Ребенок для плохого парня

— Еще лучше. То, чего она не знает, ей не навредит…

Женщина облизнула губы и потянула рубашку вниз, обнажив округлости груди.

Это то, чего я все еще хотел? Бессмысленный, случайный, забываемый секс? Раньше от этого мне было хорошо, и это меня спасало. Никаких вопросов. Никаких привязанностей. Я всегда быстро сбегал, прежде чем девушка захотела бы что-то глупое, например, завтрак или мой номер телефона.

Или представить меня как кого-то уважаемого.

Чтобы заставить меня думать о ком-то, кроме себя.

О своем ребенке.

Господи. Я никогда не хотел обязательств, семьи и всех оков, связанных с ними, но сейчас? Это единственное, что имело смысл.

Я разозлил Лию до смерти. Мне нужно поговорить с ней, прежде чем она выполнит свою угрозу и уйдет. И, как только я найду ее, я не собираюсь ее отпускать. Больше никаких шансов. Ничего из этого нерешительного, неопределенного дерьма. Лия была единственной женщиной для меня — сейчас и навсегда. Впервые в жизни мне нужно было что-то, кроме чемпионата, чтобы доказать свою ценность.

Я хотел кого-то любить.

Я оттолкнул женщину от себя и помахал Брайону.

— Мне нужно возвращаться домой.

Брайон хмыкнул, заставив блондинку вернуть руку к джинсам.

— Дай ей остыть. Эти беременные раздражены все время.

— Да, но я не хочу, чтобы она волновалась. Я должен убедиться, что она не волнуется. Спасибо за…

За то, что показал мне, как все было пусто. За то, что доказал, что Лия права, а я был не прав и, наконец, признал, что у меня в жизни есть что-то большее, чем поверхностное дерьмо.

Я кивнул ему головой.

— Увидимся завтра.

Я вышел, вдохнув глоток свежего воздуха, когда ночь затопила мир. Раньше мне это тоже нравилось. Никто не мог видеть, что или кто делает в темноте. Но сегодня было слишком… одиноко.

Я запрыгнул в машину и вытащил телефон. Я выключил его в ярости, как осел. Меня не удивило имя Лии на пропущенных звонках. По крайней мере, у нее хватило ума звонить, как разумному взрослому человеку, в момент, когда наступили трудные времена.

Я выехал на улицу и прослушал сообщение, но мои пальцы сжались на руле, когда голос Лии прошептал в телефоне. Голосовое сообщение пришло час назад. Страх в ее словах передался мне, охлаждая мою кровь и разрывая мою плоть сырой агонией.

Сообщение воспроизводится снова.

Мне казалось, что боль в колене — это ужасно. Но это было хуже.

Это был ад.

Это был каждый ужасный кошмар, который ожил, потому что я был чертовски эгоистичен, чтобы видеть мир за пределами себя.

Я нажал на тормоз и развернул машину на сто восемьдесят градусов посреди перекрестка. Машина завизжала и, сменив направление, помчалась к городской больнице.

Ее слова не выходили у меня из головы, проигрываясь снова и снова.

«Джек… Это все еще я. Я думаю, что-то не так. Пожалуйста, позвони мне. Мне нужно в больницу».

Глава 22 Джек

Шоссе проносится под машиной. Я не проверял, насколько быстро я ехал.

Я обогнал шесть машин справа, две слева, и сцепился с каждым мудаком, который не мог понять, как работает их гребаный ускоритель. Ничто не помешает мне добраться до больницы.

Ничто.

Это была моя вина. Я заставил ее расстроиться. Я поссорился с ней. Я ушел. А потом что-то случилось с ребенком.

Черт, я знал, что с ней что-то не так. Там было много признаков этого. Она была уставшей. Слабой. Она схватилась за диван для поддержки.

Что, черт возьми, я наделал?

Мое сердце билось о грудную клетку. Это было несправедливо. Я никогда не прощу себя, если что-нибудь случится с Лией, но если ребенок в опасности?

Ебать.

Я не был хорошим человеком. Я не был образцом для подражания. Но, черт возьми, я думал, что смогу быть хорошим отцом.

Хорошим мужем.

Если бы у меня была такая возможность. Если бы Лия дала мне шанс, и чертов мир дал мне гребаный перерыв, я бы доказал всем, что Джек Карсон не был каким-то ублюдком, который хотел только быстрого траха, быстрых автомобилей и никаких обязанностей. Ничто не звучало лучше для меня, чем ночь, проведенная за укачиванием моего ребенка, спящего на моих руках, когда бы я смотрел ночные спортивные моменты.

Я посигналил и обогнал еще одного идиота, не превышающего скорости в левом ряду. Я потерял десять минут. Казалось, прошло десять дней. Я не успел связаться с Лией. Она не отвечала на звонки, и я надеялся, что это значит, что она уже была с врачом, а не…

Не то, чтобы она не могла ответить по какой-то причине.

Дерьмо собачье. Я заставил машину ехать быстрее и помчался по шоссе, замедляясь только для того, чтобы не сломать себе шею, заезжая с рампы в город. Больница была менее чем в миле, но в тот момент, когда я оказался Хейс-стрит, красные и синие огни вспыхнули в моем зеркале.

Полицейская машина включила сирену и пристроилась сзади к моему бамперу.

Этого не могло происходить.

— Блядь… только не сейчас! — я стукнул рукой по рулю. Ударился. Это все, что мне было нужно. Сломанные пальцы со штрафами за превышение скорости, оставив Лию одну в больнице, испуганную за себя и ребенка и…

Я не мог остановиться ради копа.

Но что будет, если я сбегу?

По крайней мере, Лия будет точно знать, где я был, когда больничные телевизоры покажут освещение высокоскоростной погони с заголовком «Джек-придурок-Карсон все еще на свободе после того, как все испортил».

Я не мог заставить Лию пройти через это, особенно когда она уже страдала. Сколько времени может занять остановка? Минутку? Две?

— Держись, Кисс, — я остановился. — Я буду там так быстро, как только смогу.

Огни вспыхивали неоднократно, но офицер не вытаскивал свою ленивую задницу из машины. Прошла минута, прежде чем я сдался закону вместо Лии. Затем прошла вторая. Третья.

Я открыл бардачок и нашел страховку и документы. Мои водительские права согнуты в руке. Он все еще не выбрался из машины. Я бы отдал ему всю свою чековую книжку и предложил взятку каждому засранцу в участке, если бы это означало вернуться на дорогу.

Как только офицер стал двигаться, я понял, что мне пиздец.

Я смотрел в зеркало, как его толстый ботинок опустился на землю. Пыль и гравий дороги отлетали от его ног. Он уже знал, кого поймал. Уверен, он проверил мои номера и у него встал, просто думая о том, как он будет мучить меня сегодня вечером.

Он был тем же копом, который разогнал драку в баре. Он пришел за мной первым и убедился, что я был в наручниках, хотя я был единственным, кто облажался. У меня был почерневший глаз — видимо, это также означало, что я ударил кого-то локтем по ребрам и относился к какому-то панку-придурку-преступнику.