Реалити-шоу "Замок"

Решение пришло внезапно.

Надеюсь, Николай Васильевич не соврал.

Я шагнула вперед, нащупывая тонкую серебряную цепочку (ой, да какая разница, верю ли я во что-то или не верю? Хотите, считайте это данью моде), сдернула ее с шеи и набросила на чертика.

Ой, ма-а-а-а-ама…

Тот заверещал так, словно его кипятком обдали, заметался, пытаясь разорвать тонкую серебряную вязь. Я подхватила его за шкирку и, развернув мордочкой к себе, поинтересовалась, уставившись в желтые совиные глаза:

— Попался?

— Ой.»

Следующие пять минут девица потратила на запудривание мозгов бедному несчастному представителю инфернальных меньшинств. Причем при малейшей попытке рогастика сопротивляться, в ход шли угрозы. И предложение перекрестить чертика было самым, что ни на есть, добрым и ласковым. Закончилось все тем, что запуганный донельзя черт беспрекословно отдал этой террористке долгожданный свиток с договором, каковой и был торжественно разорван прямо перед рогатой физиономией. Черт впал в состояние близкое к прострации и, хотел уже слинять далеко и надолго, но ушлая девица его не отпустила, начав выяснять подробности нежданно надвигающейся слепоты господина Аранде. Чертик молчал как партизан, но, в конце концов, все-таки сдался, невнятно булькнув: «Да что с ним будет?! Подумаешь, близорукость с астигматизмом! Провести еще небольшую припайку лазером, чтоб сетчатка не отслаивалась, и хай себе живет спокойно».

И лишь после этого девица, наконец, соизволила снять с него свой крестик, и черт растаял в воздухе с тихим всхлипом «князь меня убьет».

Хоть бы пожалела его, что ли…

Как я поняла из невнятного сюжета, дважды за день попасть в картину было нельзя, так что девушка, напоследок тихо пообещав заглянуть к своему любимому Габриэлю Диего перед экзаменом, сбежала домой.

Я вот только не понимаю, на какие шиши она постоянно в музей шастает?

Ладно, осталось всего пара страниц.

С утречка девица снова ломанулась в музей.

«И все вроде как всегда, вот только… Дверь в залу, где уже с месяц располагалась выставка испанских художников, закрыта и запечатана. Что происходит?!

Я рванулась к охраннику:

— Что случилось?!

Тот недовольно вздохнул:

— И откуда только такие темные? Вчера ж даже в местных новостях показывали. Закрыли выставку — какой-то придурок кислотой на картину плеснул.

У меня оборвалось сердце:

— Как кислотой?!

— А черт его знает,— вздохнул охранник, — даже камеры ничего не зафиксировали. Перед закрытием стали обход делать, а картина этого, как его, Аранде, та, что с корабликом, потекла к чертовой матери.

Я не помню, как дошла до института. Не помню, как сдавала экзамен. Лишь выйдя из аудитории, бросила короткий взгляд в зачетку и как сквозь туман разглядела размашистое «отл.»

Да хоть «неуд». Честно, сейчас мне все равно. Не знаю, были ли встречи с Габриэлем реальностью, но…

Спускаясь по широкой мраморной лестнице, я смотрела только себе под ноги. А потому совершенно не заметила, как задела плечом кого-то, поднимавшегося мне навстречу. А раз не заметила, то все, что досталось этому пострадавшему, короткое «извините».

— Простите, — мне на плечо легла рука, — вы не подскажете, где здесь деканат?

А голос такой знакомый-знакомый.

Я медленно повела глазами снизу вверх. Светлые летние туфли. Брюки с идеально выглаженной «стрелкой». Белоснежная рубашка-шведка. Галстук.

Черные, чуть вьющиеся волосы до плеч. И такое знакомое лицо. Габриэль?!

— Так где деканат? — парень легким отработанным движением поправил тонкую оправу очков. За стеклами блеснули насмешливые зеленые глаза.

— Эт-тажом выше! — только и смогла выдохнуть я.

— А вы меня не проводите? — продолжил парень. — А то я уже битый час по этому институту хожу, и хоть бы что!

— Д-да. Конечно.

Пока мы поднимались по лестнице, мысли у меня крутились вокруг одного и того же: как это могло произойти? Или это не Габриэль? Но тогда откуда такое сходство?!

Тихий вздох прервал мои сумбурные размышления:

— Кстати, совсем забыл представиться: Диего Хосе Габриэль Аранде.

О Боже.

— Вы неместный? — только и смогла выдохнуть я.

— Конечно, нет, — рассмеялся мой новый (или старый?) знакомый. — Я по обмену из Испании. Буду здесь учиться. Кстати, а вас как зовут?

— Таисия.

Новая улыбка:

— Красивое имя. И главное, редкое.

— Да и. ваше — не совсем обычное.

Тихий смех:

— Родители увлекались историей и назвали меня в честь знаменитого испанского художника. По семейному преданию, наш род происходит от него. Может, слышали историю, мол, великий мастер продал душу дьяволу и все такое.

— А вы верите в эту легенду? — вдруг сорвалось с моих губ.

— «Есть многое на свете, друг Гораций, что и не снилось нашим мудрецам!» — хмыкнул он. — Так это, кажется, звучит по-русски?

Я опустила глаза.

Разговоры-разговоры. Вот только. Я так и не знаю, он это или не он…

— О, — разглядел табличку на двери деканата мой спутник, — вот и дошли. Спасибо огромное! Без вас я бы точно заблудился. Вы здесь преподаете?

— Что вы, — рассмеялась я. Правда, смех вышел слегка натянутым. — Учусь. С сегодняшнего дня — на четвертом курсе.

— Надо же, — хмыкнул он. — Меня как раз на четвертый перевели, бывают же такие совпадения.

Вытащив из кармана белоснежный платок, парень снял очки, небрежно протер стекла. А когда надевал оправу, под дужкой, на виске, на мгновение мелькнул небольшой шрам».

Следующая страница была девственно чиста.

ИНТЕРЛЮДИЯ ПЕРВАЯ

Лахея заглянула ближе к полудню, когда Клоти уже окончательно уверовала в собственную безнаказанность. В самом деле, раз никто не замечает, то можно со спокойной совестью…

— Что это?! — грозно вопросила посетительница, не отрывая настороженного взгляда от клотиной работы, и в голосе ее несчастная плетельщица услышала свой смертный приговор.

— Работа моя.

— Чу-у-у-удненько, — задумчиво хмыкнула Лахея. — Работа, значит. А то, что цвета не те, мы, конечно, не видим! Слепая, что ли?! Или может дальтоник? Так это мужское заболевание.

— Прекрати, Лахезис! Не смей меня оскорблять! — вспыхнула Клоти. — То, что ты плетешь войны, не дает тебе право… В конце концов, я тоже мойра!