Реально смешное фэнтези

— Я знал это! — возбужденно воскликнул низенький поросенок. — Ты из Дальних земель, да? Из тех, что за большой пустыней. Там все-таки есть другая страна, и ты оттуда, так ведь?

«Вот черт», — подумал Слейд.

— Ну да, вроде того, — сказал он. — Послушайте, парни, не могли бы вы…

— Скажи мне, человек, — обратился к нему один из поросят, глядя ему в глаза своими пуговками с необыкновенной настойчивостью, — скажи мне: там, откуда ты пришел, есть мыши? Мыши, которые умеют говорить?

— И маленькие забавные оленята, которые поскальзываются на льду и падают, уткнувшись в него носом? — вторил ему второй поросенок.

— А белые собаки с черными пятнами? А русалки? А летающие слоны с огромными ушами?

Какая-то тревожная мысль всплыла со дна сознания Слейда и стала подниматься на поверхность, но он усилием воли загнал ее обратно.

— Ну… в общем, да, — ответил он. — Я видел все это, но очень давно, в другой стране, и кроме того…

Поросята уставились друг на друга.

— Это, конечно, очень рискованно, — сказал высокий, — но мы просто не имеем права утаивать это от других.

— Но если медведи…

— Неважно, — отозвался высокий поросенок. — Ты что, не понимаешь? Перед нами живое доказательство того, что за пределами нашей долины тоже есть жизнь, и если они увидят это своими глазами…

— Ты прав, — кивнул низенький так многозначительно, будто решился по меньшей мере расщепить атом. — Да, конечно. Мы должны сказать об этом профессору Иа-Иа.

* * *

Старый серый ослик уставился на него сквозь решетку, и Слейд вздрогнул, словно обжегшись. Откровенная злоба в этом немигающем взгляде вызвала у него неприятное воспоминание об адвокате его бывшей жены.

— Замечательно, — изрек наконец ослик. — Кому еще вы рассказали об этом?

— Никому. — Поросята избегали смотреть ослику в глаза, и Слейд понимал их. В этом существе было что-то такое, от чего становилось не по себе, какое-то страдание, доходящее до маниакальности. И имя у него было странное… Оно напоминало о том же далеком времени, что и запах сосновой хвои.

— Вы его еще не испытывали? — спросил осел низким голосом, чуть ли не задыхаясь от волнения. — Оно не тонет?

Поросята переглянулись.

— Понимаете, мы не успели, профессор. Нас заинтересовала возможность использовать его как звено для связи со страной, которая, предположительно, находится за пустыней. Мы хотели проверить…

Они замолкли. Ослиный взгляд, казалось, впитывал их слова, как промокашка.

— Значит, вы не испытывали его, — медленно произнес ослик, поводя своими продолговатыми печальными глазами. — Ну что ж, в таком случае давайте сделаем это сейчас. Конечно, трудно было ожидать, что столь очевидная вещь придет в голову кому-нибудь еще.

Поросята воззрились на него в ужасе.

— Но, профессор…

— Сейчас же.

— Да, профессор.

Слейд с тревогой наблюдал за тем, как они отпирают клетку.

— Что он имел в виду, интересуясь, не тону ли я? — спросил он, но поросята замахали на него лапками.

— Не надо ничего говорить, — прошептал ему низенький. — Все обойдется. Должно обойтись, — добавил он. — Я хочу сказать — как знать? Может быть, ты и не потонешь.

Это было не самое обнадеживающее высказывание, какое Слейду приходилось когда-либо слышать, но момент был неподходящий, чтобы вступать в дискуссию. Они собирались открыть клетку и, значит, выпустить Слейда из нее. Ну а уж если он не сумеет отделаться от двух поросят и этой развалины с хвостом, то, значит, он не тот, за кого он себя принимал.

(Хотя, по правде говоря, Слейд не был до конца уверен в этом. Ему никогда еще не приходилось…)

Солнечный свет ослепил его, и, зажмурившись, он услышал ворчание медведей.

— Шеф, — прорычал один из них.

— Слушайте меня, — приказал им осел, и в его голосе не было и тени колебания или сдерживаемого страха. — Арестуйте этих двоих. Они гнусные богохульники и мерзопакостники. И наденьте цепи на это человеческое существо. Я не хочу, чтобы оно сбежало.

«Мне следовало это предвидеть, — упрекнул себя Слейд, когда кандалы обхватили его ноги и шею. Они блестели, как новенькие монетки, весело отражая солнечные лучи. — Правда, я все равно ничего не мог бы сделать».

Они шли, по-видимому, через поселок. По крайней мере, среди ветвей ютились какие-то хлипкие сооружения, а в стволах некоторых деревьев имелись маленькие (уж точно клёвые) деревянные дверцы, выкрашенные такими яркими красками — красной, желтой, иссиня-зеленой, — что они резали глаза. Даже Лоуренс Левеллин-Боуэн, [41] когда на него накатывало, не доводил естественные цвета до такого неистовства. Лесная просека была запружена животными, по большей части медведями. Некоторые из них бесцельно шатались туда-сюда, другие сидели, привалившись к дереву и уткнув нос в горшок с медом. То и дело попадались компании огромных кроликов с тяпками и вилами на плечах. Они громко перекликались высокими фермерскими голосами. В одном месте на Слейда со спутниками с огромной скоростью наскочило и чуть не затоптало что-то полосатое. Слейду даже думать не хотелось, что бы это могло быть.

41

Лоуренс Левеллин-Боуэн — известный современный дизайнер

Они долго доли молча по лесу, держа курс на ближайшие горы. Осел плелся впереди, и остальным приходилось приноравливать к нему свой шаг. У поросят был несчастный и обреченный, вид, медведи держались с угрюмой замкнутостью. Слейд, наученный горьким опытом, молчал. Ему давно уже не приходилось участвовать в столь унылом турпоходе — со школьных каникул в Уэльсе.

Примерно час они карабкались по крутой каменистой тропе и подошли наконец к глубокому ущелью, на дне которого журчал и плескался на острых камнях горный поток. Через ущелье был перекинут до невозможности ветхий подвесной мост. Осел остановился.

— Ну вот, теперь проверим, — сказал он.

Даже у медведей был обескураженный вид.

— Это что, шеф, вот тут мы и пойдем? — пробурчал один из них.

— Только до половины, — ухмыльнулся осел.

И тут, как будто кто-то опустил монетку в — автомат памяти Слейда, она стала раскручиваться все глубже и глубже в прошлое, сквозь века и поколения, к тем временам, которые были даже больше отдалены от него, чем говорящие ослы или медведи в красных курточках, загоняющие людей на деревья. Однако ничего конкретного в памяти Слейда не всплыло — это было все равно что откопать какой-нибудь древний артефакт, назначение которого непонятно и определить его на основании известных законов невозможно. Все, что ему вспомнилось, — это слово.