Ребята Скобского дворца (Военная проза)

Уже поодаль от себя Фроська уловила мелькнувший в толпе розовый капор Маринки и черную круглую «финку» на голове Спирьки. Толпа, сомкнувшись, поглотила и их.

Где-то позади утонули в толпе и остальные ребята.

Фроська старалась только не отстать от Царя. Вязаный платок у нее съехал на плечи, но мороза она не чувствовала.

— Тут голову потеряешь, — с непонятным восхищением бормотал Царь, как ледокол врезаясь в толпу. Душа у него ликовала. Хотелось петь, кричать. Фроська была рядом. Он держал ее за руку, и гордая, самолюбивая девчонка, не любившая никому подчиняться, во всем соглашалась с Царем.

Толпа демонстрантов угрожающе напирала на цепи городовых, преграждавших путь на Невский. Работая локтями, плечами, Царь и Фроська с трудом пробились на передний край. Перед ними возвышались огромные гранитные колонны Казанского собора. В облачном небе сиял его золотой купол. Сбоку на площади виднелись заснеженные бронзовые фигуры полководцев Отечественной войны. Передние ряды демонстрантов, взявшись за руки, прижимаясь друг к другу плечами, двигались к собору, оттесняя городовых. С обеих сторон слышались озлобленные крики, выделялись искаженные ненавистью и страхом лица. Толпа напирала. Вынырнуло и поплыло над головами демонстрантов красное знамя.

Толпа сразу встрепенулась. Красный цвет словно придал силы. Люди выпрямились. Шаг стал тверже. И зазвучала революционная песня!

Пеший строй городовых пятился назад, когда из пустынного переулка выехали конные полицейские. Цепь городовых сразу распалась. В широкий проход хлынула конница.

Офицер, командовавший конниками, что-то кричал надорванным, охрипшим голосом, взмахивая нагайкой. Видя, что его уговоры и угрозы не действуют, офицер выхватил из ножен сверкнувшую стальную шашку. Толпа еще яростнее заревела.

— Бей фараонов! — мощной волной пронеслось над рядами демонстрантов.

Прозвучала команда, и грянул залп.

Городовые стреляли в воздух, но толпа шарахнулась назад. Разгоряченные кони снова стали теснить передние ряды демонстрантов.

— Господи, убьют! Убьют! — бормотала возле Царя какая-то молодая перепуганная женщина в модной беличьей шубке.

Толпа, напирая сзади, понесла ребят на взмыленные морды полицейских коней. Снова прозвучала команда.

— Берегись, парень, зарубят! — предостерегающе крикнул Царю высокий пожилой ремесленник в расстегнутом ватном пиджаке.

И тут же городовой, выхватив обнаженную шашку, ударил ремесленника. Тот упал. Фроська оказалась прижатой к лошади. Царь ринулся вперед и загородил ее. Городовой снова взмахнул окровавленной шашкой над головой Царя, но в этот момент из толпы вырвался на городового громадный Черт.

— Ироды! — ревел он, хватая за поводья лошадь.

Лошадь испуганно вздыбилась. Удар городового пришелся по плечу Черта. Обливаясь кровью, грузчик подмял под себя городового и вместе с ним рухнул на мостовую.

— Бей фараонов! — еще более мощно пронеслось по толпе.

В городовых полетели камни, кирпичи, гайки. Булыжники тут же выворачивали в соседнем переулке из мостовой, и камни быстро расходились по рукам.

Под градом камней конники повернули назад. За ними, пригибаясь и вбирая голову в плечи, побежали и пешие полицейские.

Толпа, вооруженная булыжниками, грозно шла вперед. Скобари были тут же и тоже что-то кричали.

По-прежнему плыло красное полотнище.

— Долой!.. Долой самодержавие!.. Да здравствует свобода! — вместе со всеми кричали Царь и Фроська.

