Ребекка (другой перевод)

— Вы делали визиты, миссис де Винтер?

— Да, я была у жены епископа. Она расспрашивала меня, будем ли мы устраивать был-маскарад. Два года назад она была на таком в Мандерли и никак не может забыть его.

Он немного поколебался, прежде чем ответить.

— Да, эти балы гремели на все графство. Даже из Лондона приезжали гости.

— Вероятно, такой бал трудно организовать?

— Да, трудновато.

— Очевидно, Ребекка принимала в этом активное участие? Он искоса поглядел на меня.

— Работы хватало всем.

— Я бы, наверное, ничем не смогла помочь в этом деле. У меня нет никаких организаторских способностей.

— Вам бы ничего и не понадобилось делать, кроме как оставаться самой собой и украшать этот бал.

— Вы, конечно, очень милы, Фрэнк. Но, боюсь, я и на это не способна. Вы не спросите Максима о таком бале?

— А почему вам самой не спросить?

— Нет, нет. Сама я не хочу.

Произнося однажды вслух имя Ребекки (в разговоре с женой епископа), я почувствовала, что в дальнейшем смогу спокойно говорить о ней.

— Я была на днях в бухточке у моря, в той, где построен волнорез. Джаспер вдруг обозлился и все время кидался на какого-то несчастного рыбака с голубыми глазами идиота.

— Это был Бен. Не бойтесь его. Он совершенно безобиден и не способен убить даже муху.

— О, я вовсе не испугалась его. Мне пришлось зайти в коттедж за веревкой, чтобы привязать Джаспера, и я увидела там мерзость запустения. Жаль, что все там ветшает и гибнет без всякой пользы.

Он ответил не сразу, а после того, как нагнулся и завязал шнурок ботинка.

— Если бы Максим хотел, чтобы я занялся этим домиком, он бы сказал мне об этом.

— Скажите, все вещи там принадлежали Ребекке? Да? А для чего, собственно, она использовала этот коттедж? Снаружи он выглядит как обычная лодочная станция.

— Сначала это и была только станция, а позднее она перевезла туда и мебель, книги и посуду и превратила в жилое помещение.

Он говорил о Ребекке «она». Он не назвал ее «миссис де Винтер», как я ожидала.

— Для чего она использовала этот коттедж?

— Она постоянно придумывала всякие развлечения, вроде пикников при лунном свете и тому подробное.

— Зачем там построена маленькая пристань?

— Там обычно стояла лодка.

— Какая лодка?

— Ее лодка.

Ему явно не хотелось говорить об этом, а я, словно сорвавшись, никак не могла остановить поток моих расспросов.

— Куда девалась лодка? Или это та самая, которая утонула?

— Да, лодка опрокинулась и затонула, а ее смыло за борт.

— Какого размера была эта лодка?

— Около трех тонн водоизмещением и имела еще каюту на палубе.

— Почему она опрокинулась?

— В заливе бывают шквальные ветры.

— Неужели никто не мог выйти в море ей навстречу и спасти?

— Никто не видел, как это произошло, никто не знал, что она в море.

— Но дома ведь кто-нибудь должен был знать, где она находится?

— Нет, она часто уплывала в море совершенно одна и возвращалась среди ночи, проводя время до утра у себя в коттедже.

— Была ли она нервной?

— О нет!

— Скажите, а Максим не возражал против ее странных привычек?

Минуту помолчав, Фрэнк медленно произнес:

— Этого я не знаю.

Вероятно, она хотела вплавь добраться до берега и не смогла, утонув где-то между берегом и затонувшей лодкой.

— Сколько времени спустя было найдено ее тело?

— Прошло около двух месяцев.

— Где же ее обнаружили?

— Недалеко от Эджкомба, приблизительно в сорока милях отсюда.

— Как ее могли узнать после двухмесячного пребывания в воде?

— Максим ездил в Эджкомб для опознания.

Внезапно я прекратила свои вопросы. Мне показалось, что я похожа на человека из толпы, который непременно хочет посмотреть на жертву уличного движения поближе, или на человека, который просит у незнакомых людей разрешения зайти и взглянуть на покойника. Мне было стыдно, и я боялась, что Фрэнк Кроули станет презирать меня.

— Это было, наверное, ужасное время для всех вас, и вам, вероятно, неприятны мои расспросы и воспоминания обо всем этом несчастье.

До сих пор мы были с Фрэнком в очень хороших отношениях, и я всегда считала его своим союзником… Не потеряла ли я его дружбу после этого разговора?

До чего же длинная была эта въездная аллея! Она всегда напоминала мне волшебные сказки Гримма, в которых принц теряет дорогу.

Я чувствовала, что Фрэнк все еще насторожен и боится дальнейших расспросов.

— Фрэнк, — в отчаянье сказала я, — я понимаю, что вы не можете объяснить себе, почему я задаю вам такую массу вопросов. Поверьте, что мною руководит вовсе не любопытство. Просто я чувствую себя здесь, в Мандерли, такой никчемной и ненужной, и особенно потому, что все сравнивают меня с Ребеккой и думают: и что в ней нашел Максим? Никто этого понять не может. Я чувствую, что мне не следовало выходить замуж за Максима, когда все кругом повторяют: как резко она отличается от Ребекки!

— Миссис де Винтер, пожалуйста, не думайте так. Вы совершенно неправы. Для Максима именно это и хорошо, что вы никого и ничего не знаете здесь, в Мандерли. Это дает ему отдых от мыслей, связанных с ужасным несчастье, происшедшим здесь и сравнительно недавно.

Я мало знаю вас и вообще мало знаю женщин, так как я холост, но я хорошо знаю Максима, а также то, что скромность и доброта больше нужны в семейной жизни, чем остроумие и гордая красота.

Милый Фрэнк, которого так презирала Беатриса, еще долго объяснял мне, что я безусловно являюсь очень подходящей женой для Максима.

— Он, несомненно, был бы очень огорчен, если бы узнал о ваших мыслях и переживаниях. Он выглядит очень довольным и спокойным. А ведь миссис Леси была совершенно права, когда говорила, что год назад мы опасались за его рассудок и даже за его жизнь, хотя ей конечно, не следовало прилюдно обсуждать эту тему.

— Мой добрый, хороший Фрэнк, почему я давно не поговорила с вами откровенно? Я чувствую себя гораздо лучше, гораздо увереннее, Фрэнк! Ведь в вашем лице я приобрела друга и союзника, не правда ли?