Ребята и зверята (илл.)

Там перед домом, где мы жили, была зелёная лужайка. Чубарый огибал круг, останавливался у крыльца и, вытягивая шею, громко, продолжительно фыркал. А после этого дышал совершенно спокойно. Мы выносили ему кусок хлеба или сахару. Чубарый осторожно забирал губами угощенье, и не было случая, чтобы он прикусил кому-нибудь руку. .

— Нет, вы посмотрите! Вы только посмотрите, как он дышит! — гордился Чубаркой отец.— Ведь это какие лёгкие надо иметь! А?

Все просовывали пальцы за подпругу и говорили: «Да, действительно замечательно дышит».

Вот какой он был, наш Чубарка, когда однажды, в середине лета, отец снарядил его по-походному и уехал на нём через горы на областной съезд лесничих в город Верный, как тогда назывался наш теперешний город Алма-Ата.

Прошло около месяца. Отец всё ещё был в отъезде. Раз ночью меня разбудила гроза. Ветер и дождь стучали в окно. Над крышей трещали громовые раскаты, и вся комната разом освещалась молнией. Я только хотела спросить, не может ли она убить кого-нибудь прямо в кровати, как вдруг наступило затишье и за дверью послышался отцовский голос. Мы все очень обрадовались, завернулись в одеяла и вышли в соседнюю комнату. На полу валялось мокрое платье, на столе стоял самовар, и отец, переодетый в сухое, грелся горячим чаем.

— Какой ты красный,— сказали мы ему, едва успев с ним поздороваться.— Загорел так сильно, что ли?

— Загоришь тут, в такой передряге!

— Обещание своё не забыл — привёз нам конфет?

— Нет, не привёз.

— Почему?

— Не привёз, да и всё тут!

— Ну, может быть, какие-нибудь другие подарки?

— Нет, и другого ничего не привёз.

Мы переглянулись:

— Как же так? Сам обещал, а сам...

Отец схватился за виски. Он как-то морщился, ёжился, как будто замерзал.

— Убери ты их, пожалуйста! — сказал он матери.— У меня голова раскалывается от боли, а тут изволь оправдываться, объяснять...

— Он ничего не забыл, всё купил и привёз бы, конечно, но... в горах приключилось несчастье. Идите теперь, идите, не надоедайте. Хорошо, что хоть сам он вернулся живой и здоровый.

Нас вытолкали и захлопнули за нами дверь. Мы ровно ничего не понимали.

— Какое же несчастье может случиться с конфетами в горах?

— Размокли и утекли вместе с дождём. Очень просто,— сказала Наташа.

— Нет, не похоже на это.

— Сколько вы книжек перечитали и до сих пор ещё не знаете, что в горах всегда заблуждаются.

Соня презрительно дёрнула плечом и нащупала у себя под подушкой толстую книжку «Мир приключений».

— Небось проблуждаешь там без обеда, так не то что на конфеты — на что попало набросишься с голодухи! — пробурчал ещё кто-то.— Съел сам, подкрепил свои силы, и на здоровье...

На этом мы и заснули.

Утро после грозы было ясное. Взошло солнце и осветило верхушки деревьев. Земля ещё не просохла от дождя и была холодная и сырая. Мы вышли на пустынный двор и отправились в конюшню.

— Странно,— удивилась Соня,— тут кто-то совсем чужой.

— Да и не очень красивый.

:— Хуже нашего Чубарки?

— Ещё бы! Гораздо хуже.

— А Чубарый куда же девался?

Мы столпились возле маленькой, невзрачной лошадки с рыбьим глазом.

Лошадка фыркнула на нас, отвернулась и зашуршала в яслях сеном.

— Она, кажется, ничего, хорошая...

— На нас — никакого внимания.

— Нет, смотрите: машет хвостом.

— Глаза очень оригинальные,— сказала Соня. И непонятно было, хорошо это для лошади или плохо.

Пока мы обсуждали новую лошадь, в конюшню вошёл старик киргиз.

— A-а, кызляр! Аман-ба! ³

— Аман, аман! Здравствуйте! Это чья лошадь, ваша?

— Моя. Якши ат ⁴ , хорошая? Нравится?

— Да ничего себе. Только мы не об этом. Мы хотим знать, где наш Чубарый.

— Чубарый? — Киргиз свистнул, махнул рукой и сказал: — Ульды ⁵ . Пропал голова.

С утра, не переставая, хлопала калитка. В посёлке уже знали, что ночью приехал отец, и приходили к нему за новостями.

Отцу нездоровилось, его сильно лихорадило. Он лежал на кровати под шубами и без умолку говорил: рассказывал, как он пробирался домой через страшный Койнарс-кий перевал.

Мы забились в уголке, за кроватью, ловили каждое его слово и всё-таки никак не могли выяснить самое главное: куда же он девал Чубарого? Едва он досказывал до середины, как приходили новые слушатели и просили начать по порядку.

Отец повторял всё сначала. И с каждым разом всё больше оживлялся, говорил всё громче и громче и как-то странно путался в словах.

— Послушайте, да у него жар! Бред! — прервал вдруг рассказ один из соседей.— Надо бы ему потеплее укрыться. А на ночь принять аспирину.

Нам велели сбегать в больницу за доктором. Больница была совсем близко, через дорогу.

Мы побежали изо всех сил.

Разыскали доктора и впопыхах передали ему поручение.

— Очень важно! — крикнули мы ему на бегу. Приходилось торопиться, а то доскажет без нас.

— Сказал, что придёт! — закричали мы, врываясь в комнату.

— Тише!..

Мать погрозила пальцем. Отец заметался и заговорил очень быстро:

— Как он прыгал, прыгал... Всё пропало... И ружьё, и деньги, и седло. Достать надо, помочь... Он так прыгал... Помочь... Я сейчас...

Он рванулся с кровати.

— Лежи уж ты, пожалуйста!

В комнату вошёл доктор.

— Всё пропало... Помочь...— сказал ему отец.

— Эге! Да тут пахнет горячкой. И лицо какое воспалённое!..

Потом стало очень скучно. Все ходили на цыпочках. Отец кричал, чтобы кто-то кого-то вытаскивал. Он говорил, говорил, говорил...

На следующее утро нас к нему не пустили. Юля стала подслушивать у двери и, смеясь, поворачивалась к нам:

— Детское какое болтает.

Она вплотную прижалась к скважине и долго не отрывалась. Мы тормошили её:

— Что, очень смешное?

. Вдруг она повернулась, в слезах.

— Да, тебе хорошо,— сказала она, жалко скривившись,— а они говорят — нарыв в горле...