Реализация
Шрифт:
– Прошу вас — не надо. Не хочу, чтобы нас увидели вместе.
– Вы кого-то боитесь?
– За себя я давно перестал бояться, а вот за Лиду — нет.
– Тогда я присяду.
– Разумеется, ведь вы хозяин, — с ироний отозвался Шакутин. — У меня всего лишь одна просьба: пожалуйста, обойдитесь без ваших милицейских штучек. Не тянитесь за револьвером, пожалуйста. Я всё равно буду быстрее. А чтобы узнать, какой из меня стрелок, вы можете слегка напрячь память и вспомнить вчерашнее.
Меня осенило.
– Постойте… так это вы вчера выступили в роли моего телохранителя?
–
Я чуть не поперхнулся слюной. Уел меня, беляк, ничего не скажешь. Согласен, что выглядел в тот момент далеко не блестяще.
– Жить захочешь — не так раскорячишься, — нашёл я спасение в мудрой фразе из моего прошлого. — Итак, вы получили задание убить меня, но, почему-то вместо того, чтобы его выполнить — поступили с точностью наоборот. Интересно, почему?
– Всё просто, Георгий Олегович. Надоело прятаться. Я уже два месяца как приехал из Франции. Разыскал жену и убедился, что мы по-прежнему любим друг друга. Любовь Лиды многое значит для меня.
– Забрали бы её с собой во Францию, — заметил я.
– Во Францию… Дорогой мой, Георгий Олегович, поверьте — на чужбине для нас нет ничего хорошего. Таких, как я, используют для грязных делишек, а потом выкидывают за ненадобностью. Даже если бы мне удалось переправить Лиду с собой, далеко не факт, что ей бы там понравилось. Помыкавшись без жилья и работы, я быстро в этом убедился.
– Здесь тоже далеко не сахар.
– Георгий Олегович, что-то я не понимаю, кто из нас большевик?! Мне казалось, это вы должны агитировать меня за советскую власть… Да, я прекрасно вижу, что Россия далеко уже не та, какой была прежде. Здесь царит разруха и нищета, но мне почему-то кажется, что в скором времени всё переменится. Я ощущаю, что здесь плещется целый океан энергии чего-то нового, созидательного. И я уверен, что скоро к власти придёт новая формация большевиков, которые будут не ломать, а строить.
– Вы очень патетичны, Лев Семёнович, однако в умении предчувствовать вам не откажешь. Да, Россию ждут огромные перемены. Да, нас ждёт масштабный и трудный рывок. Но такой переход потребует много сил и жертв. И жертвой может стать любой из нас, — вздохнул я.
Ну не мог же я рассказывать ему о коллективизации и индустриализации, о том, как постепенно у руля страны встанут жёсткие прагматики-имперцы, как сами будут работать на износ и заставлять других сталинские наркомы, и сколько всего ещё придётся хлебнуть полной ложкой: и хорошего, и плохого…
Никто не мог гарантировать мне, что если дотяну до тридцатых (а при моей службе шансы на выживание не самые великие), то не попаду в жернова неизбежных интриг и чисток. Даже попадание наверх могло лишь ускорить печальные последствия.
Я даже не уверен в своём будущем, но раз уж судьба подарила мне вторую жизнь, пусть она будет действительно прожита так, чтобы мне не было стыдно.
– Догадываюсь, — согласился собеседник.
Мои
глаза постепенно освоились в темноте, я сумел получше разглядеть его. Теперь стало ясно, мы уже встречались однажды, в тот день, когда я впервые шёл на новую квартиру. Это был тот мужчина, что бежал по лестнице, старательно пряча от нас лицо. И всё-таки я успел тогда мельком рассмотреть его.– Давайте вернёмся к делам нашим скорбным, — сказал я. — Дайте догадаюсь: вы участник «Мужества», а приказ на моё устранение вам отдал Кауров.
– Вы неплохо осведомлены, хотя работаете не в ГПУ, а в милиции, — одобрительно кивнул Шакутин. — Так и есть. Сюда меня направило лионское отделение «Мужества», и именно Кауров велел мне вас убить.
– Он не сказал — почему? Я думал, белогвардейскому подполью сподручнее бороться с ГПУ, а не с милицией. То, что принято называть «контрой», не мой профиль.
– Вы первым напали на его след. Кауров корит себя за то, что связался со шпаной Мамая. Кто знал, что этим идиотам придёт в голову фактически расписаться на месте диверсии.
– Эксцесс исполнителя, — усмехнулся я.
– А вы нравитесь мне всё больше и больше, — покачал головой Лев Семёнович. — Не часто мне выпадала возможность пообщаться со столь образованными большевиками. Уверен, девяносто девять человек из ста даже не слышали такого слова — «эксцесс». Да что там: половина из них ещё не умеет читать и писать.
– Неграмотность — наследие прошлого режима, — не преминул ввернуть я. — Советская власть с этим борется.
– Туше, — улыбнулся он. — Вы спросили, что мне от вас нужно. Мой ответ прост: помогите вернуться к нормальной жизни, и я сдам всю агентурную сеть «Мужества» в губернии. Во всяком случае, тех, о ком знаю.
– Тогда вам надо к ГПУ, а не ко мне.
– У «Мужества» имеются свои люди в ГПУ. Насчёт рудановского отделения не знаю, но вот в губернии точно есть.
– Вы знаете, кто именно? — напрягся я.
– Знает только Кауров. Я могу только догадываться, а догадки к делу не пришьёшь — так вроде говорят в милиции? — спросил Шакутин.
– Да, есть такая фраза. Хорошо, я подумаю, как вам помочь, но обещать не стану.
– Мне этого вполне достаточно. У вас на удивление хорошая репутация. Вы оставляете за собой горы трупов, но при этом остаётесь честным человеком. Я рад, что вчера спас вашу жизнь.
– Я это оценил, — сказал я. — Не каждый день мне прикрывают спину те, кого я привык считать врагом.
– Ну, а чтобы вы поверили в искренность моих слов, поделюсь важной информацией: завтра боевики «Мужества» совершат поджог городского склада с мукой.
– Сведения точные?
– Точнее не бывает. Правда, меня там не будет, я выполняю другое важное задание.
– Моё устранение?
– Да. Нужно отметить, что вчерашнее нападение на вас со стороны бандитов сыграло мне на руку. Я скажу Каурову, что вы всерьёз озаботились мерами собственной безопасности, стали очень осторожным и что мне теперь потребуется больше времени на подготовку. Возьму неделю, а то и две. Надеюсь, к тому моменту вы найдёте способ помочь мне.