Реалити-Шоу

— Что делаешь на выходных?

— Думала съездить к родителям.

— Я тоже поеду. Тебя забрать?

— Забери.

Незаметно мы подошли к машине. Серёжа открыл дверь, усадил меня. Двигатель рычал на высоких оборотах, а в сотне метров от моего подъезда стих, булькая и слегка похрипывая. Дверь распахнулась, потная ладонь помогла мне выбраться наружу.

— Ну, что, до выходных, да?

— До выходных, — ответила я склонив голову и не выпуская руки. Вторая рука прижала меня к могучему торсу, сдавила в объятиях, описав дугу по спине, коснулась шеи и, обхватив волосы у самого затылка, потянула их, приятно и грубо открывая мое лицо. Жмурюсь в предвкушении. Влажный поцелуй скользнул по щеке к губам. Мы жадно целовались у подъезда, Серёжа не знал, куда деть руки, то опуская их на мои бедра, то неловко сжимая чашечки лифчика, а я не знала куда деть Серёжу.

***

— Так нужна десикация подсолнечника или нет? — роптали за спиной. Семинар по агрохимикатам подходил к концу. Старичок с трибуны распинался о рекордных урожаях, невиданных масштабах чего-то такого, что я не расслышала, новаторстве и любви к кормилице земле-матушке. Его уже час как никто не слушал, ближайшие к выходу ряды поредели. «Ряды поредели» — нужно записать, а то забуду, вставлю потом эту фразу в статью про культивацию.

Нервно грызу карандаш. Сбежать незаметно не получается, а Серёжа уже полчаса ждёт меня на улице. Трижды звонил утром, два раза перед семинаром и это не считая вечерних звонков. Вроде бы как звонит, уточнить, ничего ли я не забыла, точно ли поеду, а потом начинает ванильную сиропщину про то, как соскучился, и день без моего голоса — не день.

В зале тоскливо и жарко. Воспалился вросший волос. Черт подери эту работу, когда же в десикации подсолнечника я стала разбираться лучше, чем в депиляции подмышек? Словно живу не своей жизнью. Привыкла быть самой красивой на этих сборищах зануд и даже свыклась, что ко мне приковано больше внимания, чем ко всем этим академикам, но я чертовски устала. Хорошо, что сегодня пятница, а ещё лучше, что не придется тащиться на автостанцию и трястись три часа в пыльном Икарусе.

Скудные аплодисменты проводили старичка. Долой приличия, нужно ретироваться, пока не вышел новый оратор.

— Простите, пожалуйста, извините, — наклонившись, шепчу толстяку, перегородившему путь, — мне нужно как-нибудь пройти мимо вас.

Толстяк плямкает и втягивает живот, от чего проход между рядами не становится шире. Упираюсь попой в спинку впереди стоящего кресла, протискиваюсь, чуть ли не взбираюсь на его колени, последний рывок, и с ноги слетает кроссовок, шумно падает на пол по ту сторону толстяка. Все в зале внимательно наблюдают за моей попыткой бегства. Лучший вид открывается с трибуны на сцене, где очередной болтун приготовился толкать речь. На моем лице, раскрасневшемся, как маки, появляется умоляющая гримаса. Толстяк наклоняется, кряхтит, потеет, шарит рукой в проходе, нащупывает кроссовок.

— Держи, Золушка, и больше не теряй, — острит толстячок, кто-то хихикнул.

— Спасибо, извините, ради Бога, — сгорая от стыда, раскланиваюсь по сторонам и пячусь к выходу.

Наконец-то, долгожданная свобода. Серёжина машина стоит в тени огромного дуба, самого его нигде не видно. Кладу сумку на багажник, ищу в ней телефон, нахожу, только касаюсь экрана, чувствую на себе пристальный взгляд.

— Не ставь сумку на багажник. Никогда. Понятно? Краску царапаешь, — в голосе чувствуется раздражение.

— Прости, Серёжа, больше не буду, — отвечаю без тени раскаяния и медленно, демонстративно тяну сумку по блестящей поверхности. Как назло, ни единой царапинки.

— Садись, — сурово приказывает он и кивает головой на машину. На этот раз я сама открываю себе дверь. Он запускает мотор, открывает окна, включает кондиционер, с воздуховода тянет теплом с тяжелым запахом плесени.

— Трудный день был?

— Неделя, — фыркает Сергей.

— Понимаю, у меня тоже, — говорю и кладу ладонь на его руку, Серёжа едва заметно улыбается, но на меня не смотрит, — мир? — протягиваю ему скрюченный мизинец, как это делают дети, он цепляется за мой палец таким же скрюченным мизинцем, тянет руку к губам и целует.

— Ну вот, так то лучше. Такой ты мне больше нравишься. Рассказывай, что там приключилось?

В ответ он пожимает плечами.

— Наверное, что-то очень секретное?

Он кивает.

— Но ты же понимаешь, я журналист, а это значит, что всё тайное станет явным.

— Прямо-таки всё?

— Всё-всё, даже не сомневайся. Рассказывай.

Мы остановились на светофоре. Вены на Серёжином лбу надулись и запульсировали, ноздри расширились, потянули со свистом воздух, он тяжело сглотнул и спросил низким голосом:

— Алёна, что между нами происходит?

— Ну, мы в первую очередь друзья, — отвечаю несколько смущенно. Никак не ожидала такого вопроса.

— То есть я для тебя просто друг?

— Перестань. Я такого не говорила.

— Нет, ты сказала: «мы друзья», — повышает тон Серёжа.

— Не цепляйся к словам. Я сказала, что в первую очередь мы друзья.

— А во второю очередь кто мы?

— Это уже зависит от тебя. Чего бы ты хотел?

Он приподнял брови, на лице смешалось возмущение и удивление.

— Хм, сколько времени мы знакомы, столько я знал ответ на этот вопрос, а вот сейчас не знаю. То есть знаю, но как это сказать, не знаю, понимаешь? Разве с тобой такого не случалось?

— Нет, я всегда знаю, чего хочу и как это сказать.

— Вот и ответь.

— Я точно знаю, что хочу прекратить этот совершенно дурацкий и пустой разговор. Разве тебе со мной плохо?

— Мне с тобой очень хорошо.

— Так вот же ответ. Если нам хорошо вдвоем, зачем всё усложнять? Зачем нужно всюду лепить ярлыки?

— Незачем. Так что, мы не просто друзья?

— Ну, конечно же, — ответила я, как можно скорее, пока он не начал рассуждать на эту тему. Серёжа посмотрел на меня пристально, сперва с недоверием, затем улыбнулся со щенячьей любовью во взгляде.

— Смотри на дорогу, — смущенно сказала я. Он отвернулся, но видимый мне краешек его рта ещё долго был поднят.

— Что будешь делать дома? — спросил Серёжа после пятиминутного молчания.

— Спать. С порога в кроватку.

— Может, прогуляемся немного?

— Успеем, — скривила я кислую физиономию, — впереди все выходные.

Глава четвёртая

— Наехать на неё сильнее?

— Да, немного.

Указательный палец крутит колесико на мышке, и лицо девушки в мониторе стремительно приближается.

— Стоп. Достаточно. Что на второй камере?

— Ничего хорошего, столб мешает. Да что они там делают? Нельзя же просто так сидеть в машине и полчаса разговаривать. О чём?

— Звук пишется?

— Нет. Она и без звука нам в копеечку влетает.