Ребята из УГРО

Поздно ночью приехали в поселок, в котором их должен был встретить Попов.

— Езжай помедленнее, — попросил Фомин Богачука. — На краю развернешься — и обратно, да пару раз посигналь. Если Иван Иванович получил нашу депешу, сам найдется.

Когда они развернулись в третий раз, на шоссе появился высокий человек, закутанный в длинную шубу.

— Ну вот и отыскался наш начальник, — объявил Фомин. — Останови, Паша, решим, как нам дальше быть.

Он выскочил из машины, пожал руку Попову, перекинулся несколькими словами. Потом оба направились к крайнему с левой стороны дому, распахнули высокие массивные ворота и махнули шоферу: заезжай, мол.

Выйдя из машины, Саша огляделся, и ему показалось, что он снова на прииске, во дворе официантки. И расположение дома и всех стаек и подклетей и большой навес, закрывающий треть двора, были такими же, разве что забор был пониже и без заостренных плах.

Хозяин, солидный пожилой мужчина, вытащил из-под навеса сани, переставил какие-то ящики, помог шоферу поставить машину на освободившееся место. Попов представил его как надежного человека, объяснив, что он член партии и работает здесь дорожным мастером.

После ужина на скорую руку хозяин отправился спать, разместив приезжих в большой просторной комнате.

— Сначала расскажу, что удалось мне разузнать на прииске, — начал Попов, — а потом вы свои новости выложите, и решим, как жить дальше.

Он закурил, достал из полевой сумки блокнот, полистал его. — Перебрал, с кем сталкивается Ангелина.

— Какая Ангелина? — удивился Саша.

— Не перебивай. Так вот, у буфетчицы Ангелины Леопольдовны Зерновой, как значится по документам наша Анна, нет ни одного знакомого, в котором можно заподозрить этого самого Хозяина, способного организовать ограбление. Живет она замкнуто, дружит с учительницей, как нам уже докладывал наш уважаемый Саша Дорохов. Учительница из бывших, приехала на прииск, преподает русский язык и литературу, ей уже за пятьдесят. Ангелина ходит только к ней, иногда бывает у Олимпиады Быковой. Редко и в тех случаях, когда нет ее мужа дома. Он ее терпеть не может. Жаль, что поговорить я с ним не сумел, он в тайге на охоте. Этот Быков мужик серьезный, член партии, колчаковцев бил, партизанил, а потом в чоновском отряде банды гонял.

Саша слушал, и ему сразу стало как-то легче. Он порадовался за открытого, доброго Кешку, за его сестру, за весь их гостеприимный дом. Вспомнив Олимпиаду, насупился, вспыхнувшая в душе радость поблекла, потухла.

— Сама-то Олимпиада мало того что мои карманы обшарила, еще и Никитскому передачу привезла.

— Не перебивай, Саша, — остановил его Фомин. — И, обращаясь к Попову, попросил припомнить, что еще Вера насчет Быкова говорила.

— Говорила, что Олимпиада домой очень торопилась и боялась, как бы муж не дознался о ее поездке в Иркутск.

— Думаю, это подтверждает твои сведения о Быкове. А как с тем другим охотником, забыл, как его зовут, ну тот, что чучела делал?

— Кирьян-то? С ним посложнее. Он судим то ли в двадцать шестом, то ли в двадцать седьмом году.

— За бандитизм? — не утерпел Фомин.

— Точно, за бандитизм. Слушай, Паша! — внезапно обратился Попов к дремавшему шоферу. — Разогрей-ка самоварчик.

— Пусть спит, — решил Фомин, — мы всю дорогу дремали, а он устал. Давай ты, Боровик, сообрази чаек.

Анатолий, боявшийся пропустить хоть слово, состроил кислую гримасу.

— Иди, иди. Вон Дорохов потом тебе все подробности изложит.

