Ребе едет в отпуск

— У меня для тебя новости.

— Да?

— Из Яффы. В «Шин Бет» произошла перестановка, и Адуми перевели в Иерусалим. Он сейчас здесь, его видели.

— И что?

— Может, нам надо повременить и посмотреть, что будет, — тихо сказал собеседник.

— Давно он здесь?

— Кто знает? Возможно, несколько месяцев.

Они шли молча, потом Абдул сказал:

— В конце концов, какая разница?

— Большая. Если он здесь по делу, мы скоро увидим те же жесткие методы, что и в Яффе и Тель-Авиве.

— Нет, — возразил Абдул, — в Иерусалиме такие вещи невозможны. Здесь столько приезжих из разных стран…

— В Тель-Авиве еще больше.

— Но там в основном бизнесмены, — возразил Абдул, — и интересуются они только крупными сделками. А здесь в Иерусалиме — люди религиозные, ученые, дипломаты, писатели и журналисты, — те, кого евреи стараются убедить в своей либеральности и демократии. Именно здесь большая христианская община со связями в Европе и Америке. А в маленьком городке все сразу становится известным, ничего нельзя скрыть. Поверь мне, методы, которые он пользовал в Яффе и Тель-Авиве — задерживал сотни наших людей и допрашивал их по нескольку дней, — здесь просто невозможны. К тому же, если его перевели сюда, он здесь задержится. Так что, нам ничего не делать? Ждать, пока произойдет следующая перестановка и пришлют еще кого-нибудь? Разве мы женщины только потому, что у одного из нас такая репутация? Лично я собираюсь действовать: связаться со швейцарцем, чтобы он все приготовил. И действовать по плану.

— А остальные?

— Продолжай, как договорились, или лучше, найди дружелюбного еврея и будь с ним, когда все случится.

Глава 11

Джонатану нравилось все: расхаживал ли он по залу ожидания компании «Эл-Ал» или стоял возле старухи, наблюдая, как она перекладывает пожитки из сумки в сумку. После полета из Бостона в Нью-Йорк, из аэропорта Логан в аэропорт Кеннеди, он чувствовал себя бывалым путешественником.

Мириам, на чьих плечах лежали все заботы, тревожилась и суетилась, составляла бесконечные списки — вещей, дел, того, что надо не забыть. Теперь, в аэропорту, она поняла, что поздно исправлять ошибки, и собралась расслабиться и наслаждаться путешествием. Сейчас она пила кофе из бумажного стаканчика, окруженная куртками и сумками — их ручной кладью. Странно, но она совсем не волновалась за Джонатана: все пассажиры, ожидающие вечернего рейса, казались удивительно знакомыми, как одна семья, где кто-нибудь обязательно за мальчиком присмотрит. Тем более что муж все толкал ее и говорил: «Взгляни на пару у прилавка. Разве он не похож на Марка Розенштейна?»

Из всех троих не терпелось одному ребе. Чем быстрее они будут в самолете, тем быстрее попадут на место. Он уже не мог ждать, постоянно смотрел на часы, вставал и расхаживал по залу ожидания, чтобы убить время. Подходя к окну, он с тревогой вглядывался в метель, боясь, что это задержит взлет, но вспоминал, что в Логане их это не задержало, и успокаивался.

Наконец из динамика прозвучало объявление о начале посадки — как всегда, сначала на иврите, затем на английском. Смоллы собрали свои вещи, Джонатана взяли за руку и поспешили в очередь. У пассажиров проверили ручную кладь, затем мужчин и женщин разделили.

Каждый входил в занавешенный отсек, где подвергался электронной проверке на металл, а затем следовал личный досмотр. Ребе видел эту процедуру в боевиках по телевизору, но никогда не проходил ее сам. Джонатан захныкал: досмотр показался ему похожим на визит к врачу, после чего обычно следовала какая-нибудь гадость вроде укола, но отец его успокоил.

— Ну, Джонатан, все в порядке, в полном порядке.

Когда к ним вернулась Мириам, он заметил:

— Нас проверяли так тщательно, даже интимные места. А тебя?

