Реалити-шоу «Властелин мира» (сборник)
Шрифт:
– Ты чё тупишь-то, мозгами раскинуть не судьба…
Что-то обрывается внутри, закипает…
– Да пошла ты…
Выключаю телефон. Перевожу дух. Батарейки… батарейки… зачем?
Ёкает сердце. Прямо сжимается внутри стержень. Нет, конечно, всяких гостей я видела, но таких посетителей на выставке ещё не было.
Звёзды.
Настоящие. Те, которые светят в небе до утра. Те, у которых берут автографы. На счастье.
– День добрый, – кто-то, кажется, Вега, пожимает мне руку, – много о вас слышали… решили
– Для меня это большая честь.
– Взаимно.
Потревоженные карандаши, краски, суетятся по студии. Не каждый день к нам приходят звёзды.
– Красота-то какая…
– Картины как живые…
– Мы, собственно, что думаем… как вы смотрите на то, чтобы оформить декорации к фильму? Понимаете, есть у меня один сценарий…
Снова сжимается сердце. Со мной говорит Сириус. Звезда первой величины. От волнения не могу листать сценарий, спохватываюсь. Спрашиваю то, что не особенно хотелось спросить.
– А… Лампа сниматься будет?
– Кто?
– Лампа…
– Это кто?
– Не помним такую, – говорит Спика, звезда какой-то там величины.
Хочу спросить, что случилось с Лампой. Не спрашиваю.
– Координаты проверь!
– А?
– Бэ! Координаты проверь, идиотина, как в прошлый раз, занесёт тебя, куда Макар телят не гонял!
– Не занесусь.
– Смотри у меня. Плутон видишь?
– Ага, вон, точечка в небе.
– Вот и отлично, на него курс бери. Давай… если ты мне «Уллиса» разобьёшь, я тебе башку разобью.
– Да я и так себе башку разобью, если я «Уллиса» разобью, я же внутри сижу.
– Слышь, не умничай! Давай скорее…
– Товарищ капитан!
– Гусь свинье не товарищ. Ну, что у тебя там?
– Тут… лампа!
– Перегорела, что ли? Ну фиг с ней, заменим, чё как маленький-то?
– Да нет! За бортом! В открытом космосе!
– Ещё тебе чего приснилось?
– Не, я серьёзно! Настольная лампа в небе кувыркается! Погасшая!
– И что теперь, за ней полетишь? Давай к нам живо!
– А… а откуда она появилась?
– Откуда-откуда, от верблюда… чего надо, шоколада…
– …это, Лешка, бывает… когда человек один долго в челноке сидит, и только космос кругом… вот и мерещится чёрт знает что. Я пару раз ангелов видел, летали… Максим тот вообще чуть не рехнулся, сидит в челноке, тут из стены отец выходит, давай орать: говорил тебе, иди на бухгалтера, какого чёрта ты в космонавты попёрся, Гагарин хренов… Алинка та вообще чуть не рехнулась. Она дежурила, а ей мальчик явился. Маленький такой, года три. И ничего не говорит, смотрит так… стоит и смотрит.
– И чё?
– А то. Она три года назад аборт сделала, вот что. Вот ей и мерещится теперь. Я уже думаю, музыку вам какую в челнок с собой дать, или телек какой, чтоб не свихнулись… кавээн там… Дом-два…
– Тогда точно свихнёмся. В открытый космос без скафандра выбросимся.
– Ну, это я так… А то правда, невесть что мерещится. Дети убитые… мальчики кровавые в глазах… ангелы… тебе вот
лампа прибредилась…2013 г.
День А
– Что, не видать ещё?
Смотрю в небо, ставшее таким чужим. Таким неприютным. Таким злобным. Ищу что-то, что – не знаю сам. Поди туда, не знаю, куда, принеси то, не знаю, что…
– Не видать.
– Ты хорошо давай, там, смотри, звёздочки все пересчитай, все на месте, нет…
Кажется, когда министр шутит, полагается смеяться. Выжимаю из себя улыбку.
На горизонте в небо уставились востроносые ракеты. Это называется – боевая готовность номер один.
Я знаю, что по всей земле уставились в небо востроносые ракеты. Это называется – боевая готовность номер один.
И международное соглашение.
И ещё как-то там. Не знаю. Не моё дело. Моё дело – смотреть в небо, ставшее таким неприютным.
Это называется – астроном.
Вот и министр говорит, докладывает кому-то в телефон:
– Да не вопрос, тут целый астроном сидит, уж углядит как-нибудь…
Уж угляжу как-нибудь. Знать бы ещё, что углядывать.
– Они, может… невидимые какие, – говорит министр.
– Отчего же невидимые, на картинках же были… драконы, демоны, боевые роботы…
– Да хрен их знает, сегодня демоны-роботы, потом – оба-на – и невидимками перекинулись, вот так подкрадётся сзади, ка-ак хватанёт, ага-а, попа-ались!
Молчу. Чувствую, что хочется оглянуться, назад, назад, что я там увижу сзади, холодеет спина, а если… а вдруг…
Это называется – паранойя.
Я тут скоро с министром точно стану параноиком. И ещё много кем. И мы все, шесть миллиардов, тоже скоро станем параноиками.
Смотрим в небо.
Ждём чего-то, сами не знаем, чего.
Это называется – вторжение.
И ещё называется – Армагеддон.
– Ты гляди, гляди, зубищи-то какие – министр показывает на здоровенную тварь, чем-то похожую на тиранозавра, – пополам перекусит, не дрогнет.
И молчит. Ждёт, что я скажу, как будто мне есть что сказать.
– А как же он летает, у него крылышки вон какие крохотные…
– А кто те сказал, что он летает, это, может, этот… скажи, я скажу… как это в ботанике вашей… радикулит.
– Рудимент.
– Во-во…
Молчим. Смотрим. Не понимаем. Жуткие твари с головами крокодилов и телами змей, причудливые зубастые цветы, глубокие пещеры, оскалившие пасти…
– Да, не слабенький зверинец развели они у себя там, – ворчит министр.
Кажется, надо предложить ему кофе, и ещё много чего, что предлагают высоким гостям. Кажется, я даже сесть ему не предложил, он вошёл, долго смотрел на меня выжидающе, потом сам устроился в кресле.
Не умею я с министрами. Меня со звёздами учили говорить, а не с министрами, вот если бы звезда упала с неба, я бы знал, как её встретить, как поклониться, какой кофе в какой чашке предложить…