цыплятах.