Она кивнула.

— Точно так же. Хорошо, что принимают такие меры безопасности.

Хотя у всех в самолете были свои места, не обошлось без толкучки и споров.

— Почему они это делают? — простонала Мириам, глядя на толпу в проходе салона. — Неужели непонятно, что мы не взлетим, пока все не сядут?

Ребе взглянул на попутчиков.

— Думаю, для некоторых это первый полет. А может, они не верят, что всем хватит места. Все мы скептики.

Они успели проголодаться, но, к счастью, стюарды и стюардессы принялись сервировать столики сразу после взлета. Некоторых пассажиров они обходили стороной. Человек, сидящий через проход от ребе, указал на это одному из стюардов.

— Смотрите, этому мужчине не дали поднос.

— Знаю, знаю, — ответил стюард. — Вы его адвокат? — Он поспешил дальше.

Человек перегнулся через проход и обратился к ребе:

— Наглый тип. Эти молодые израильтяне все наглые — никакого уважения.

Вскоре выяснилось, почему некоторым не дали поесть. Закончив разносить подносы, стюарды стали раздавать картонные коробки с надписью «Только кошерное».

— Ага, почему же он не мог объяснить? — возмутился пассажир. — А разве наш обед не кошерный? Мне говорили, что у «Эл-Ал» вся еда строго кошерная.

— Почему бы вам не спросить стюарда? — предложил ребе.

— И нарваться на очередную грубость?

— Ладно, я спрошу. Мне самому интересно.

Дождавшись появления стюарда, он потянул его за рукав и спросил:

— Разве наш обед не кошерный? И почему у других еда более кошерная?

Стюард пожал плечами и улыбнулся.

— Шесть лет я здесь работаю и до сих пор не знаю.

Ребе улыбнулся в ответ и кивнул, но сосед через проход удрученно покачал головой.

— Фанатики, вот кто они. Целая страна фанатиков.

Вскоре после ужина погасили свет и пассажиры устроились на ночь. Мириам и Джонатан заснули, но ребе удавалось только временами подремать. Тем не менее с восходом солнца он не чувствовал ни усталости, ни сонливости. Мириам, да и большая часть пассажиров уже проснулись; два-три человека в проходе лицом к окнам уже читали утренние молитвы, накинув таллис [8] .

— Дэвид, ты проснулся? — спросила Мириам. — Стюард сказал, скоро подадут завтрак.

Он кивнул, но не ответил, и по шевелящимся губам она поняла, что муж молится. Закончив, он сказал:

8

Молитвенное покрывало [талит]. (Примеч. пер.)

— Я молился сидя, но, по крайней мере, лицом в нужную сторону. А они, — кивок в сторону людей в проходе, — смотрят не туда, куда надо.

— Что это значит?

— Самолет летит на восток, и я смотрю туда же. А они — на север и юг.

Сосед скова похлопал его по руке и кивнул на проход.

— Что я говорил? Фанатики.

После завтрака пассажиры принялись готовиться к посадке, хотя оставалось еще несколько часов лета. Они рылись в сумках в поисках паспортов и адресов; те, кто вставал с кресел и подсаживался к знакомым, вернулись на места; те, кто завел знакомства в самолете, записывали новые адреса. То и дело командир экипажа сообщал, что видно сквозь просветы в облаках: Альпы, побережье Греции, греческие острова, — и пассажиры тут же бросали свои дела и кидались к иллюминаторам.

Наконец, было объявлено, что самолет приближается к Израилю и аэропорту Лод. Те, кто сидел справа от прохода, видели зелень полей, а затем черный асфальт. Когда через несколько минут самолет легко приземлился и остановился, пассажиры разразились аплодисментами — то ли в честь мастерства пилота, то ли в честь окончания долгого полета и посадки на израильской земле в целости и сохранности, — этого ребе не знал. Но заметил, что у Мириам влажные глаза.

Командир произнес на иврите:

— Благословен будь, ступающий на землю Израилеву, — а затем по-английски: — Добро пожаловать в Израиль.