Рецепт идеальной мечты

Семья Потоцких всячески старалась сему воспрепятствовать. Однако настойчивость князя Василия взяла верх.

И, по его настоянию, молодая чета, Мария Скопина-Потоцкая и князь Василий, сразу после венчания отправилась в Никитинское.

Муж, Василий Скопин, был немедленно принят тестем, уже изрядно безумным. В тот момент, говорят, старый граф Потоцкий сделал ему прорицание о том, что его молодая супруга – то есть дочь Потоцкого – умрет родами.

Молодой супруг чрезвычайно легко поверил в предсказание тестя. Чтобы прекратить с Марией всяческие отношения – и тем спасти ей жизнь! – он немедленно безо всяких объяснений в одиночку уехал из Никитинского. Однако рассказывают, что его поспешное бегство не спасло Марию Скопину-Потоцкую, "Семя, – как гласит предание, – уже было заронено". Через девять месяцев, в точно предсказанный старым графом Николаем Петровичем день, а именно 19 января 1823 года, Мария Скопина-Потоцкая, дочь старого графа, действительно скончалась при родах.

Ребенок остался жив. Это был мальчик. По настоянию отца, князя Василия, его назвали в честь деда, графа Потоцкого, – Николаем.

Воспитанием Николеньки, сначала с помощью мамушек и тетушек, всецело занимался его отец, молодой князь Василий Скопин.

Через несколько месяцев скончался старый граф Николай Петрович Потоцкий. Князь Василий Скопин с сыном переехали в Никитинское. Кстати, судьба уникальной библиотеки графа Потоцкого, состоявшей из многих томов по алхимии и астрологии, до сих пор неясна. Неизвестно, что сталось с рукописными тетрадями с предсказаниями, над которыми Потоцкий работал в последние годы жизни в Никитинском. Есть версия, что часть из них оказалась в знаменитой масонской библиотеке графа Уварова, сохранилась в архивах и еще ждет своего исследователя…"

* * *

Дима откинулся на подушки.

"Книги… Рукописи… Предсказания… Масонская библиотека графа Уварова…" – завертелось в его голове.

Он вдруг на секунду испытал восхитительное чувство, сродни любви или влечению: предощущение открытия.

Предощущение того, что детали головоломки вот-вот встанут на место. Что он вот-вот поймет, в чем дело.

"А ведь, кажется, именно масонскую библиотеку украли, в числе прочих рукописей, из "исторички-архивички"… Не там ли находились тетради старого графа с предсказаниями? Не в них ли все дело?.. Не в его ли тетрадях?.. Сколько, интересно, они могут стоить на черном рынке – если действительно сохранились? Тетради русского Нострадамуса… Это ж сенсация!"

Забыв о болезни, Дима отложил ноутбук, откинул одеяло, вскочил и пару раз прошелся по комнате.

"Ну, положим, русский Нострадамус, – возразил он сам себе. – Ну, допустим, сенсация. Но разве столько стоят эти тетради – чтобы ради них убивать ?А может…"

Тут журналиста озарило.

"Может, дело в том, что предсказания графа Потоцкого действительно, как утверждают современники, сбывались? А он взял и в этих тетрадях напророчил, как тот же Нострадамус, – на пять веков вперед? И на двадцатый век, и на двадцать первый, и на двадцать второй?"

Полуянов, чтобы унять возбуждение, закурил. Впервые почти за двое суток болезни сигарета показалась ему вкусной.

"Ну, допустим, даже и напророчил… – продолжил он рассуждать, расхаживая по опостылевшему номеру. – Да ведь прорицания – вещь смутная, темная. Понять ничего невозможно. Воспользоваться – нельзя… Вон сколько Нострадамус напророчил. И – что? Кому-то он помог? Кто-то стал от его предсказаний богаче? Или – смерти избежал? Как там, бишь, Нострадамус писал?"

У Димы была хорошая память на стихи. Еще в школьные годы он морочил головы девчонкам лирикой Гумилева и Маяковского. Поэтому он без труда припомнил катрен:

…Закон коммуны столкнется с противодействием.

Он будет крепко удерживать стариков.

Затем сметен со сцены, оставлен далеко позади…

"Да ведь понять, что это написано про крушение коммунизма, смогли только после того, как коммунизм крахнулся. А вот до того – ни фига. И так с любым нострадамусовским катреном.

