Рецепт Мастера. Революция амазонок. Книга 2

Показалось ей или нет — «вашему управляющему» профессор отчеркнул мягкой пастельной вопросительной интонацией?

— Ему снится, будто он уже умер?

— Именно так, — рассказывать более подробно сон Мити Катя сочла недопустимым.

— К слову, головокружение — один из типичных симптомов этой так называемой эпидемии навязчивых снов. — Узко-прищуренные глаза смотрели на Катю с внимательным любопытством. Сложенные на груди руки ждали от нее объяснений.

— Хотите сказать, что я тоже больна? — сухо спросила Катерина.

— Нет, нет… — профессор легко принял ее право прятаться под маской. — Более того, хочу вас утешить. Головокружениям подвержены исключительно женщины. И, исходя из того, что я услышал, глубокоуважаемый управляющий ваш — не должен быть причиною вашего беспокойства. Сон — самое безобидное из всех проявлений. Ибо, каким бы загадочным, вещим, пророческим, невыносимо реальным он ни был, человек все же точно знает, что сон — не реальность. Куда хуже иное — ложная память о том, что вы считаете совершенно реальными событиями. Или напротив — бесконечная бесплодная попытка вспомнить то, что, как ты убежден, было, да забылась… Я выпишу микстуру, — профессор вернулся к столу, быстро пододвинул лист и богатырского вида чернильный прибор. — Три капли на одну чайную ложку воды. Принимать перед сном и, уверяю вас, сон нормализуется… Эта болезнь редко принимает крайние формы. Из сотен моих пациентов лишь около десяти человек…

— А в чем выражается тяжелая форма?

— Скажу просто, без научных терминов, эти люди больше верят в свои сны, чем в реальную жизнь, а потому практически неспособны жить дальше. В данный момент у меня на излечении находятся всего трое людей со схожими симптомами. Один господин и две дамы.

— Наверное, дамы больше верят снам, чем мужчины, — сделала Катя первый неуверенный шаг в интересующем ее направлении.

— Это вы, голубушка моя, верно подметили.

— А можно мне пообщаться с другими? Или это противоречит врачебной этике?

— Боюсь, что да… — профессор одарил Катерину отеческой улыбкой.

Катя задумчиво погладила каштановый плод на ручке дивана — она ожидала отказа, и у нее был заготовлен целый рассказ о своем давнишнем горячем желании создать благотворительный фонд для всех неизлечимых душевных больных, но…

Профессор вдруг заморгал, выпрямился в кресле, снял с носа пенсне, задумчиво протер его и сказал изменившимся голосом:

— Впрочем, а почему нет? Иногда общение, напротив, может принести пациенту огромную пользу. Например, Анне…

— Анне?

Катины пальцы в волнении сжали украшенный плодами каштана поручень.

— Анна Андреевна, — казалось, профессор говорит через силу, превозмогая себя, — моя пациентка — прелестная, красивая, образованная женщина. Пребывает здесь уже пять лет. Ее бывший супруг исправно вносит плату. А она не хочет покидать заведение, отказывается общаться с внешним миром. Я пытался свести ее со своими дочерьми, увлечь радостями жизни. Но, не взирая на все мои старания…

— Разве трудно увлечь даму радостями жизни, в особенности, если она хороша собой?

— Не так как вы, голубушка, но все же достаточно хороша, и могла б обустроить свою жизнь, если бы не одна навязчивая идея. Она считает себя непризнанной поэтессой.

Катя встала с дивана.

— Я готова попробовать. Я берусь объяснить ей, что у женщины есть множество способов применить себя, помимо стихов.

Взгляд профессора пробежался по Кате.

— Быть может... Если такая, как вы… — Он точно пытался переубедить себя в чем-то и преуспел в этом.

Иван Алексеевич поспешно выбрался из-за стола. И решительно заявил:

— Вы меня премного обяжете!

* * *

«Странно это… Уж больно легко он согласился свести меня с ней. Что-то не так. А что — не пойму», — мысленно подобралась Катерина.

Белый коридор провел ее и профессора мимо трех окон с видом на кирпичную стену — клиника занимала всего один этаж небольшого особняка на Ярославовом валу (МалоПровальной, 15). Выходило, что Даша, обокравшая Анну, и Анна все это время жили бок о бок. Странно… Но только поравнявшись с последним окном, Катя нащупала главную странность.

Петляя, как размашистый, путаный и прихотливый рисунок Модерна, их беседа с профессором постоянно легко и естественно — словно сама собой следует за течением ее собственных мыслей.

Вот и сейчас, стоило Дображанской подумать: «Зря я не выспросила об Анне побольше…» — Иван Алексеевич остановился, сказал:

— Вы, наверное, хотите узнать о ней больше…

Он волновался, постоянно протирал пенсне и, кажется, был недоволен собой, но не собирался менять решение. Что, несомненно, было второй странностью.

— Обязан предупредить вас, скорее всего, вы пожалеете о своем благородном порыве. Случай ее очень сложный… В свое время я написал работу о русской психопатической литературе, в которой выделил особое психическое заболевание, среднее между паранойей и графоманией. Собственно, поэтому бывший супруг Анны, известный поэт, обратился ко мне. Не буду называть его имени.

— Не нужно, — разрешила Катя. Имя поэта Николая Гумилева она знала и так.

— Вступив с ним в брак, бедняжка оказалась в среде прославленных петербургских литераторов. Видимо, это и породило череду навязчивых мыслей, которые в свою очередь породили в ее сознании уверенность, что вскоре она должна стать прославленной поэтессой. Первой поэтессой Империи.

— Это было пять лет назад, вы сказали? — припомнила Катя.

— В 1912-м году.

— И что же, она пишет стихи?

— Она писала их непрерывно. Но все, что выходило из-под ее пера, все, что ее муж показывал мне, было беспомощным, детским. Однако год спустя…

— В 1913-м?

— Анна показала мне совсем иные стихи, прекрасные, чарующие. К несчастью, все они оказались лишь подражанием нашей любимой Изиде Киевской. Иногда Анна брала целые строчки, строфы из ее стихотворений и вставляла в свои произведенья. Сама она утверждала, что никогда не читала книг Изиды. Но в это, конечно, было трудно поверить. А потом она перестал писать. Окончательно замкнулась в себе. Только две недели назад она вдруг написала начало поэмы. Не могу судить, насколько хороша эта вещь и насколько она оригинальна… Анна отказалась показать ее мне.

— Вы сказали, две недели назад? Но чем обусловлена такая внезапная перемена?

— Трудно сказать, голубушка, — в ответе Кате почудилась тень недомолвки.

Желая потянуть время, Дображанская с деланной неспешностью поправила волосы, разложила на груди цепь с новым кулоном — мысленно подбирая подходящую фразу-отмычку.

— В тот день у нее был посетитель, — внезапно сказал профессор. — Мой прежний пациент. В свое время Анна близко сошлась с ним. Вскоре он пошел на поправку и выписался… Вряд ли у них был роман. Скорее некое нереализованное чувство с ее стороны. Да и с его…