И хотя в толпу стреляли с боковых улиц, где на крышах сидели городовые, вооруженные карабинами, демонстранты неудержимо шли на Невский. Убитых и раненых оттаскивали в сторону, в подъезды, в ворота, передавали на руки стоявшим и торопливо шли дальше. Уже звучала «Марсельеза». Лавина нарастала.

И вдруг движение снова застопорилось. По живому, безбрежному океану тревожно прокатилось:

— Казаки! Казаки!

Их было много, не меньше сотни. Казаки ехали со стороны Литейного не спеша, молчаливые, суровые. Подкованные копыта коней гремели по замерзшей торцовой мостовой. Отступавшие городовые снова приободрились. Есаул в мохнатой папахе, приподнимаясь на стременах, скомандовал, и казаки, перегруппировавшись на ходу, загородили конями Невский. Вслед за казаками на мостовой выросли цепи городовых. Толпа еще шла вперед, но уже тяжело шаркая ногами. Передние сдерживали остальных, топчась на месте.

Постепенно к вечеру люди, устав, проголодавшись, видя, что силы не равны, стали расходиться, растекаясь по прилегающим улицам и переулкам. Уже темнело. Царь с Фроськой тоже повернули обратно.

— Ты-ы... не измучилась? — заботливо спрашивал Царь, замедляя шаги.

— Ничуточки... — Фроська благодарно смотрела на него.

Она могла бы снова идти вперед.

Долгий путь домой уже в вечерних сумерках не показался им длинным.

Только подходя к Скобскому дворцу, оба почувствовали, как они устали.

— Заходи к нам, — пригласила Фроська своего друга, прощаясь.

— Зайду... — пообещал Царь, направляясь в соседний подъезд, к Володе Коршунову.

НА ЗНАМЕНСКОЙ ПЛОЩАДИ

В то время как ребята с Царем пробивались на Невский в районе Казанского собора, более многочисленная группа скобарей и гужеедов находилась невдалеке.

Благополучно преодолев ледяные просторы Невы, ребята вышли на Корабельную набережную в районе Франко-русского завода. Колокольня церкви молчала. Непрерывный поток пешеходов с Васильевского острова теперь беспрепятственно тек между торосами льда Невы, мимо заводских корпусов по Мясной улице, разветвляясь по окрестным переулкам. Поняв, что своих ребят им теперь не найти, ребята свернули направо, прошли по Банному мосту реку Пряжку и вступили в густо заселенные жилые кварталы Английского проспекта и Офицерской улицы.

— Где же Фроська?.. — продолжал беспокоиться Ванюшка, все еще надеясь разыскать своих.

— С Царем ушла... — отвечал Жучок. Вместе с Купчиком он ни на шаг не отставал от Ванюшки.

У Театральной площади крупный наряд полиции, усиленный казачьим отрядом, заставил демонстрантов раздвоиться, свернуть направо и налево. Ребята оказались на запруженной демонстрантами Садовой. Сводный отряд из казаков и конных полицейских преграждал дальнейший путь на Невский. Ребята свернули в сторону и возле Фонтанки снова попали под обстрел. Стреляли городовые с крыши шестиэтажного дома. И дальше, чернея своими шинелями, стояли полицейские заставы. Вынужденные все время сворачивать вправо, ребята попали на Лиговку. Небольшой наряд конной полиции, с трудом сдерживая многотысячную людскую лавину, медленно отступал.

— Долой самодержавие! — неистовым ревом неслось по улице. Но когда показался взвод солдат-гвардейцев, движение замедлилось.

Солдаты шли походным строем, со вздыбленными штыками, четко отбивая шаг. Командовал молодой офицер в очках, с белой марлевой повязкой на лбу.

Толпа, глухо и грозно рокоча, сплошной стеной медленно надвигалась. По команде офицера солдаты на ходу сняли винтовки с плеч. Оттолкнув Ванюшку, вперед выскочил пожилой человек без шапки, с седой бородкой и длинными жилистыми руками. Подхватив маленького Кузьму Жучка, он высоко поднял его над своей головой и истошно завопил: