Реалити-шоу «Властелин мира» (сборник)

Сам не понимаю, как я добрался до самолёта. Я много чего не понимаю. как я вообще выбрался из этой богадельни, куда люди спихивают людей, с которыми не знают, что делать, и которых некуда девать. Как я вообще доехал сюда, даром, что передвигаться вообще не могу, руки превратились в какое-то подобие крыльев, ноги сплелись в какую-то пародию на хвост…

Кажется, меня побаиваются. Кто, все. Боятся, что эта хрень перекинется на них. Зря боитесь. Не перекинется, радиация, штука такая, она одного меня хрен знает во что превратила, и хватит с неё.

Только там не радиация была, там другое что-то. У нас, на Фениксе». Хрень какая-то рванула, парни как раз в цехе были, я покурить вышел, это меня и спасло. Я так думал, что спасло. Теперь понимаю, лучше бы я вместе с ними загнулся. Там. В цехе. Чем такое.

Вспоминаю, как врач разводил руками: вы мне скажите, вы там над чем работали вообще… Откуда я знаю, над чем, не знаем мы, начальство чёрта с два что скажет, да начальство, похоже, само не знает. Какая-то там степень секретности. Сиди и смотри, как эта секретность тебя чёрт знает во что превращает. Сгнивай заживо. Вякнул что-то про лечение за границей, только у виска покрутили: окстись…

Так что даже удивляюсь, что сюда добрался. И что из богадельни этой выбрался. В которую спихивают таких, как я. Чтобы не видеть. Чтобы не думать, что с нами со всеми делать…

Илья осматривает самолёт. Товар лицом, так сказать. Придирчиво хмыкает.

– Что ж вы купили-то… горе моё…

– А что так? – Вера Николаевна подслеповато щурится, – не взлетит, что ли?

– Взлететь-то взлетит… только упадёт.

– Упадёт?

– Это точно. Топливный бак повреждён. Вытечет всё в пути, разобьёмся к чертям…

Илья говорит еле слышно. Мы все говорим еле слышно. Нет сил говорить, в умирающих лёгких не осталось дыхания. Понимаем друг друга по движению губ, по движению мыслей.

– Да и приземляться я не умею… – говорит Илья, – это Лешка у нас по приземлениям спец был… а я так… экзамен сдал на троечку с минусом, да и то потому, что декану всякого поднёс…

Тишина. Нехорошая какая-то тишина. Понимаю, что не слышу стук наших сердец. Да и есть ли у нас вообще эти сердца, отстучали, отбились своё, отлюбили, отстрадали, отсжимались от горя, отразбивались…

Сидим на ящиках вокруг самолёта, кому вообще эта дурная идея пришла в голову… самолёт… ах да, Вера Николаевна… которая с ним хотела разбиться…

Меня осеняет:

– Ну а если не приземляться?

– Гхм… и куда полетим?

– А в небо. Ты, Илюха, в небе был уже, знаешь… как там и что…

– Так я на Плутоне был… на Плутон тоже как-то опускаться надо…

– Ну… ты приземляться не умеешь, а то приплутониваться, разные всё-таки вещи…

– Там мои парни остались, – говорит Илья, – Лешка, Антоха, Витёк…

– Ну видишь… глядишь, и я своего Андрея в небе встречу…

– И как вы это объясните? – спрашивает шеф.

Я бы тоже у него спросил, как он это объяснит. Я это никак объяснять не собираюсь. Совсем. Вечером уходил, всё нормально было, морг как морг, трупы все по местам, а куда они денутся…

– Ну вы когда это обнаружили? – наседает шеф.

– Да утром сегодня. Прихожу, дверь открываю, как всегда – доброе утро, дамы и господа… смотрю…

– Сколько пропали?

– Трое… три…

– Гхм… ключи ещё есть у кого-нибудь?

– Н-нет.

– Раз дверь открыта была, значит, есть. Думать надо было… думать… это мы не любим, думать, нам бы только денежки получать, за вредность, за полезность…

Молчу. Мысленно материализую в руках ружьё, выпускаю в шефа обойму.

– Организации сатанистов в городе есть? – спрашивает шеф, смотрит на меня так, будто я все их наперечёт знаю. И в них во всех участвую, как смена закончится, так бегом на кладбище: сатана, помоги мне в безмерной беде…

– Хотя бы список пропавших есть?

– Есть, – киваю, обрадованный, что хоть что-то у меня есть, – вот… Краськов Илья Игоревич, семьдесят восемь лет ему было… лётчик-космонавт…

– Ма, а вон самолёт!

– Где самолёт!?

– А вон, летит… над лесом…

– Да не вижу я там никакого самолёта… куд-да в лужу полез, тебе миллион раз объяснять надо?

– Ма, да вон же, самолёт!

– Да нет там никакого самолёта, в лужу не лезь, ком-му сказала!

– Да оставь его, Люда, играют дети…

Поднимаемся. Выше, выше. Небо давит на голову. Думал, будет хуже. Терпимо. Ловлю себя на том, что мне не так уж и плохо. Пожалуй, первый раз за всё время чувствую себя хорошо.

Оказывается, не всё я знаю про мутации. Оказывается, недооценил то, что со мной происходит. Всё не так страшно, это не смерть, неправильно врач сказал, это не смерть, это начало новой жизни. Жизни в новом теле, какое оно у меня будет, руки как крылья, хвост…

Илья выхаркивает из себя синюю поросль. Теперь не поймёшь, где Илья, где поросль, всё одно, единое целое, какой-то новый сверхорганизм…

Приём, приём… слышу! Ага, парни, слышу! Лёш, ты, что ли? Ты чего там жуёшь, ты прожуйся сначала, потом говори! А-а, это поросль…

Не понимаю. Вроде бы Илья сидит без наушников, закрыл глаза, не видит, куда ведёт самолёт, слушает что-то, как будто – собственный внутренний голос…

– Чего там? – спрашиваю.

Да парни мои… ничего они не умерли, на Плутоне обосновались… с порослью этой породнились… у них там сверхцивилизация целая, чего только не умеют… а я, идиотище, боялся…

Киваю. На Плутон так на Плутон. Один хрен приземлиться не сможем, может, хоть приплутониться получится…

Оборачиваюсь, только сейчас вижу ещё одного пассажира за спиной. Ёкает сердце, это что-то новенькое, не помню, чтобы он в самолёт заходил…

– Вы… вам что?

– А мне Веру.

Вера Николаевна оборачивается, смотрит на сидящего сзади, узнаёт и не узнаёт…

– Андрей!

– Уважаемые пассажиры, просьба пристегнуть ремни, до посадки на Плутон осталось…