Иное дело, если бы была точная дата. О, вот тогда можно было б играть на бирже, или организовывать эвакуацию, или распродавать земельные участки: зарабатывать деньги или людей спасать. Так ведь нет их, этих точных дат. И ни у кого их не может быть. Сверхчувствительный и умный человек может предвидеть будущее.

Иоанн с его "Откровением" тому пример. Или Жюль Берн с Уэллсом. Или, к примеру, Марк Твен, который предсказал поиск преступников по отпечаткам пальцев… Но никто из них ни для одного события не назвал точной даты. А без того все предсказания – фуфло. Использовать их невозможно.

И позариться на "русского Нострадамуса" (допустим, даже он был), на откровения безумного графа Потоцкого, может только сумасшедший.

А Пола – совсем не сумасшедшая. Ох, насколько она не сумасшедшая! Она – женщина, твердо стоящая на земле обеими ногами. Ее на такой мякине не проведешь.

Я ее знаю. Я, в конце концов, спал с ней. Она, наверное, в принципе может убить. Но… Она не будет убивать ради тетрадей безумного русского графа".

Дима почувствовал, что снова зашел в тупик.

Надежда на открытие, блеснувшая было перед ним, снова погасла. Она слегка поманила его к себе – и тут же исчезла.

Совсем как Пола.

Дима в изнеможении рухнул на кровать.

* * *

…Надя проснулась посреди кошмара. Снилось ей, что она умерла и кто-то, невидимый и страшный, только что опустил ее гроб в могилу. На живот давила непосильная тяжесть, и Надя беззвучно закричала: "Не хороните меня, я живая!" Но ответом ей было протяжное: "Ну-у, мужики, начинайте". И на нее посыпались комья теплой летней земли…

Митрофанова вскрикнула и проснулась. Ошалело уставилась на до боли знакомый узорчик на занавесках.

Все хорошо, она дома, в безопасности и тепле! А Родион, негодяй, развалился всей тушей у нее на животе и даже не шевелится.

Надя нелюбезно спихнула с себя собаку. Пес недовольно, не просыпаясь, заворчал – и снова уснул, уже не на ней, а рядом.

Надя сладко потянулась, стряхивая с себя остатки сна. В теле чувствовалась странная, как после танцев, легкость, в висках легонько стучало. Что-то в этом утреннем пробуждении было непонятное, необычное…

И на часах уже девять, рабочий день, а она отчего-то уверена, что никуда ей сегодня идти не надо…

Надин взгляд недоуменно обратился на прикроватную тумбочку. На ней всегда царил идеальный порядок!

А сегодня… Две изломанные ампулы, грязные ватки, использованный шприц.., и записка, выведенная крупным почерком. Митрофанова жадно схватила листок – буквы отчего-то слегка расплывались:

"Надежда! С постели ни в коем случае не вставай.

Я зайду к тебе в десять утра и принесу завтрак. Ю. Е.".

Не меньше минуты ушло на то, чтобы вспомнить:

Ю.Е. – это же тетя Юля – она же Ефимовна, соседка с седьмого этажа.

С мозгами, определенно, происходило что-то неладное: Надя никак не могла сообразить, что с ней случилось. Вроде бы вот они, все частички мозаики: несильная, но противная боль в желудке, явные следы пребывания в квартире врачей, встревоженная записка соседки… Но ушло еще как минимум пять минут, прежде чем Надя, злясь на головокружение и тошноту, вспомнила все: и чай в библиотечной подсобке.., и долгий, по шажочку, путь из "архивички" домой. Но тогда, на пути из библиотеки, все было в порядке, она просто не понимала, почему вдруг так быстро, внезапно устала. А потом – у нее вдруг закружилась голова, накатила страшная слабость, и, уже проваливаясь в клейкий туман, она… Да, она говорила по телефону… Звонил Димка и, кажется, говорил ей что-то хорошее. Потом пришла Ефимовна, и была она злая: била Надю по щекам и не давала ей спать. Остаток дня терялся в тумане – вроде бы приезжали врачи, но Надя не могла даже вспомнить, кто они были – женщины или мужчины… Помнит только, что был кто-то сильный, потому что она никак не могла вырваться из крепких рук, вливающих в нее отвратительную холодную воду.