— Судимость Кирьяна меня, честно говоря, удивила, — продолжал Иван Иванович. — Помнишь, Миша, как в те годы к бандитам суд подходил? Очень виноват — расстрел. Вина поменьше — десять лет. А этому Кирьяну, представляешь, самый низший предел наказания дали — три года лишения свободы. Судили его в Улан-Удэ, он отбыл наказание, приехал на этот прииск и с тех пор живет честно. Сначала работал на стройке, потом в забое, а когда чем-то заболел — чем именно, узнать не удалось, — пришлось ему бросить забой, начал охотничать. Выздоровел, а к охоте привык, добывает много пушнины. По договору поставляет зверя и дичь на мясо для прииска. Несколько раз сватался к Ангелине, но она его то прогонит, то обругает, а один раз со всеми сватами на весь поселок осмеяла. Сохнет по ней мужик. Видел я его: высокий, в плечах косая сажень, ему под пятьдесят, а выглядит на тридцать пять. Лицо круглое, добродушное. Во что угодно поверю, но только не в то, что этот увалень может быть организатором каких-то преступлений, что он Хозяин, — уверенно закончил Попов.

— Ну, теперь наша очередь. Повезло Боровику, прихватил он шофера, что отвез на прииск Гришку Международного, рассказал он кое-что интересное. Впрочем, суди сам. Помнишь банду Кочкина?

— Конечно. Я ведь тогда тоже в ее ликвидации участвовал.

— Вот этот самый шофер в то время за Иркутском жил, и бандиты у него иногда лошадей оставляли, награбленное прятали. Мужик он трусливый, его припугнули, и он молчал. Сам главарь не раз приезжал к нему со своей женой или любовницей. Лельку помнишь?

— Это ту, что по-французски пела? Говорили, что она в Маньчжурию ушла.

— Не только говорили. Проверенные данные у нас были. А у шофера свои сведения. Он утверждает, что никуда эта Лелька не уходила. Живет в Чите или в Улан-Удэ — где точно, не знает. Но она несколько раз с ним виделась. Первый раз года четыре тому назад случайно встретила на улице в Иркутске, а потом дважды приезжала к нему домой сама и дружков присылала. Одним из них оказался Гришка. Пришел два года назад, передал привет от Лели и оставил чемодан, просил, чтобы через пару дней подбросил его на тракт, но больше шофер его в тот раз не видел. А вчера Никитский из больницы прямо к Щукину, забрал у него чемодан и уговорил свезти его на прииск. На тракте вскрыл чемодан, все, что было в нем, переложил в мешок, а пистолет сунул в карман. Уже по дороге чемоданчик-то выбросил, да Щукин пожадничал — возвращаясь, подобрал. Гришка возле самого прииска с машины слез и велел Щукину за ним снова приехать — не днем, а ночью — и, не заезжая на прииск, остановиться возле развилки, где дорога идет к реке. Говорит: «Сними колесо, вид делай, что подкачиваешь камеру, а сам жди. Заплачу столько, что пять лет сможешь не работать, а если обманешь, самого и всю семью порешим».

— На какое время заказал Международный машину? — поинтересовался Попов.

— В ночь на третьи сутки.

— Значит, в нашем распоряжении еще двое суток?

— Боюсь, что меньше. К машине ему ведь захочется вернуться не с пустыми руками. Не зря ведь он сюда примчался. Налей мне, Толя, еще чайку, и покрепче, а то тут в тепле разморило. — Михаил Николаевич пододвинул свой стакан к самовару.

— Значит, послезавтра, перед тем как отсюда драпануть, Григорий Павлович захочет расковырять приискового медвежонка?

Фомин вопросительно взглянул на Попова, а тот продолжал:

— Был я там, осмотрелся. Золото они хранят в старинном мюллеровском сейфе. Замки в нем на два ключа. Один у старшего приемщика, второй у главного бухгалтера. Примут дневную добычу и закрывают в сейф вдвоем, а опечатывает третий, председатель месткома. Днем охраняет один человек, а на ночь остаются двое, у обоих наганы. За несколько дней скапливают до пятидесяти килограммов золота, а уж потом под охраной на легковой машине везут в Иркутск. Был я в конторе позавчера, у них всего пуда полтора пока набралось. В общем, отправка через три-четыре дня. Где будем искать Гришку?

— На прииске, у Нюрки, Анны, Ангелины. Если не у нее, то где-то у ее знакомых. Оставим обоих наших помощников с машиной здесь. Вдвоем меньше внимания. Для начала надо бы по душам поговорить с Олимпиадой Быковой, да так, чтобы никто свиданьице это не засек.

— Дядя Миша! — вмешался в разговор молчавший до сих пор Саша. — Быкова расскажет. Не верю я, что она с ними спуталась. Ее, может, так же, как и шофера, запугали. А меня с собой не возьмете?

— Тебя там знают. Попадешься на глаза Анне — и все пропало.